Все насторожились. Голос Марии Павловны: «Гриша! Это я!»
К о м а н д и р. Маша! (Быстро открывает дверь и впускает жену. Захлопывает броневую плиту и закладывает засов.)
М а р и я П а в л о в н а (смотрит с удивлением). Чуть жену не забыл.
Комиссар смущенно качает головой.
Все живы?
К о м а н д и р. Спасибо, Машенька.
К о м и с с а р. Иди сюда, Мария Павловна. (Устраивает ее у башенки, у ног Суслова.) Значит, не наши были эти самые конные, Григорий Михайлович?
К о м а н д и р. Ненужный вопрос, товарищ комиссар.
Поезд резко останавливается. Слышен треск. Ломается задний товарный вагон: налетел на что-то. Паровоз делает рывок вперед. Один, другой… Вбегает Г у с е в.
Г у с е в. Сзади тоже разобрали путь, Григорий Михайлович. Мы в ловушке, податься некуда.
К о м а н д и р. Понимаю!
Пауза.
Положение серьезное.
Все прислушиваются к словам командира; стоят настороженно, не спуская глаз с еще не видимого противника.
Стоящий бронепоезд — прекрасная мишень для обстрела. Хотя, если бы мы двигались на таком маленьком участке, тоже была бы не бог весть какая радость. (Думает.) Я не представляю себе, чтобы кто-нибудь в тылу решил произвести нападение на бронепоезд. Да в этом районе всегда было тихо. Значит, это — Мамонтов.
К о м и с с а р. Позволь мне, командир.
Командир кивает головой.
Тут дело ясное, товарищи. Мне начальник дивизии говорил, когда мы еще отъезжали, что потеряли они врага. А мы его нашли. Жалко, что я не предупредил с последней будки. На Узловую надо сообщить, потому ускользнет он снова. (Смотрит на командира.) Врага надо задержать любой ценой. И мы должны это сделать!
К о м а н д и р. Совершенно с вами согласен.
Комиссар оглядывает команду. Спокойные, невозмутимые лица.
М а р и я П а в л о в н а (трет глаза, трясет головой). Я очень крепко спала, никак не могу еще прийти в себя! И все-таки я не пойму: как это случилось? Ведь с Узловой мы поехали в московском направлении, а выходит, что приблизились к фронту.
Никто ей не отвечает, только комиссар повернул голову и Федотов прислушивается.
Кто же мог допустить такую ошибку? (Обращаясь к мужу.) Кто говорил с дежурным по станции, Гриша? Антон Петрович или… Лена?
К о м а н д и р. С дежурным по станции… говорил я!
М а р и я П а в л о в н а (немного смущена неожиданным ответом). Ну тогда другое дело…
Ф е д о т о в (тихо, Куликову). Слыхал, Семен? Это командир взял направление на станции.
К у л и к о в. Ты что же, думаешь…
Ф е д о т о в. Все возможно, почем мы знаем! У него с нами, серыми, не может быть дороги.
К о м и с с а р. Ты точно, Григорий Михайлович, договорился с дежурным? Не могло путаницы выйти?
К о м а н д и р. Я лично дал дежурному направление в письменной форме, и он сам отправил поезд.
М а р и я П а в л о в н а (стараясь быть спокойной, подходит к Сико). Как вы себя чувствуете, Сико?
С и к о. Ничего, спасибо. За все тебе спасибо. (Всматривается в темноту ночи.) Сейчас время горячее, голова круги делает, потому думать надо. Как мы сюда попали? Чей вина?
Командир вздрогнул, он смотрит на жену.
Спасибо, у меня легкие не болят.
В а в и л о в. Окружение есть — шагах в двухстах залегли по обе стороны.
К о м а н д и р (как бы оправдываясь). Никто не мог предполагать, что белым удастся так глубоко прорваться в наш тыл. Это, конечно, в том случае, если считать, что мы идем верным путем, то есть приближаясь к Москве, а не удаляемся от нее. Должен заметить, что военная история знает несколько случаев глубоких кавалерийских прорывов. Можно привести, скажем, Мюрата, Гнейзенау, рейд прусской конницы в семьдесят первом году. Недавно в Галиции, наконец, казачий рейд в тыл австрийской армии, чрезвычайно удачно закончившийся. Если же дежурный по станции — преступник и мы идем к фронту, тогда в этом нет ничего удивительного: эти двадцать — тридцать километров могут сыграть решающую роль.
В дверях появился Г у с е в. Он слушал, качал головой и, не выдержав, перебил командира.
Г у с е в. В чем дело? Я, кажется, машинист, старший машинист бронепоезда. Я и отвечаю за путь. Едем правильно. Ехали, вернее сказать. И дежурный правильное направление дал. К Москве шли. Уж я-то не ошибусь — эту дорогу знаю, как свой карман, слава богу.
К о м и с с а р. Тщательная проверка — основа всего. Надо всегда быть начеку.
Г у с е в. Правильно. Так вот я тебе скажу: находимся мы на расстоянии от Москвы двести восемьдесят одна верста без малого. Если хочешь, могу сказать, от Козлова сколько. Да, если хочешь, и до Иркутска сосчитаю.
С у с л о в (с башенки). Туча здоровая идет… быстро идет. Плохо видно совсем. Наведи-ка сюда точку, Федор Матвеевич.
Вавилов наводит свет.
Закопошились чего-то.
