Р о ж к о в. Успокойся.
Р о ж к о в а. Не утешай. Хватит! А между прочим, Толин напарник, летчик Лаврушин, жив, в героях ходит. И даже книжку написал. Помянул там о подвиге старшего лейтенанта Анатолия Постника. А о вдове, о сироте? Ты мне сам рассказывал — он все знал. Ну, чего уставился? Тебе, может, книжку Лаврушина показать? Сколько их было в киоске — все скупила, чтоб не попалась тебе в руки.
Р о ж к о в (с поразительным спокойствием). Зачем?
Р о ж к о в а. Пожалела тебя, правдолюбца. Тебя он даже словом не помянул. Знаю я, Дима, правду, что причиняет боль, знаю. Попробуй, напиши старому фронтовому другу Лаврушину. Напомни ему, как он плакал, когда вернулся на аэродром один, без Толи. Прочтет твое письмо, скомкает и… Станет знаменитый летчик-испытатель Лаврушин, Герой Советского Союза, знаться с Рожковым! Нужен ты ему, технарь!
Р о ж к о в (с тем же спокойствием). Не буду я писать Лаврушину. Не будет он читать моих писем. А ты (Рожков вытащил из кармана надорванный конверт), ты его письмо почитай. Читай. (Ушел.)
Р о ж к о в а присела к столу, на котором светит настольная лампа, сначала читает молча, потом вслух.
Р о ж к о в а. «Верю и сомневаюсь, хотя теперь не верить нельзя. Все мои письма Екатерине Антоновне Постник возвращались со штампом «адресат выбыл». Только однажды получил письмо с неразборчивой подписью. В том письме требовали, чтобы я больше не обращался к несуществующей Е. А. Постник. Из твоего села, Дима, мне сообщили, что ты с фронта не вернулся. И помянул я раба Дмитрия в своих молитвах. А вы, черти, здравствуете, живете одной семьей — это же чудесно! И Ленька — чудесный парень. Если бы не эта случайная встреча, не поразительное сходство парня с отцом…» Дима! (Оглянулась, но в комнате никого нет, и она продолжает читать.) «…Собрались ребята, а я гляжу только на него, думаю о Толе… Завтра с Ириной — это моя жена — приедем к вам…» Дима! Папа! Папа!
Входит А н т о н С а в в и ч, он в ночном халате.
С о к а л ь с к и й. Что случилось? (Зажег верхний свет.) От кого письмо?
Р о ж к о в а. От человека, которого ты обманул. От Лаврушина. Только не надо притворяться, папа.
С о к а л ь с к и й. Да, обманул. Бывает и обман во благо. Этот обман — для твоего же спокойствия и благополучия.
Р о ж к о в а. Как ты печешься о моем благополучии!..
С о к а л ь с к и й. Тебе моя забота в тягость?
Р о ж к о в а. Ты требуешь уважения от Димы, хочешь, чтобы Ленька тебя любил…
С о к а л ь с к и й. Хватит! К их черной неблагодарности я уже привык. Но чтобы родная дочь…
Р о ж к о в а. Ты этого человека, Лаврушина, совсем не знаешь!
С о к а л ь с к и й. И знать не хочу. Тебе он зачем? Явится сюда, будет растравлять рассказами о погибшем.
Р о ж к о в а (про себя). А вдруг посочувствует мне, поможет…
С о к а л ь с к и й (неожиданно меняя тон, мягко). Послушай, Катя. (Плотно закрывает дверь, усаживает дочь на диван, садится рядом.) Тебе и десяти лет не было, когда умерла мать. Ты ее помнишь, маму? Каково одинокому мужчине растить дочь? Но мачеху в дом не привел, тебя жалел. А каково мне было видеть тебя матерью без законного мужа? Простил. На все пошел, чтобы скоротать твое горькое одиночество.
Р о ж к о в а (сухо). Чем я должна отблагодарить тебя за это?
С о к а л ь с к и й. Ничем. Нет у меня никого дороже вас двоих — тебя и Леньки. И для меня твой Дмитрий — уж такая, видно, его судьба, что на фронте, что в миру — «третий в паре». Но почему он враждует со мной? Какой ему резон перечить мне? В мои годы уже с ярмарки едут. А я не проторговался. Кое-что приобрел. Не для себя… Вот бы и пожить до конца дней своих без тревог и волнений. Не встречайтесь с этим Лаврушиным. Придумай что-нибудь, напиши ему… Что ты, Катя?
Р о ж к о в а. Опять голова разболелась. Спокойной ночи, папа.
С о к а л ь с к и й. Доброго тебе сна. (Уходит.)
Р о ж к о в а. Они меня жалеют… И почему им так легко убеждать меня?..
Она встала, подошла к комоду, открыла ключом нижний ящик, извлекла оттуда завернутую в бумагу большую фотографию. Поставила фотографию на комод. Долго смотрит на нее, обращается к ней.
Р о ж к о в а. Да, в Леньке не трудно узнать тебя. Наш мальчик очень на тебя похож. А завтра придет Лаврушин, еще одна живая память… Толя, не осуждай меня, с тобой я была бы иной, не такой слабой. Что я сейчас могу? Плакать, просить. А они друг друга ненавидят… (Пауза.) Боже, до чего похож на тебя наш мальчик! И до чего я боюсь, что наденут ему гимнастерку с крылышками на петлицах. Не смотри на меня так строго. (Прижимает к груди фотографию.) Полночь. Все спят, только у Левкиных свет. Там свое горе… (Слышен лай пса.) Опять к нам? Покоя нет. (Ставит фотографию на комод.) Дима, где ты?
