плечах и прямой дорогой, без всяких там обходов и заходов, прямой, говорю, дорогой, войдем в Читу! Вот мой стиль. Наша стихия — бой, натиск, буря, смерч!!
Аплодисменты.
Г о л о с а. Великолепно!
— Смело!
— Дерзко!
— Умно!
— Браво, атаман!
К у р а к и. Така. Прямо Сита. Осень хоросо! Браво!..
С е м е н о в. Я резюмирую, господа офицеры: представленный моим начальником штаба полковником Казановым план разгрома красных у сопки Тавынь-Талагой с моими коррективами я утверждаю. Заседание окончено. Вы свободны, господа…
К у р а к и. До свидания, господин Семенов, до скорой встреси… А вы, господин полковник, о сем така осень задумался? Ага?
К а з а н о в. Хочу все же представить себе: о чем сейчас думает этот «мальчишка» Лазо?..
Музыка.
Л а з о. Итак, нам известно, что атаман Семенов сильно укрепил сопку Тавынь-Талагой и ждет нашей атаки в лоб, а сам собрал большую группу кавалерии на станции Мациевской, чтобы во время нашего штурма ударить на нас с фланга. Данные разведки точные, я проверял сам. Теперь прошу внимания, слушайте задачу. Семенов ждет нашей атаки завтра на рассвете. Мы же атакуем его сегодня, как только начнет темнеть. Сигнал к атаке — взрыв на станции Мациевской. Отряд Лебедя, после взрыва на Мациевской, атакует кавалерию Семенова и отвлекает ее от нашего главного удара. Одобряете, комиссар?
П о л и в а н о в. Пожалуй…
В дверях теплушки шум.
У с к о в. Говорю, не велено! Товарищ Лазо с комиссаром заседают. Дисциплина!..
Л а в р о в. Катись ты со своей дисциплиной! (Входит, бряцая оружием.)
П о л и в а н о в. В чем дело, товарищ Лавров?
Л а в р о в. Ага! Товарищ Поливанов, и ты здесь? Хорошо! Сейчас мы это дело размотаем!
Л а з о. Товарищ Лавров недоволен участком, который я отвел отряду анархистов для атаки сопки.
П о л и в а н о в. Жалуетесь на неудобство местности для атаки?
Л а в р о в. Я не жалуюсь, я требую!
П о л и в а н о в. Громковато, товарищ Лавров.
Л а в р о в. Что? Я, не понял?!
П о л и в а н о в. Громко, говорю, кричите, а командующему думать надо перед боем. Думать в тишине…
Л а в р о в. Ну да, ясно. Сегодня он будет думать в этом вагончике, а завтра — стоять на бугорке и в бинокль поглядывать, как мы, гордые альбатросы революции, будем карабкаться на эту сопочку, будь она проклята!
П о л и в а н о в. Верно, только длинно. А короче — ему стоять на бугорке, а тебе — брать эту сопочку, будь она, конечно, проклята трижды.
Л а в р о в. Ага. Ясно. Спелись.
П о л и в а н о в. Вот именно. Спелись, и давно. Пойдем-ка, Лавров, на свежем воздухе побеседуем. А то я врываюсь, ты врываешься, а человеку думать надо перед боем.
Уходят.
У с к о в. Псих он, этот Лавров, что ли, товарищ Лазо, а?
Л а з о. Хуже, Миша. Анархист… А теперь спать, Миша, пока не зайдет солнышко. Ночью — бой.
У с к о в. Я спать всегда согласный, товарищ Лазо. Шапку вешаю сюда, сапоги ставлю рядом, на них портянки, чтобы сразу — раз и в бой… А вы что же не ложитесь, Сергей Георгиевич?
Л а з о. Лягу, лягу, Миша.
У с к о в (не без ехидства). А в той медицинской книжке, что вы мне дали, я читал, что умственный работник должен спать обязательно не меньше восьми часов в сутки. Как ми-ни-мум! Во! А вы?
Л а з о. Э-э, Миша, ты что-то уж очень научно стал говорить! Но я, Мишенька, в медицине мало понимаю, я больше в математике разбираюсь, а по ней выходит, что если каждые сутки спать по восемь часов, то можно проспать целую треть жизни. А это я себе, Миша, никак не могу позволить…
У с к о в. А тогда как же?
Л а з о. А так, Миша. Вот пока ты еще не умственный работник, ты и спи, сколько тебе подсказывает медицина.
У с к о в. А вы, значит, опять письма?..
Л а з о. Нет, Миша, сегодня не пишется… так… раздумья одолевают.
Пауза.
У с к о в. А можно вас спросить?
Л а з о. Всегда можно, как договорились.
У с к о в. Я понимаю. Да, такой вопрос, а тут война… Стесняюсь я сильно. Про любовь вопрос. Какая она настоящая? Не знаю, хоть убей!.. (Долго фальшиво кашляет.) Вот проклятый кашель, прямо замучил!..
Л а з о. Думаю, что истинная совершенная любовь так редка, что нужно отдаваться ей, когда она овладела нами. Не нужно убегать от нее из каких бы то ни было практических соображений. Оттого что молод, оттого что еще учиться надо, оттого что война. Это будет непростительным насилием над личностью. Думаю, что отталкивать любовь — то же, что гасить огонь. Раздувать нужно пламя любви, пусть она ярче озаряет и сильнее согревает наш путь.
У с к о в. Вот это да-а-а!
Л а з о. Но только, Миша, запомни, что в то же время ты должен беречь свои силы и не тратить их попусту. Береги их для того, чтобы отдать только настоящему чувству и быть в состоянии пережить это чувство. Понимаешь?
У с к о в. Понимаю! Зря с девками не гулять.
