А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Нелепость, нелепость и нелепость…
С т р у ж к и н. Есть решение отвести Кадмину отдел в Литмузее… Говорят, у нас нет музея Менделеева, Суворова…
М а р и н а. Демагогия!
С т р у ж к и н. Утверждают, что интерес к Кадмину значительно понизился.
Ф е д о р. Это смешно, как может понизиться, например, интерес к Гёте, Генделю. Может, это нескромно.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Не шумите, не волнуйтесь, Валентин Валентинович. Я завтра позвоню академику Пудалову.
М а р и н а. Он в Швейцарии.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Ты права, Марина. Что за демагогия — интерес к Кадмину падает, а сегодня у нас была экскурсия, почти тридцать человек. Я что, это выдумал или сам привел?
Неудобное молчание.
Я сам пойду, можете мне поверить, да, да, к Николаю Павловичу… и…
С т р у ж к и н. Он три года как на пенсии.
З и н а и д а И в а н о в н а. Что-то Нина с женихом задерживается.
М а р и н а. Вы мне нравитесь, Валентин Валентинович. Вы вносите в нашу семью струю здорового беспокойства. Своей эмоциональностью.
С т р у ж к и н. И мерцающим сознанием, как говорят в Шотландии. Нет, вы, Кадмины, все-таки удивительные люди.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч (командирским тоном). Все! Ждать больше не будем. Зинаида, все готово?
З и н а и д а И в а н о в н а. Кушать, пожалуйста.
Все рассаживаются за столом.
Ф е д о р. А где же твоя гипотеза, Валентин? (Всем.) Он нашел след Прекрасной Дамы.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Вот это действительно интересно. Это и есть настоящая жизнь, а все остальное химеры, химеры и химеры. И не пытайтесь переубеждать меня. Нуте-с.
С т р у ж к и н (включается в игру и атмосферу, очевидно привычную за этим столом.). В репортерских блокнотах вашего отца за девятьсот первый год несколько раз встречается имя некоей Анны Гербер. Кто же она? Светская дама, красавица, жена члена Государственного совета. Кадмин мог ее видеть на ипподроме, в театре, да мало ли где… Легко себе представить коллизию — несчастный репортер и неприступная, как Монблан, светская красавица.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Поразительно интересно!
М а р и н а. Все-таки эта Нина… Так заставлять себя ждать.
С т р у ж к и н. Я теперь как на крыльях.
З и н а и д а И в а н о в н а. Да не беспокойтесь, еще можно подождать — не остынет.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Сегодня я прочитал грустную историю. В газете «Лесная промышленность». У одного фараона была дочь. Он ее очень любил. Но жрецы отравили ее. Горе отца было непередаваемо. И вот, когда закончился погребальный ритуал, перед тем как опустилась крышка саркофага, отец положил к ногам дочери свой последний подарок. Знаете что? Ни за что не угадаете. Незабудки, которые она так любила. Букет незабудок.
З и н а и д а И в а н о в н а. А разве в Египте незабудки растут?
Ф е д о р. Растут. Могу, как очевидец, подтвердить.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Но самое прекрасное, друзья мои, что, когда саркофаг недавно вскрыли, нашли и этот букет незабудок. Они сохранились и выглядели поразительно свежими.
Ф е д о р. Теперь понятно, почему это напечатано в «Лесной промышленности».
М а р и н а. А при чем тут Анна Гербер? Какая аналогия?
С т р у ж к и н (неожиданно вскочил). А если позвонить профессору Алешковскому. Это идея, идея… Как любят говорить в Китае.
Звонок в дверь.
З и н а и д а И в а н о в н а. Ниночка. (Идет в прихожую, открывает дверь.)
В квартиру входят Н и н а А н т о н о в н а К а д м и н а, ее жених Ч е р н о м о р д и к и сын жениха В а л е р и й, крепкий, коротко подстриженный франтоватый парень лет восемнадцати.
Нине тридцать один год, но выглядит она старше. Хотя она хорошего роста и миловидна, но в ее лице есть некая анемичность. Одевается она со вкусом, но небрежно.
Ее жениху за пятьдесят. Это крупный, представительный мужчина, с большим, по-детски открытым лицом. На нем парадная форма капитана речного флота.
Проходите, проходите… милости прошу. Мы уж заждались совсем…
Проходят в столовую. Черномордик не выпускает из рук небольшой пакет.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч (встает навстречу). Прошу, прошу. Лучше поздно, чем никогда…
Н и н а. Если принять во внимание, папа, что я представляю вам своего жениха, твои слова звучат несколько двусмысленно. А впрочем… Георгий Петрович, о котором вы столько наслышаны. Его потомок Валерий, восходящая звезда советского хоккея.
Ч е р н о м о р д и к (чувствует себя несколько неловко). Разрешите представиться — капитан теплохода «Аргунь» Черномордик.
М а р и н а (издает только один звук, но в нем должно прозвучать всё). О-о!
Ч е р н о м о р д и к. Вы, я так понимаю, папаша Нины Антоновны, вы… матушка, вы — брат Ф е д о р…
М а р и н а. А я его жена. Меня зовут Марина Дмитриевна.