Л е н я (вбегая). Телеграмма, телеграмма! (Появляется Рожков, выглядывает из своей комнаты Антон Саввич, и Леня, распечатав телеграмму, читает.) «Приехать завтра не могу жду Дмитрия госпитале Лаврушин».
Все молчат.
Р о ж к о в а (тихо). Что это значит? (Кричит.) Авария! Он разбился!
Л е н я. Что ты, мама? Он мог заболеть.
Р о ж к о в а. А письмо? Вот… (Быстро подходит к столу, читает.) «Я бы сейчас примчался, но меня ждут на аэродроме. Сегодня — испытательный полет». (Роняет письмо.) Дима, куда, ты?
Р о ж к о в (надевая плащ). Успею на последнюю электричку. Может быть, там…
Р о ж к о в убежал. Р о ж к о в а пристально смотрит на отца, и тот уходит, прикрывая за собою дверь. Р о ж к о в а подошла к открытому окну, запрокинула голову.
Р о ж к о в а. Темно… Ни одной звездочки. Мрачная бездна.
Она круто обернулась и замерла в испуге: Л е н я неотрывно смотрит на фотографию отца-летчика. Медленно, с явным вызовом сказала сыну.
Иди сюда. Вот оно какое — небо!
Л е н я (не отрывая взгляда от фотографии). Что — небо? Вот он — какой?
Р о ж к о в а (растерянно). Кто? Какой?
Л е н я (подошел к матери). Наш папа. Успеет папа на электричку? Успеет!
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Три месяца спустя.
В правом углу сцены, на переднем плане — веранда дачи Сокальского. Дорожка ведет к беседке в центре сцены. В углу и в глубине двора — конура пса Аргона. Цепь из конуры висит на проволоке, протянутой через двор. Перед верандой — два чемодана и тюк с вещами. Конец августа. Воскресный полдень. Знойно. Лучи золотят редкие опавшие листья.
С чемоданом в руке по ступенькам веранды спускается Р о ж к о в. За ним Л а в р у ш и н. Левая рука Л а в р у ш и н а в гипсе.
Л а в р у ш и н. Машина с нашими дамами еще не скоро придет. (Садится на чемодан, достает сигареты. Рожков зажигает спичку, дает прикурить.) Не вижу, Дима, на твоем лице радости новосела. Причина?
Р о ж к о в. Сам не знаю, почему не ликую. Мечтали об отдельной квартирке, дождались, уезжаем, наконец. И грустно. Странно…
Л а в р у ш и н. Привычка — вторая натура. В силу оной даже по теще скучают. А где твой тесть?
Р о ж к о в. Куда-то ушел. Тяжелые для старика проводы. И ему бы радоваться, остается единственным хозяином «всея усадьбы». Но увидел в моих руках ордер на квартиру, — побледнел, сник, точно беда стряслась. Сложная штука — человеческий характер… А моя грусть, Глеб Алексеевич, по другой причине.
Л а в р у ш и н (осторожно). Катя?
Р о ж к о в (после паузы). Не только Катя. Я должен был ее разыскать. И нашел этот дом. Отсюда меня увезли в «черном вороне». Сюда же вернулся. У той палатки увидел меня Ленька, кинулся ко мне, крикнул: «Папка! Папка мой приехал!» И уже, поверишь, все мне нипочем. Будто их и не было — мук, разлук. У каждого своя мера счастья.
Л а в р у ш и н. Когда Леня уезжает?
Р о ж к о в. Ждет вызова. Его документы уже направили в летное училище.
Л а в р у ш и н (мечтательно). Помнишь нашего комдива? Он летал на заграничных «Фарманах». Я начинал с «кукурузника», а Толю учили на «Чайке». Будущие выпускники будут летать на «Метеоре». Я его испытывал. У птенчика под брюшком — тысячи лошадиных сил, прообраз ракетоплана. (Сумрачно.) Черт возьми, если это были последние испытания, если остается только вспоминать…
Р о ж к о в. Что говорят врачи?
Л а в р у ш и н. Не врачей боюсь — начальства. Намекнули: «Не хватит ли тебе, старый волк?» Ведь знают — тем и живу, что летаю. Не могу, Дима, расстаться с небом.
Р о ж к о в. А все-таки?
Л а в р у ш и н. После такой травмы надо начинать сначала. Будут, как курсанту, давать вывозные. Пусть! На все согласен.
Р о ж к о в. Есть в аэроклубе старый резервный самолет. Я уже хорошенько эту штучку прощупал. Ты только получи разрешение, а уж я ее подготовлю. Сменю бензосистему, питание маслом, и крути на ней что хочешь, как хочешь. Резвись в небе, как тогда… на воздушном празднике в Тушине.
Л а в р у ш и н. Постой! Ты был на параде?
Р о ж к о в (после паузы, улыбнувшись). Каяться?
Л а в р у ш и н. Объясни! Почему не дал знать о себе?
Р о ж к о в. Почему ты забыл Толину семью? Поверил отписке, штампу?
Л а в р у ш и н (испытывая неловкость). Это, конечно… Ты вот не поверил. А все-таки и сам мог…
Р о ж к о в (перебивая). Мог! Но тут — беда за бедой, и я скорее обратился бы за помощью к чужому человеку. Друг — он, понимаешь, должен сам прийти. Я так считаю… Ладно, все рассосалось. Забудем!
Л а в р у ш и н. Невеселый у нас разговор… (Встает.) Душно как, к дождю, что ли? (Посмотрел на небо.) Вон какая тучища прет. Гляди, под тучей планер.
Р о ж к о в. Это наш, аэроклубный.
Л а в р у ш и н. Здорово его туча подсасывает. Мощный восходящий поток. Как бы не проглотила…