И здесь не премину сделать существенную оговорку. Во-первых, если уж честно говорить, я почти не встречал вожатых, которые остро не переживали бы свои неудачи. Плачут почти все, ну, может быть, не в такой ситуации, а при других обстоятельствах, но определенно плачут, потому что острота переживаний педагогического плана особенная, какая-то остро обидная, до боли щемящая. Всегда тебе кажется, что ты незаслуженно оскорблен, незамечен. С первых минут работы ощущаешь, что ты всё отдаешь (и кому? ЛЮДЯМ!). Отдаешь беззаветно, а они вдруг отвечают тебе черной неблагодарностью или не обращают внимания, не ценят твоих стараний — это ужасно обидно… И еще один момент: слезы могут оросить и добрые и злые ростки нравственности в человеке. Если человек, обидевшись, решил: «Ну я вам!» Или: «Ах, раз так, то я…», то из такого человека выйдет бездумный педагог. Я не призываю к терпимости. Просто я хочу укрепить веру в тех, кто иногда плачет, и подсказать им, что это не так уж плохо… Надо очень жестко верить, до конца, до последнего дыхания верить в то, что только собственная доброта воспитателя и его необычайная, тонкая восприимчивость жизни, соединенные со знанием дела, могут привести к овладению тайнами педагогической профессии.
Хочу отметить ещё один момент в этой ситуации. Вот тогда, когда щелкнул ключ в дверях комнаты, где оказался плачущий вожатый, был совершен поступок высокого педагогического такта и высокой педагогической решимости, риска, если хотите. Может быть, в моем анализе будет какая-то неточность в смысле преувеличения, но я хочу сказать несколько добрых слов о Руфине. Конечно, она человек иного склада, чем Антон. Человек и более опытный, и более суровый. Но то, что она потребовала от Антона большей мужественности, большей требовательности, — это было совершенно справедливо и, возможно, своевременно.
ОДНА ИЗ СТОРОН ТРЕБОВАТЕЛЬНОСТИ…
Я видел жутко требовательных педагогов: их требовательность приводила в ужас и взрослых и детей: она рождала страх, неуверенность, незащищенность, чувстве неловкости и т. д. Особенность такой прямолинейно-лобовой требовательности состоит в том, что она не признает детства как такового. Она овзросляет общение, уничтожает любое игровое движение. Такая обедненная требовательность никому не нужна.
Антон из артековского лагеря «Лазурный» был против такой требовательности. И если Руфина ещё в чём-то сомневалась, касаясь именно такой требовательности, то Антон был категоричен: «От такой требовательности больше вреда, чем пользы…»
Как же удавалось ему в один день добиваться того, чтобы многие его педагогические требования внутренне принимались детьми.
Возьмём, к примеру, его способ внедрения требований, касающихся такой, казалось бы, будничной работы, как уборка постели, комнаты…
Антон, провожая ребят одной смены, говорил им: «Вы уедете, а на вашей койке будет спать другой. По вечерам он задумается о своем доме, о товарищах, об Артеке, возможно, о каждом из вас… Так вот, оставьте ему свой наказ. Вложите в конверт и положите под подушку… Я вам обещаю, что с первым, с чем он столкнется в Артеке, — это с вашим письмом…» И вот мальчишка или девчонка встречаются с наказом товарища, которого они уже здесь не встретят. Читая письма, они всматривались в то, с каким старанием была заправлена койка их предшественником… вдумывались в те отношения, которые были у них с вожатыми. Это сильно действовало.
Эта незначительная деталь срабатывает еще и потому, что она по форме игровая. Не сам лично вожатый предъявляет требования, а через другое лицо, косвенно. Таких микроигровых элементов в практике Антона множество — и они создают совершенно иной колорит требовательности.
СОВРЕМЕННОСТЬ ВОЖАТОГО…
Я вижу в Антоне черты современного вожатого. В чём они проявляются?
Около десяти лет назад я для пионерского лагеря «Орленок» разрабатывал методичку об оргпериоде. В ней я доказывал, что дети в первые два-три часа разбиваются на малые группы (сами, без руководства, по симпатиям и т. д.) и что в первый день можно выявить будущих звеньевых, командиров отряда и т. п.
Преимущество этой методички, на мой взгляд, состояло в том, что она была «портативной» и не отвлекала вожатого от своих дел, точнее основывалась на них и была неразрывно связана с игрой.
Для «мгновенного» определения лидерства рекомендовалась игра «Снайпер». Команды по восемь человек с капитанами занимали свои площадки. Остальная часть ребят, болельщики, располагались за спиной играющих и принимали участие в игре советом и сообщением имени того или иного участника игры, затем играющих сменяли болельщики. Задача состояла в том, чтобы выбить всех игроков команды противника, назвав при броске имя выбиваемого. Вожатые могли быть и судьями и участниками.
В этой игре достигались две цели: первая — удавалось всех ребят быстро перезнакомить, и вторая — выявить лидеров.
На следующий день проводилась игра «Разнобой» с целью определения авторитетности ребят по их интеллекту, и на третий день с целью выявления художественных данных ребят проводится известный всем вожатым «Концерт-молния».
Эти разные способы выявления разных лидеров необходимы, на мой взгляд, хотя бы потому, что в самоуправлении должны быть разные авторитеты: и по силе, и по уму, и по художественной выдумке. Это крайне важно…
И вот поразительное совпадение! Антон сам придумал всю эту раскладку и почти точно по такой же схеме в первый день избирает актив. Больше того, он чисто опытным путем дошел до такой тонкости… Впрочем, я расскажу об этом более подробно.
