– И это довело тебя до такого состояния? – недоверчиво уточнила я.
– Лель, это же Моран! – вытаращилась на меня Целительница.
– Нет, ну я в курсе, что он легендарный, и вообще ему несколько сотен лет, – продолжала недоумевать я. – Но откуда паника-то? Или он настолько ужасный? – растерянно хмыкнула.
Мне, в принципе, хватило разума и наблюдательности понять, что веселый и домашний Тахир – зрелище редкое и для избранных. Но, с другой стороны, и второй лик Тара не показался столь пугающим. Да, суровым, внушающим уважение и опасение. Но не до такой же степени!
Хотя, может, я просто еще не до конца отошла от Безумной Пляски, и меня пока не так-то просто впечатлить?
При воспоминании о недавнем заказе меня слегка передернуло от отвращения и замутило, поэтому я поспешила отвлечься. Благо несколько секунд сверлившая меня ошеломленным взглядом кровница наконец-то решила ответить.
– Лель, ты его просто не видела! – убежденно сообщила она.
– А ты, стало быть, видела? – поддела ее я.
– Мельком, но мне хватило, – отмахнулась подруга. Потом немного призадумалась и медленно качнула головой. – Хотя, может, я и предвзята. Просто уж очень ошалелыми выглядели все наши мастера, случилась натуральная паника. Плюс куча легенд о нем, которые ходят по всему миру. Да и вид у него действительно впечатляющий: взгляд полубезумный, так и хочется самого отправить лечиться.
Я вновь недоверчиво хмыкнула. Не только Иллюзионисты многолики, ох не только!
– И что же за легенды о нем ходят?
– А ты не слышала? Ну что он чуть ли не мертвеца воскресить может, и убить одним взглядом, и вообще едва ли не родной сын Ньяны.
– Но это же глупости, – вздохнула я.
– Это-то да, просто есть еще куча вполне реалистичных историй. Он воевал, причем не Целителем при полевом госпитале, а именно на передовой. Понимаешь, для Целителя убить человека – это… не то чтобы невозможно, просто морально гораздо труднее, чем для всех остальных. Ты практически умираешь сам. Ладно бы в качестве самообороны, но ходит слух, что он долгое время служил Имперским Змеем[17]. Что он спас какого-то человека, приставив на место отрубленную голову. Что он довел до самоубийства собственную жену, но сам же ее спас и едва ли не на привязи держал, а потом сам же и убил. Я понимаю, что правды во всем этом не так уж много, но про него ходит слишком много страшных и очень подробных историй, чтобы это было простыми наветами. – Фарха развела руками.
А я задумчиво разглядывала девушку и пыталась связать сказанное с образом ставшего моим кровником человека. И с ужасом понимала, что мне плевать, даже если это все правда до последнего слова. Мне просто по душе та маска, которую показал этот человек. Может быть, он что-то подковырнул в моих мозгах, что-то перевернул или добавил, но я всем своим существом чувствовала, что мне Хмер-ай-Моран не врет.
Глупо доверять собственному умению разбираться в людях, не раз доказавшему свою несостоятельность, но сомневаться просто не получалось.
– В общем, учитывая, что лично знающих его людей в этом мире очень и очень мало, и еще меньше – в курсе подлинной его истории, весь госпиталь вверх ногами, а у меня образовался внеплановый выходной, – бодро резюмировала Фарха. – Но хватит обо мне, это мелочи. Лучше объясни толком, что с тобой вчера было и что за Целитель приводил тебя в чувство? Бьорн сказал, какой-то уж очень сильный. И что за история у тебя приключилась с Дайроном Тай-ай-Арселем?! Мы с Данаб хотели тебя раньше расспросить, но боялись спугнуть. А тут вдруг он погибает, наши мальчики запихивают тебя к Бьорну… как ты вообще? – явно вспомнив, зачем пришла, накинулась на меня подруга. – От Данаб тебе, кстати, привет. У нее дите сильно болеет, да еще и муж от него заразился и слег, так что она извинялась, что не может прийти, и просила передать тебе наилучшие пожелания.
– Спасибо, – вздохнула я, понимая, что кровница настроена весьма серьезно. – Фарь, не было у меня ничего с дором Керцем. Я знаю, что писали в газетах, но я их не читала. Я вообще об этих статьях от Хара узнала, – и я вкратце пересказала последние несколько дней, опуская подробности вроде содержания контракта (потому что клятва) и некоторые сугубо личные моменты.
– Господин следователь любезно проводил меня сюда, а мне практически на пороге стало плохо. Кажется, запоздалая реакция на страх, – резюмировала я рассказ, опустив главную причину собственного срыва. Я надеялась, что у кровников есть дела поважнее сопоставления неточностей в моем рассказе и Бьорн не будет в подробностях пересказывать, при каких именно обстоятельствах мне «поплохело».
– Вот это да, – пробормотала Фарха, качая головой. – Даже не знаю, что тебе на это сказать! Разве что посочувствовать. А мы-то с Данаб, две дуры, радовались, думали, там романтическая история, как в книжке! Она на эту заметку наткнулась в тот же день, когда мы собирались у Пирлана, по пути домой. Рассказала мне, и мы решили пока тебя не дергать… кто же знал, что все вот так обернется.
