Или и вправду он придумал меня? Сейчас меня не отпускало ощущение, что все время до того столкновения на пороге дома Пира я не жила, а являлась персонажем какой-то длинной и скучной пьесы. Все чувства, все поступки и желания были вроде бы и логичными, нормальными, человеческими, живыми, но ненастоящими. Сейчас, на фоне нынешних эмоций и чувств, все прошедшее казалось блеклым и искусственным, а настоящим во всем этом был только подполковник Разрушитель. И я настоящей становилась только рядом с ним. Так что очень хорошо я понимала его слова о пробуждении.
На фоне этих чувств меркли даже неожиданные новости о расширении моего собственного дара и о самоубийстве Амар-ай-Шруса.
Но в конце концов я все же сумела согнать с лица счастливую улыбку и погрузилась в книги, с трудом вспомнив, на чем остановилась в прошлый раз.
Как оказалось, до самого интересного я не дочитала совсем немного. Старая версия истории создания человека мало отличалась от современной, а вот магия, если верить старой книге, появилась совсем иначе.
Из современной редакции легенд можно было узнать, что Тайр наградил некоторое количество людей даром Разрушения. Но это принесло определенные проблемы, потому что такие маги совершенно не умели созидать, и тогда Ньяна, посовещавшись со своей подружкой Ининой, решила создать им противовес. Так появились Целители. Посмотрела Инина на успехи подруги и решила, что она ничем не хуже и тоже может придумать что-нибудь новенькое. Следуя своей противоречивой натуре, она сотворила Иллюзионистов. Правда, существовала версия, что в воплощении дара Иллюзий поучаствовала еще и Глера. И эта версия казалась мне более логичной; она по крайней мере объясняла, с чего в творческую катавасию влез Фарияд[26] со своими Материалистами. Как обычно, за ветреной женушкой!
Еще больше мне нравилась история этих событий в изложении Хара. Она, конечно, мало соотносилась с каноническими текстами, но выглядела куда более реалистичной: наши боги благообразны и рассудительны только в представлении жрецов, по факту же они мало отличаются от людей.
Так вот, по версии Хаарама, во время очередного семейного скандала с возлюбленной супругой Тайр сгоряча проклял каких-то некстати попавшихся под руку смертных, и начали эти смертные все вокруг разрушать. Но вскоре случилось бурное примирение божественной четы, и о смертных на какое-то время забыли. Потом ответственной Ньяне стало в какой-то мере стыдно перед смертными за горячность мужа, и она решила проверить, насколько плачевными оказались последствия проклятия. Ужаснувшись результату, пошла за советом к лучшей подружке Инине и согласилась с ее идеей создания еще каких-нибудь магов, для равновесия. Ньяна убежала, окрыленная идеей, а к богине судьбы пришла еще одна гостья. Девочки «перетерли за жизнь» (между прочим, цитата) под рюмочку нектара, нанектарились до потери связи с реальностью и в забытьи, вдохновленные примером товарищей, облагодетельствовали еще кучку смертных. Может быть, не только даром облагодетельствовали, а еще и своим вниманием. В самый неподходящий момент явился муж Глеры, расстроился, тоже нанектарился и в отместку пьяным женщинам создал Материалистов.
Более старая версия истории появления магов была одинаково далека и от канонической, и от Харовой.
Магов боги создали для войны: в мир пришли чужие боги со своими детьми и не пожелали жить мирно. В конце концов Тайр расколол мир на три части, и стало три мира – Нижний, Средний и Верхний. Война на этом кончилась, потому что всем резко стало не до соседей: раскол вызвал страшные катаклизмы во всех мирах, и боги пытались сохранить хоть какую-то часть своих созданий. Зачем все это было нужно, почему верховный бог предпочел банальному уничтожению интервентов такое странное решение проблемы и почему, наконец, не сумел волевым усилием погасить последствия разлома, в легенде не указывалось.
Мир боги и маги восстанавливали также сообща. Разрушители убирали то, что восстановлению не подлежало, и давали место под создание нового. Целители заботились о состоянии простых людей и остальных магов. Материалисты поднимали новые горы, леса, города и прокладывали реки. А Иллюзионисты делали то, на что не хватало сил остальных и до чего никак не доходили руки богов. Один из них, например, аккуратно расставил созданные богами луны вокруг мира так, чтобы они не столкнулись.
Так что, можно считать, поиски мои с первой же книги увенчались успехом, а Тахир оказался прав. Наверное, прав во всем, и именно правильность применения собственной магии, а не особенности дара, объясняла долгожительство некоторых Материалистов и Целителей. Непонятно только, когда и почему в Доме Иллюзий были подменены ключевые понятия? И хотелось бы разобраться в этом вопросе, только, боюсь, мне на такое не хватит ума или как минимум знаний. Потому что я даже примерно не представляла, с какой стороны браться за выяснение интересующих меня обстоятельств. Может, спросить у Дагора совета?
На этой мысли я вздохнула – когда еще тот Дагор появится! – и погрузилась обратно в чтение. Мало ли, вдруг что-нибудь еще интересное попадется.
Дагор
Важных дел у меня на сегодня было два. Тех самых, которые безотлагательные и имеющие наивысший приоритет, а все остальное – по мере возможности. И начать я решил с визита в скорбящий дом Юнуса Амар-ай-Шруса для разговора с безутешными родственниками.
