Гудят, трезвонят церковные колокола. Цокают копыта лошадей едущих во множестве всадников. Гремит казачья, с гиканьем, с лихим посвистом, песня:
Гей, в Таган-роге!.. Да ну да,
Гей, в Та-аганроге-е! Эх,
В Таганроге во-о случилася беда!..
Г о л о с а. Гляди, станичники, гляди! Во силища-а! Кавалерии одной сколько! Всю станицу прошли, а все скачут и скачут, конца-краю нет.
— А за ними, гляди, гляди, пехота, артиллерия, обозы огромадной змеей ползут.
— Пылища-то, пылища. Тьфу!
— Каюк теперча красным! Хана! Гроб с крышкой!
— А кто жа это на белом коне остановился?
— Кто, кто?! Не видишь, что ли? Сам атаман Семенов!
— Да ну, сам? Во, мордастый!
— А это кто, офицерик-то? Коня своего шпорами горячит. Ишь как вертится!
— А ты аль не признал его? Это же командир батальона в Красноярске его благородие поручик Смирнов.
— Верна. Он. А как же это? Я слыхал, что его в Иркутске ЧК сцапала.
— Бежал. Теперь, вишь, с атаманом гуляет. Одна косточка.
— Тише, станичники! Ти-ша-а! Атаман говорит.
С е м е н о в (хриплым голосом). Здравствуй, земля русская! Здравствуйте, казаки-земляки! Я счастлив приветствовать вас, дорогие мои орлы! На первом клочке земли забайкальской, свободной от большевиков!..
Крики «ура», возгласы.
С т а р и к. Прими, атаман, хлеб-соль, по старому обычаю нашему, с полным нашим уважением и не сумлевайся! Мы все поголовно возьмем остры шашки свои!..
С е м е н о в. Спасибо, дед, спасибо. Тронут. Никогда не плакал, а вот… Дай мне, дед, кусочек земли. Вот так. На хлеб ее. Солью ее, родную, слезами омочу… Вот так!..
Г о л о с а. Гляди, гляди, заглотнул шматок земли с хлебом!
— Жует, стерва! Ей-богу, жует!
— Ой, подавился! Мамочки, родные! Никак не заглотнет!
— Ну да, не заглотнет. Вишь, глотку полощет!
— Водкой, поди?
— Будет он тебе водкой! Коньяк хлещет.
С е м е н о в. Кхе, кхе… Ну ладно… Так поклянемся же, станичники, земле русской клятвой нерушимой воинской, что не выпустим сабель из рук своих, пока не уничтожим всех красных…
Снова восторженные крики, шум, гам.
(Перекрывая шум.) Но… Я говорю «но»… предупреждаю, казаки, вас честно! В движении моем по Забайкалью буду предавать смертной казни всех, кто пойдет против меня! Отныне наш грозный клич: вперед до самой Читы! А там уж мы погуляем с вами, казаки, на славу! На трое суток город ваш! Эх, расступись, мать-земля русская! Ура!..
Крики: «Ура!», «Слава атаману!»… Но вскоре восторженные эти крики прерываются беспорядочной стрельбой и возникают уже другие крики и вопли истязуемых людей, отчаянные крики, вопли женщин. И песня как издевательство: «Гей, в Таганроге!..»
С м и р н о в. Пороть! Двадцать шомполов ему! Этому тоже!
К а з а к. А меня за что же? Ваше благородие, за что, спрашиваю, меня-то?
С м и р н о в (передразнивая). Тебя-то? А где твой брат, сволочь?! С красными ушел?
К а з а к. Я за брата не ответчик, ваше благородие. Я честно, верой-правдой служил. Кресты-то Георгиевские на груди, вот они! Ранетай я. Нога не ходит, а то бы!..
С м и р н о в. Раненый? Нога не ходит, а то бы и ты ушел с красными, сволочь, знаю вас! А кресты для отвода глаз надел!