– Хар что-то такое и предполагал, – хмыкнула я. А сама подумала, что это очень странно: почему на газету недельной давности все наткнулись одновременно, да еще по странному стечению обстоятельств именно тогда, когда было поздно что-то менять. Надо будет в следующий раз все-таки уточнить у господина подполковника, что он сам думает по этому поводу. Может, имеется какое-то простое и понятное объяснение? – А как вы вообще успеваете так часто видеться с Данаб? – с ноткой обиды поинтересовалась я.
– Не дуйся, – фыркнула Целительница. – Я просто наблюдаю нашу мать-героиню в порядке целительской практики. Случай интересный, у нее же тройняшки, ты в курсе?
– Да ладно! – опешила я. – И она молчала?
– Она просто боится сглазить, – скривилась подруга. – Мамочки – это такой сумасшедший народ, – она сокрушенно покачала головой. – Никогда не заведу детей! А если заведу, то только под постоянным надзором коллеги и исключительно на успокоительных средствах, чтобы не портить жизнь окружающим. Зато ты Бьорна видишь чаще и Хара, а я с ними уже давно толком не болтала. Что там нового у нашего загадочного?
«Нашим загадочным», разумеется, был Хаарам. Окончательно осознав через пару лет дружбы, что тайну Хара раскрыть не получится, мы дружно приняли его со всеми вопросами и недомолвками, оставив попытки вскрыть инкогнито. Только подтрунивали постоянно.
– Ты знаешь, загадочность его чуть пошатнулась, – оживилась я, не столько желая в самом деле сдать друга, сколько в надежде сменить тему. – Вся эта скрытность, как мне кажется, следствие его службы. Во всяком случае, следователи ИСА по субординации явно ниже него. Может, он в какой секретной императорской службе состоит? Вроде Змеев.
– У-у-у, – со сложной смесью восторга и разочарования в голосе протянула Фарха. – Тогда подробности мы точно никогда не узнаем. Странно только, он там что, с рождения состоит?
– Кто их знает, службы эти. – Я вздохнула. – А, вот еще что мне скажи, как у вас с Фреем?
– Нет у нас с ним ничего, – настолько живо и пламенно возмутилась она, что я поняла: врет.
– А если честно? – Я хихикнула.
– А честно – нет, не было и не будет, – возмутилась еще пламенней. – Хватит меня за него сватать, надоели уже! Он, значит, по бабам бегает, а я должна верить в его большое и светлое чувство? – прорычала Целительница, едва не подпрыгивая на месте.
– Ну, ты же ему и шагу к себе сделать не даешь: традиционные средства ухаживания отвергла, нетрадиционные – так и вовсе со скандалом. Что бедному парню остается делать? Только страдать, – продолжала подначивать я. Тема была благодатная, и мы все считали своим долгом периодически напоминать девушке про Фрея. Потому что если бы не ее глупое упрямство, они бы давно уже были вместе: слепому видно, что и он ей нравится.
– Страдает он! – раздраженно фыркнула Фарха. – Плевать мне на него и баб его постоянных, терпеть его не могу. Как только согласилась стать его кровницей, ума не приложу! Не в себе была, не иначе. Наглец и бабник! Мог бы и проявить настойчивость и терпение, – нелогично завершила она, как-то сдувшись.
– Так он и проявлял несколько лет, – растерялась я. Это был на моей памяти первый высказанный вслух намек на то, что у Фрея есть шансы.
– Ты только пообещай никому, особенно ему, не говорить, ладно? – подняв на меня неожиданно грустный взгляд, тихо проговорила подруга. И когда я пообещала, предчувствуя что-то важное, она продолжила. Предчувствия оправдались. – Он же мне правда нравится, и нравился всегда, – вздохнула Фарха, опуская глаза. – Очень нравится. Я именно из-за этого согласилась тогда стать его кровницей. Вот только я понимаю, что его не переделать, и никогда не позволю себе подпустить его ближе. Это вы думаете, что он такой весь преданный и влюбленный, а у него всегда были другие, даже когда он пытался активно за мной ухаживать. Вы не знаете, а я… я ведь в какой-то момент почти сдалась. Я даже сама решила как-то к нему вечером зайти в общежитие, конспекты по истории принести. Я знаешь как волновалась? Я хотела его поцеловать, сама, решилась, всю дорогу тряслась. Пришла, постучалась, – она запнулась, глубоко судорожно вздохнула. – Он сказал «не заперто, входите, кого там принесло!», – передразнила кровница. – Я зашла, а он там в кровати. С двумя девицами какими-то! Представляешь, с двумя сразу. Как меня увидел, побледнел, засуетился… – Она поморщилась и зябко потерла ладони. Хотя слез в глазах не было, они явно пролились гораздо раньше. – Но я собой потом гордилась: лицо удержала, улыбнулась даже, пошутила что-то. А внутри как перегорело все. Домой пришла, два дня ревела. Мама перепугалась, от меня на шаг не отходила, все пыталась выяснить, кто меня обидел. Он меня любит, да. Только он еще и против всяких встречных-поперечных интрижек не возражает, а я так не хочу. Меня воспитали, что если ты живешь с человеком, будь добра хранить ему верность, не хочешь – уходи.