Дом скорбел как-то… неубедительно. На пороге неловко мялся смутно знакомый паренек в форме – надо думать, оставленный Кадиром человек. А мимо него сновали какие-то люди, выносящие вещи, понукаемые звонкоголосой невысокой моложавой женщиной приятной наружности.
– Что здесь происходит? – мрачно поинтересовался я. При моем появлении суета замерла, а женщина уставилась на меня огромными темными глазами трепетной лани.
– Ну, так вроде не было распоряжения ничего не трогать, – неуверенно пробормотал смущенный страж.
– Хочу продать все и уехать, – воинственно задрала подбородок женщина. – Это преступление?
– Нет, что вы, – я пожал плечами. – Я даже вполне понимаю это желание. Но перед вашим отъездом я хотел бы задать несколько вопросов. Желательно прямо сейчас, – мягко попросил я. Моя собеседница как-то очень нервно и даже судорожно вздохнула, но резко кивнула.
– Отдохните полчаса, – велела она грузчикам и кивнула мне, предлагая следовать за ней. – Говорите, – разрешила женщина, когда мы прошли в полупустую гостиную, из которой большую часть мебели уже вывезли.
– Присядьте, разговор может быть сложным, – предложил я, подавая пример и опускаясь на низкий объемный диван у стены. За моими движениями женщина наблюдала с озадаченно-сочувственным выражением. Логика подсказывала, что это из-за ноги. Хозяйка некоторое время помялась, стоя рядом, но все равно присела. – Да, простите, я не представился. Следователь Дагор Зирц-ай-Реттер, ИСА. Позвольте объяснить, что именно привело меня в ваш дом… Кстати, а где ваша дочь?
– Она собирает вещи. Вы и с ней хотите поговорить?
– С ней особенно, – кивнул я. – Но начнем, пожалуй, с вас. Я уже в общих чертах в курсе, как именно развлекался ваш покойный супруг. Скорее всего, знаю гораздо больше, чем вы. Но я здесь не для того, чтобы открывать вам глаза на покойного или тем более в чем-то вас обвинять. К сожалению, таким нехитрым способом он сумел избежать наказания, но вы можете рассказать что-то о прочих его делах и, самое главное, контактах, чем поможете изобличить его сообщников.
– Оставьте мать в покое, – прозвучал от дверей тихий голос. Мы одновременно обернулись на звук.
Судя по всему, это была та самая дочь Юнуса Амар-ай-Шруса. Очень симпатичная девушка с длинными медными волосами, синими глазами и правильными чертами лица. Здоровый цвет лица и румянец на щечках говорили о неплохом самочувствии, но смущало странное выражение в глазах, трудно поддававшееся определению. Как будто эта девочка видела что-то недоступное всему остальному миру. И если старшая из женщин на эмоциональном уровне была несколько встревожена моим визитом, но основной частью ее заполняло облегчение и надежда на лучшее, то младшая была полна тоскливой обреченности.
– Гайда, что за тон? – нахмурилась мать. – Господин следователь…
– Мам, не надо. – Девушка устало поморщилась, как будто это именно она была взрослой и умудренной жизнью женщиной, разговаривающей с собственным любимым, но не очень умным ребенком. – Пожалуйста, господин следователь, давайте вы сначала поговорите со мной, а потом, если останутся какие-то вопросы, уже с мамой, хорошо?
– Если вам так будет удобнее. – Я пожал плечами. Судя по всему, младшая знала гораздо больше, чем старшая, поэтому я ничего не терял.
– Мам, выйди, пожалуйста, хорошо? – обратилась Гайда к матери, и та, смерив ее грустным взглядом, кивнула и вышла. На мгновение я уловил отголоски какой-то старой и неосознанной боли. – Этот ублюдок легко отделался, – тихо и как-то не зло, а опять очень устало проговорила девушка, присаживаясь на место матери.
– Увы, – медленно кивнул я, без труда понимая, о ком она. Спорить было глупо, я и сам так думал. – Я правильно понимаю, вы помните гораздо больше, чем ваша мама?
– Взрослые часто забывают, что дети очень много видят. Не все понимают, да, но им свойственно взрослеть, – глубоко и тяжело вздохнула она. – Он не всегда такой был. Мне было лет пять, когда все это началось. Я тогда ничего не понимала, но очень остро почувствовала, что что-то не так. Маме он подчищал память, но… она вдруг перестала смеяться. Все вроде бы было по-прежнему, только одна вот эта мелочь. Дети такое хорошо замечают. Первый раз я его застала за «развлечениями» в семь лет. Это была какая-то совсем молоденькая незнакомая мне девушка. Я тогда не поняла, что именно происходит, а он, увидев, что я на него смотрю, только обрадовался. Потом было еще несколько случаев… Мне теперь кажется, он специально подстраивал все так, чтобы я его обнаруживала. Ему нравилось, что я видела и что я знала. К счастью, о его развлечениях с мамой я узнала только годам к четырнадцати. Если этих девочек он просто насиловал, то ее… – Она запнулась, судорожно вздохнув, но продолжила. Глаза девушки оставались сухими. – Над ней он издевался. Ему нравилось, как она плачет, кричит и зовет на помощь, да еще каждый раз заново. Кажется, с остальными он просто боялся так развлекаться – они все были Иллюзионистками, поэтому могло не получиться заставить забыть. Он вообще был