К а з а к. Ты, ваше благородие, не цапай, не цапай кресты-то мои! Я их кровью добывал…
С м и р н о в. «Не цапай»! Тыкаешь на меня! Я тебе кто? Комиссар? Пороть!
М а л ь ч и к. Не трожь батю! Не трожь, контра! Убью!
С м и р н о в. А-а! Кусаться, ублюдок! Дать и ему десяток!
М а л ь ч и к. А-а-а!..
Ж е н щ и н а. Мишатка! Мишатка! За что же его-то? Он же еще дите! Бейте лучше меня! Нате, бейте!
С м и р н о в. А ну всыпать и ей, раз просит!
К а з а к и. Гля! Сама напросилась, молодка!
— Клади ее вот сюды, на бревна!
— Заголяй, заголяй ей повыше! Го-го-го! Га-га-га! Тю!..
Ж е н щ и н а. Убейте лучше, убейте! А-а-а!..
Свист шомполов, удары по телу, крики, вопли женщин, выстрелы, хохот, и стоны умирающих, и песня. Все та же песня: «Гей, в Таганроге-е». Она то затихает, то, подхваченная пьяными голосами, вновь звучит громко, похабно. Но вот сначала тихо, а затем все громче и громче — четкий стук телеграфного ключа и голос П о л и в а н о в а, диктующего приказ.
П о л и в а н о в. Апреля месяца тысяча девятьсот восемнадцатого года все отряды Красной гвардии города Иркутска, а также отряды шахтеров Черемхова, железнодорожники Читы, Первый Симбирский полк из города Красноярска, Аргунский казачий полк, прибывший с фронта, интернациональную бригаду и отдельный отряд матросов, прибывших из Владивостока, объединить для разгрома семеновских банд в Забайкалье.
Все объединенные силы образуют Даурский фронт.
Командующим фронта назначается военный комендант города Иркутска — Сергей Георгиевич Лазо…
Казачью песню вытесняют мощные голоса, поющие «Вихри враждебные веют над нами!..» Свистки паровозов, лязганье вагонных буферов, громкий гомон людей.
Г о л о с а к о м а н д и р о в. Первая рота, по вагонам!
— Вторая рота, по вагонам!
— Третья рота!.. Грузись!.. Батальоны-ы!..
П о л и в а н о в. Ну, товарищ Лазо, обнимемся на прощание и… пару слов вам, извините, назидательных, Сергей Георгиевич. Помните, голубчик, теперь вы — командующий фронтом. Не увлекайтесь частными операциями. Держите в поле зрения целое, Весь фронт. И еще… Упаси вас бог недооценить врага. Видите, как нарисовали Семенова наши художники на этом плакате. Страшен, а дурак. Нет. На самом деле он хитрее и злее, чем на плакате. Не обороняйтесь. Наступайте стремительно и быстро, чтобы ему не успели оказать помощь его друзья из-за границы. Большая надежда на вас, Сергей Георгиевич!
Л а з о. Понимаю, товарищ Поливанов. Доверие мне оказано огромное. Оправдаю ли?..
П о л и в а н о в. Центросибирь утвердила вас не случайно. Стоите того, заслуживаете, сумеете. Верим в вас.
Л а з о (волнуясь). Спасибо…
П о л и в а н о в. Жизнь свою берегите. Берегите ее, как солдатскую, каждую.
Л е б е д ь. Да вы не беспокойтесь, товарищ комиссар. Мы вот с товарищем Усковым всегда будем с командиром рядом, знаем, не маленькие.
П о л и в а н о в. Вижу, что не маленькие. Вот вы какой, матрос Лебедь! Я бы на вас в драке ни за что бы не пошел! Ну, будьте здоровы, желаю вам удачи! Встретимся, думаю, скоро в Забайкалье.
Долгий гудок паровоза. Двинулся состав, загремели вагоны, застучали колеса. Все быстрей, быстрей, тише и тише их стук, и только весенний ветер еще доносит всплески затихающей песни:
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов…
Снова стучат колеса вагонов, но уже громче и быстрей, и песня уже другая, и мы слышим тихий голос Лазо, пишущего письмо.