Л а з о. Правильно. А теперь спать…
Пауза.
У с к о в. Ну что же вы, Сергей Георгиевич! Это не игра. Я уже храпанул два раза, а вы все думаете?..
Л а з о. Думаю я о Лаврове, Миша. Не подвел бы он нас сегодня в ночном бою…
Музыка. Вначале тихая, а потом все громче, громче. Выстрелы, канонада — и вот уже грохот большого боя.
Л а в р о в (кричит). Братики! Бери коней! Бей коноводов-казаков! Они все равно продажные шкуры!
Г о л о с а. Куда?! Не цапай!
— Коней не дадим!
Л а в р о в. Отдашь, сволочь. (Стреляет.)
Еще выстрелы, крики, шум борьбы.
Г о л о с а. Стой, стой! Лавров, Ты что же это?
— Ты понимаешь, что делаешь?! Позор! Твои анархисты бегут! Они оголяют фланги интернациональной бригады. Если семеновская конница зайдет слева — погибли наши люди!
— Лавров, что делаешь? Это же наши товарищи! Их же всех порубают!..
Л а в р о в. Ну и пусть рубают! Не слушай никого, ребята. Своя шкура дороже всяких там интернационалов! Братики, на коней! За мной!
Г о л о с а. Предатель!
— Шкура!
Ржание и топот коней, крики, выстрелы.
Г о л о с. Усков, скачи к товарищу Лазо! Сообщи ему…
У с к о в. Есть!
Бешеный галоп лошади, стоп.
Л а з о. Миша?! Что там на склоне?
У с к о в. Плохо, товарищ Лазо. Анархисты бегут. Они открыли фланг интернациональной бригады, а слева на бригаду идет семеновская кавалерия! Порубают наших!
Л а з о. Ясно… Лавров — предатель! Миша! Скачи в Аргунский полк. Веди его по моему следу. Медлить нельзя ни минуты. Алеша, заводи машину! Ставь пулемет на сиденье! Патроны! Еще ящик! К сопке!
Затарахтел мотор машины. Поехали.
Теперь, Алеша, давай прямо по целине наперерез. Видишь? Справа бежит наша пехота. Слева вдали кавалерия белых. Держи между ними на полном ходу, а я буду стрелять!
Еще сильней загудел мотор машины. Ближе и ближе гиканье и свист скачущих казаков, но вот яростно заработал пулемет — вместо гиканья и свиста уже несутся крики раненых, ругань, проклятья.
А л е ш а. Ага! Повернули, повернули, товарищ Лазо! Здорово вы их! А вот и наши казаки! Аргунцы! Ура-а!
С криком «ура» мимо проносятся, свистя шашками, а р г у н ц ы.
Л а з о. Вперед, товарищи аргунцы! Не отрываться от противника!
Г о л о с а. Спа-си-бо, туварич!
— Спасибо, камрад!
— Виво Лазо! Виво Ленин!
Л а з о. Вперед, товарищи! Все вперед! За мной!..
Грохот боя, громкое и долгое несмолкающее «ура-а-а…» Музыка. Тишина.
П о л и в а н о в. Откровенно говоря, Сергей Георгиевич, я чуть-чуть сомневался в вашем решении начать атаку вечером, а не на рассвете. Теперь понимаю, что был не прав. При свете дня нам бы эту сопку не взять. Уж очень сильно была укреплена.
Л а з о. И еще одно соображение. Надо было предупредить атамана. Семенов тоже ведь думал и далее был уверен, что мы начнем на рассвете. Он тоже готовился к рассвету… Ну, а мы его поторопили.
П о л и в а н о в. И хорошо поторопили. Атаман даже вон и мундир свой парадный и папаху любимую забыл. Говорят, именно в этой американской палатке был его штаб… Однако, что же это вы, голубчик, забыли мои назидания, а?
Л а з о. Какие назидания, товарищ Поливанов? Вы о чем?
П о л и в а н о в. Удивляетесь? Мне ведь всё рассказали. Да как рассказали! С восторгом! Дескать, один, на автомобиле с пулеметом против целого эскадрона семеновцев! Постреливали из пулемета, товарищ командующий, а? Кричали: «Вперед, за мной, в атаку!» Было такое?
Л а з о. Было.
П о л и в а н о в. Ай-яй-яй! Командующий фронтом, который должен руководить всей операцией в целом, в целом! И вдруг такая частность?
Л а з о. Ну, вы, Владимир Алексеевич, как бы вы поступили на моем месте в таких обстоятельствах?
П о л и в а н о в. Я? Гм… Я бы так не смог… Не умею так хорошо, как вы, владеть пулеметом… Гм… гм… Спасибо вам, вы просто спасли интернациональную роту, наших боевых друзей: мадьяр, австрийцев, немцев… Это большое дело, дорогой Сергей Георгиевич!
За палаткой послышался шум подъехавшей машины.
Л а з о. Автомобиль, Владимир Алексеевич? Кто это к нам?
П о л и в а н о в. К нам — никто. Я — от вас. За мной машина.
Л а з о. Вызывают в Иркутск?
П о л и в а н о в. Да. Чувствую, что-то серьезное. Такое, что Семенов и вся его авантюра — сущий пустяк в сравнении с тем, что может надвинуться на нас. Получена телеграмма от Ленина. Вчера не хотел показывать ее вам перед боем. Вот копия: «Мы считаем положение весьма серьезным и самым категорическим образом предупреждаем товарищей. Не делайте себе иллюзий: японцы, наверное, будут наступать. Это неизбежно. Им помогут, вероятно, все без изъятия союзники. Поэтому надо начинать готовиться без малейшего промедления и готовиться серьезно, готовиться изо всех сил… Ленин».