Командир идет влево, комиссар — вправо.
К о м и с с а р (вынимает маузер). Ложись, Мария Павловна.
Мария Павловна быстро ложится.
С у с л о в. Нет, опять спокойно все. Совсем звезды ушли, темнота одна.
К о м а н д и р. Готовятся к развитию операции. Удивительно, что так долго.
К о м и с с а р. Не стреляют, сволочи. Может, думают голыми руками взять?
Поднимается ветерок. На прошедшего к середине комиссара неожиданно обрушиваются потоки набежавшего ливня: ведь крыша пробита. Комиссар вскакивает на стол и затыкает брезентовым навесом отверстие, затем отряхивается и, схватив чье-то полотенце, висящее на орудии, вытирается.
В а в и л о в (качая головой). Большой ремонт бронепоезду требуется: крыша совсем не годится.
К о м и с с а р. Довести бы до места, а там уж все сделаем, будь спокоен.
С и к о. Дождь большой будет. Темно долго будет. В горах лучшее время. Партизаны всегда темной ночью работают.
К о м и с с а р (оживившись). Подожди. (Вдруг сразу.) Кто пойдет, товарищи?
К о м а н д и р. Куда пойдет? Не понимаю.
К о м и с с а р. Сложное дело. Но, раз ночь и дождь, может, удастся что-нибудь. Задание в общем простое: до Узловой дойти. Там штаб! (Посмотрев на всех.) Ну?
В а в и л о в. Давайте пойду.
С у с л о в. Я помоложе.
П о л и т р у к. А я ростом меньше, незаметней… Змейкой, змейкой, за камешек, под насыпь…
Ф е д о т о в. Может, Ленке… или мне…
К о м и с с а р. Здоров больно — тебя сразу видно.
Г у с е в. Чего там спрашивать: каждый пойдет. Либо назначайте, либо давайте жребий тянуть.
М а р и я П а в л о в н а (спокойно). Женщину не тронут! Не надо жребия, пойду я.
Командир смотрит на жену с некоторым беспокойством.
К о м и с с а р. Не женское это дело, Мария Павловна.
М а р и я П а в л о в н а (резко). А разве я не живу мужской жизнью, товарищ комиссар? Чем я хуже других?
К о м и с с а р. По этому поводу ничего не говорю… Только, знаешь: не надо тебе идти. Без тебя народу хватит.
Г у с е в. Ну это как сказать: «хватит»! У белых — тысяч пять, может, а нас — двенадцать человек. (Подумав.) Всё по четыреста шестнадцать с хвостиком на одного приходится, если Марию Павловну и Ленку за людей считать.
С и к о. Разрешите! Темно бывает недолго, а потом свет идет. Дождя льет немного, а потом хорошая погода идет. Я пойду, потому мне жить мало — у меня легкие больные! Какой я боец! Так, шутка какой-то. Но у меня глаз кавказский, кошкин глаз: я ночью лучше вижу. Иди кто-нибудь мне на смену.
К о м а н д и р. Туберкулез, по последним данным, излечивается, товарищ Калантадзе.
С у с л о в. Э, брат, еще поживем!
Г у с е в. На курорт отправим.
В а в и л о в (Суслову). И ты не забудь, Степа, когда в Кремле будешь, скажи товарищу Ленину, что есть у нас боец больной. Может, поедет Владимир Ильич отдыхать или лечиться куда — пущай с собой Сико захватит.
С у с л о в. Обязательно скажу.
С и к о. Давай, комиссар, смену — я пойду. Давай.
К о м и с с а р. Ну иди, товарищ. Подожди. Кто у нас пулеметчик? (Осматривается.) Ты, Яша, кажись?
Политрук встает и утвердительно кивает головой.
Только близорук ты больно.
П о л и т р у к. Не очень, положим! Три диоптрии. Но у меня есть очки. Это телескопы, а не очки! Замечательные очки! (Надевает очки и сменяет Сико.)
К о м и с с а р (берет Сико за руку). Добрый путь, товарищ. Помни: Узловая, штаб кавалерийской дивизии. За три часа, если все сложится удачно, доберешься!
М а р и я П а в л о в н а (подходит к Сико и укутывает ему шею своим теплым платком, аккуратно закрывая грудь. Сико пытается сопротивляться, но Мария Павловна протестует). Теперь самая опасная погода для легочного больного. Надо беречь себя.
С и к о. Спасибо. Много счастья тебе желаю. (Обращаясь к комиссару, вынимает документы и бумажник.) Когда будешь около наша родина, скажи про меня ласковое слово.
К о м и с с а р. Брось ты, Сико, увидимся еще, чудак ты этакий!
С и к о (мудро). Все, конечно, может быть… (Надевая шинель, перекидывает маузер через плечо.) Готов, товарищ комиссар. До свидания, Мария Павловна. Спасибо тебе. До свидания, товарищи!
Все молча кланяются.
(Сико подходит к командиру, кашляет и, поднеся руку к козырьку, рапортует.) Разрешите доложить: отбываю в командировку на станцию Узловая. Срок три часа.
Командир жмет ему руку.
К о м и с с а р. Тушить свет! (Подходит к нижнему люку и берется за кольцо.) Давай!
Свет гаснет. В темноте слышен голос Сико: «Спокойной ночи, товарищи!» Свет вспыхивает через несколько секунд — Сико уже нет. Пауза.