Итак, в первый день Антон, выбрав свободный момент, а точнее, у него этот момент расписан и учтен, проводит спортивные игры типа «Снайпер», «Два огня», «Два капитана». Он предлагает разбиться ребятам на две команды, чтобы в каждой было не более четырех девочек и шести мальчиков.
При этом он умышленно (в этом вся соль!) старается не говорить о том, чтобы избрали капитана. И вот приходят к нему четыре команды по десять человек в каждой… и, как правило, с капитанами. А иногда капитан выявляется в самой игре. То есть что фактически получается? Вожатые задают деятельность, которая ставит ребят перед необходимостью выбрать такого парня или девчонку, действительно обладающих подлинным организаторским чутьем, смекалкой, умением.
Я спрашиваю:
— И что те ребята, которые проявили себя в первый игровой день, действительно оказывались признанными авторитетами?
— Да, как правило. И он назвал ребят своего отряда: Арсена из Осетии, Мишу и Сережу из Ленинграда и других.
Я подумал: «Почему же тогда этот метод не используется в массовой школе, где в тысячу раз больше возможностей, то есть больше времени и т. д.?»
Разумеется, современность вожатого заключается не только в том, что он умеет пользоваться социологическими методами, а главным образом — в его высокой культуре, в его духовности…
Что обращает на себя внимание при общении с Антоном да и с другими вожатыми — так это интеллигент кость. Я был в Артеке на стыке двух смен. Видел, как вожатые разговаривали с ребятами из далёкой Африки, Англии, Индии и многих других стран. Мне трудно описать то тепло, которое дарили вожатые своим питомцам. Трудно рассказать о той привязанности детей к своим наставникам.
Антон не только начитан, но и глубоко знает литературу. Он по-настоящему любит Достоевского, Толстого. По вечерам читает вожатым вслух отрывки из произведений этих больших мыслителей.
Позволю себе сделать некоторое обобщение относительно культуры воспитателя, вожатого, педагога. Я видел многих исследователей, молодых и пожилых. И как часто среди них встречался мне особый тип, я бы сказал, этакого безграмотного манипулятора: заучил две-три идеи, выучил два-три способа из социометрии — и ну строгать… А коснись чего-нибудь другого: элементарно необразован.
Я уж не буду их сейчас называть, а вот эту склонность к освоению культуры, которую встретил я в Артеке, подчеркну еще раз. Из этой склонности складывается и педагогическая культура, и мастерство вожатого.
ТАКАЯ МАЛЕНЬКАЯ, НО ВАЖНАЯ ДЕТАЛЬ…
С Антоном, когда я был в лагере, работала в паре Рая Полулях. Она бросила в беседе со мной такую фразу, за которую я тут же схватился. «А вы знаете, — сказала она, — самый трудный (ребенок, разумеется) всегда самый добрый!» Я с нею не согласился, впрочем, и она не настаивала на своей формулировке. Но мысль отражала ее манеру работы. Она в первую очередь обращала свое внимание не на сильных, не на лидеров и их помощников (хотя и это не исключалось), а на непопулярных ребят. Поскольку эта идея во многом совпадала с моими мыслями, я потихонечку стал разматывать этот клубочек. Рая рассказывала: «Вот была девочка Оксана, ходит как тень, никому будто и не нужна. К ней никто не обращается… Или вот Сережа, такой злой, знаете, обидчивый, вспыльчивый, и весь как будто без кожи… Или вот Люда. Дома у нее было невесть сколько поручений, а здесь ни одного: остро переживала».
Давайте поразмыслим над этими фактами. Представим: в отряде шум, веселье, а девочка как тень: одинока, и дела до нее никому нет. Я сразу в лоб задаю вопрос: можно ли назвать коллектив хорошим коллективом, если ему до горя своего товарища нет дела? Думаю, нет! Вы мне можете возразить: «Нечего нянчиться с одной капризничающей личностью». А я хочу спросить: «А может, этот мальчик болен, а может, у него несчастье, а может, он чего-то не понимает…» И этих «может» десятки.
Кроме того, наличие в классе или в отряде одного-двух непопулярных, постоянно дискриминируемых (даже в мелочах: дали книжку в последнюю очередь согнали со стула в актовом зале, подтолкнули в коридоре как бы нечаянно и т. д.) создает в коллективе атмосферу несправедливости, бесчестия. Истинный воспитатель должен видеть эти отношения и, занимаясь с активистами, обратить их внимание на ложные товарищеские отношения. Очень часто эти непопулярные дети обозляются и вызывают даже у взрослых неприязнь. Находясь постоянно в «зоне принижения», они научаются лгать, выкручиваться — у них появляется порой отвратительная манера держаться: они готовы наябедничать, у них иногда трусость сочетается с обидчивой обозлённостью и стремлением в чем-то насолить товарищу. Появляется этакое злорадство от неудач другого — все это, несомненно, вызывает в коллективе отрицательные эмоции. Тут, естественно, надо разобраться в первопричинах негативного поведения. Некоторые вожатые необдуманно становятся на сторону коллектива и начинают отрицательно относиться к непопулярным. Антон, например, мне сказал, и это меня огорчило, так: «Меня ребята с какими-то недостатками раздражают, я не люблю с ними возиться…» А вот Рая твердит свое: «А мне очень нравится с трудными…»