Н и н а (перебивает Марину). А это Валечка Стружкин. Друг нашего дома, почти родной. Еще мы его зовем Валентюшечка… Живет в соседнем подъезде. Когда его родители умерли, он уж совсем к нам переселился. С детства нас все звали жених и невеста. Ведь правда, Валентюшечка?
С т р у ж к и н (чуть смущенно). Вы случайно не из укротителей, Георгий Петрович?
Ч е р н о м о р д и к. Почему?
С т р у ж к и н. Юмор.
Ч е р н о м о р д и к. А-а…
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Да вы усаживайтесь, усаживайтесь… И вы, молодой человек, не стесняйтесь.
Ч е р н о м о р д и к. Вы на него внимания-то особого не обращайте. Он еще, так сказать, салажонок. (Ожидает взрыва смеха, но никто не понял его.) Вообще мы, Черномордики, замкнутые, откровенно говоря…
Рассаживаются за столом.
З и н а и д а И в а н о в н а. Вы меня извините, а все-таки редкая у вас фамилия.
М а р и н а. Своеобразная…
Ч е р н о м о р д и к. Я с Полтавщины, а у нас и похлеще фамилию отыскать можно. Откровенно говоря, просто неприличные попадаются. (Засмеялся.)
Ф е д о р. Вы, значит, всю жизнь на флоте…
Ч е р н о м о р д и к. С юнги начинал. Вы вот штатский товарищ, а правильно говорите — на флоте. А то обычно во флоте… во…
М а р и н а. А вы значит — «на»?
Ч е р н о м о р д и к. Во время войны торпедным катером командовал, потом во Владивосток перебросили. Дальше отставка по возрасту. Друзья в Москву на прогулочную посудину устроили. Хоть не море, а все вода.
С т р у ж к и н. Не ранили, не контузили?
Ч е р н о м о р д и к. Да черт его знает…
М а р и н а. Как это черт его знает?
Ч е р н о м о р д и к. В общем, в госпиталях не валялся. Так что не жалуюсь — крепкий я еще боровичок.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч (прерывая неудобную паузу). Чай у всех налит? Итак, дорогие друзья, мы снова все вместе в этот метельный вечер двадцать седьмого февраля. В день, который надолго, если не навсегда, вошел в историю русской культуры. (Черномордику и Валерию.) Двадцать седьмое февраля мы всегда отмечаем в узком семейном кругу, рядом с его кабинетом. Потому что ровно шестьдесят восемь лет назад… Из небольшого заштатного городишка Торжка в Москву прибыл молодой, еще никому не известный Евлампий Кадмин.
Ч е р н о м о р д и к. Я специально проработал его произведение. Трогательные письма ваш отец составил.
М а р и н а. А вы читали, Валерий?
В а л е р и й. Да у меня… сборы.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. От Торжка на перекладных, а холода стояли. Пурга. Где-то тулуп раздобыл. До самых пят.
В а л е р и й. Дубленочка.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Да, что-то вроде. И большая заячья шапка. А уж от Твери на поезде, третьим классом. Мечтал в университет поступить.
Ч е р н о м о р д и к (встал). Пользуясь удобным случаем… И день у вас памятный, и встреча наша первая. Разрешу себе… (Разворачивает сверток.) Вот это дело покрепче, чем чай. (Ставит на стол бутылку коньяка.) Так сказать, старлей… Армянский.
Пауза.
М а р и н а. Ну вот… Как в воду глядела.
Н и н а. А! Была не была… Папа, нарушим традицию. Тяпнем по маленькой…
С т р у ж к и н (задумчиво). Нина Антоновна… Черномордик…
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Вы взрослые люди. Сам я почти не употребляю.
Ч е р н о м о р д и к. Пятьдесят капель для расширения сосудов?
М а р и н а. А вы, значит, употребляете?
Ч е р н о м о р д и к. Люблю, откровенно, отраву эту проклятую. (Разливает по рюмкам.) Только моему охламону нельзя — действительно сборы.
Ф е д о р. Да нет, мне не в фужер, а в рюмку.
Ч е р н о м о р д и к (обвел всех повеселевшими глазами). Ну… Поехали! (Посмотрел на Стружкина и рассмеялся.)
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Нет, нет, нет… Прежде мы пойдем в кабинет отца. Просто постоять у его стола. Кстати, и Виктории еще нет.
Ф е д о р (Марине). Почти ночь, а нашей дочери нет дома.
М а р и н а. Какая ночь, восьми еще нет.
Ч е р н о м о р д и к. Мой — такой же. Слава богу, их на сборах хоккейных во как держат.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Зинаида, гаси электричество. (Удивленному Черномордику.) Нужно, чтобы обязательно были свечи.
Шествие возглавляет Антон Евлампиевич с большим канделябром, за ним Федор, Марина, чуть позади Черномордик и Валерий. Нина и Стружкин остались в столовой.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Осторожно, капитан, здесь порожек.
М а р и н а (Федору). Как хорошо — пахнет свечами и ванильным тортом…
Федор целует ее.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч (воодушевляется). Вон стол, за которым работал Евлампий Николаевич…
В а л е р и й (после паузы). Вы говорили, он шибко бедный был, а квартирка-то у вас… Или это тогда бедностью называлось?