Л а з о. «Милая, милая моя мама! Опять выкроил минутку для письма… Спешу в бой. Теперь уже с атаманом Семеновым. Мне оказано огромное доверие. Назначили командующим фронтом. Представляешь, меня? Страшно. Никто не верит, что мне уже двадцать четыре года. Когда же кончится эта моя чрезвычайная моложавость? Как это преодолеть? Что этому противопоставить? Посоветуй, мама!.. Наверное, ясность мысли, стойкость характера, неустрашимость в бою? Да, конечно, это. Помнишь, ты говорила мне, что для того, чтобы уметь управлять другими, руководить их волей, нужно сначала закалить себя в управлении своей собственной воли. Управлять собой — это и есть высшая власть. Так, родная? Спасибо тебе за это… А Семенова мы разобьем обязательно».
Музыка и песня изменились. Ее поют казаки тихо и с тихим посвистом. «Чубарики, чубчики, ка-ли-на-а!..»
Г о л о с а. Куда прете, бородачи! Штаб здеся!
— Мы к атаману. Сказали, что он в большой американской палатке. Это ж она?
— Ну, она.
— Ну вот. Мы от всего полка.
— Хотим успросить атамана: докель бежать будем?
— На самой границе раскорячились. Позади река.
— Так он и будет вас слушать. Заседают они. И япошка с ими сидит… Тихо! Слышь, сам атаман теперь говорит.
С е м е н о в. Мы уже были почти у самой Читы…
К у р а к и. И опять назад бегом… Как это по-русски? Исходная позиция? Ага?
С е м е н о в. Да. Вы правы, господин Кураки. Нас отбросили обратно к границе… Но почему? Я вас спрашиваю, господа офицеры! Недовольство наших друзей вполне обоснованно. Они оказывают нам весьма существенную помощь оружием, провиантом, частично даже людьми…
К у р а к и. Деньга тоза…
С е м е н о в. Деньги дают другие, господин капитан. Американцы, французы, англичане…
К у р а к и. Тем хузе…
С е м е н о в. Да, тем хуже для нас. Вы правы, но не в этом дело. Я спрашиваю вас, господа офицеры!.. Что по этому поводу думает мой начальник штаба полковник Казанов?
К а з а н о в. Осмелюсь заметить, господин атаман, что основная причина наших неудач за последние два месяца — это недооценка сил противника…
С е м е н о в. Чепуха! Какие у них силы?! Плохо вооруженные, разношерстные отряды шахтеров, железнодорожников. Отряд матросов под командованием какого-то Лебедя да вооруженные наспех немецкие и венгерские военнопленные — мадьяры. Винегрет!
К у р а к и. Что есть винегрет?
С е м е н о в. Салат!
К а з а н о в. Я с вами вполне согласен, господин атаман. Но, серьезно анализируя поведение противника, я пришел к выводу, что все эти отряды очень умело направляются единой волей. Обходные маневры в сочетании с внезапными контрударами, последовательность стремительных атак определяют и стиль и характер их командования, и мы не можем этого недоучитывать…
С м и р н о в. Полковник Казанов, остановитесь. Вы захвалили Лазо!
С е м е н о в. Да. Это поразительно. Мой начальник штаба и так расхваливаете противника, что… Фантасмагория, полковник! Стремительность, последовательность, стиль, характер? Черт знает что! Какой у них может быть стиль? Откуда характер? Лазо — мальчишка и не в меру горяч. Вот и весь его стиль. Идет очертя голову. На этом мы его и поймаем! Я разгадал его замысел. Он хочет отрезать нам путь к отступлению в Маньчжурию, полезет на эту сопку. И… обломает себе зубы. А в это время мы со станции Мациевской всей нашей кавалерией обрушимся с фланга на их пехоту, рубим, опрокидываем их, поворачиваем вспять, висим на их