(Вглядывается в ночную тьму.)Идет человек, а за ним другой — с палкой, а на палке — белый платок.
К о м и с с а р. Не понимаю я тебя, Степа.
С у с л о в (прицелившись). Идет, говорю, человек, а за ним другой с белым платком на палке.
Комиссар и командир подбегают к Суслову. Действительно, по центральному проходу зрительного зала идет офицер — это п о д п о л к о в н и к Н о л ь к е н, за ним а д ъ ю т а н т генерала с белым флагом — парламентеры.
Снять их обоих с учета?
К о м а н д и р. Вы с ума сошли? Ведь у них белый флаг! (Кричит.) Стой! Кто идет?
Н о л ь к е н. По поручению его превосходительства генерала Мамонтова я направлен для ведения переговоров! Могу ли встретиться с вашим командиром?
Командир сделал было шаг вперед, но задержался. Посмотрел на комиссара. Они смотрят друг на друга. Все ждут. Пауза.
К о м и с с а р. Иди, Григорий Михайлович!
Командир слегка покачал головой и вышел на авансцену через маленькую дверцу — бронированную дверь левой, невидимой, стенки вагона. Комиссар подошел поближе. Особенно внимательно прислушивается Мария Павловна.
К о м а н д и р (в зрительный зал). Подойдите ближе.
Нолькен и адъютант с флагом подходят к рампе.
Я — командир. В чем дело?
Н о л ь к е н. Его превосходительство генерал Мамонтов поручил мне договориться с вами об условиях сдачи бронепоезда «Князь Мстислав Удалой».
К о м а н д и р. О чем?
Н о л ь к е н. О сдаче бронепоезда «Князь Мстислав Удалой».
К о м а н д и р. Почему же о сдаче? Не понимаю.
Н о л ь к е н. Потому что ничего другого не могу вам предложить. Не имею иных полномочий. Положение вашей боевой единицы трудно назвать выгодным. Бронепоезд находится в центре нашего экспедиционного корпуса. Ни вперед, ни назад он двигаться не может. Однако, не желая проливать лишней русской крови, его превосходительство предлагает вам сдаться без боя.
К о м а н д и р. Мне очень досадно, но тут происходит явное недоразумение. Вас, очевидно, ввели в заблуждение. Во-первых, это не «Князь Мстислав Удалой». Бронепоезд называется «Смерть паразитам» и является воинской частью бронетанкового управления Красной Армии. Это раз. Во-вторых, у меня совершенно другие директивы: я веду состав в Москву. Это два. И в-третьих: не вижу никаких причин для сдачи. Посудите сами: площадки — последней конструкции, орудия и пулеметы — снабжены достаточным запасом снарядов и патронов. В чем же дело, не понимаю?
Н о л ь к е н. Значит, вы отказываетесь? Предупреждаю вас: наша артиллерия расстреляет в упор ваш состав. Оставшиеся в живых понесут суровую кару и ответят за слова своего командира.
К о м а н д и р. Каждый красноармеец отвечает в бою за действия своего командира, равно как и всякий командир отвечает за своих бойцов.
Н о л ь к е н. Значит, насколько я вас понял, бой неизбежен?
К о м а н д и р (с сожалением разводя руками). Выходит, так. Хотя подождите, есть предложение…
Комиссар, услышав эти слова, подходит еще на шаг.
Я прошу вас передать генералу Мамонтову следующее: ваши саперы исправляют путь, и мы проходим в московском направлении. Обещаю вам, что ни один выстрел не будет произведен с нашей стороны, хотя мне трудно будет удержать бойцов при виде врага.
Комиссар улыбнулся.
Н о л ь к е н (сжав кулаки). Я здесь не для того, чтобы выслушивать дерзости.
К о м а н д и р. Простите, так уж нас воспитывали.
Н о л ь к е н (неожиданно). Ваше имя?
К о м а н д и р. А разве это так важно?
Н о л ь к е н. Да нет, черт возьми… Но голос… Скажите, прошу вас.
К о м а н д и р. Державин Григорий Михайлович.
Н о л ь к е н. Воспитанник Санкт-петербургского кадетского корпуса?
К о м а н д и р. Да, я учился там.
Н о л ь к е н. Гриша!
К о м а н д и р. Кто говорит со мной?
Н о л ь к е н. Нолькен. Гриша! Это я, Нолькен.
К о м а н д и р (после паузы). Здравствуй, Костя!
Н о л ь к е н. Гриша! Как это случилось? Почему мы не вместе?
К о м а н д и р. Не знаю. В Красной Армии много бывших офицеров.
Н о л ь к е н. Гриша, это ошибка! Неужели ты не видишь, что ошибаешься? Ты же культурный человек! Как же ты не понимаешь? Все твои товарищи по школе, по фронту — с нами. Я, наконец. Ты помнишь Белозерского? Он адъютант генерала.
К о м а н д и р. Помню. Мы его Глистой звали. Вместе под строгим арестом сидели: Ивана Антоновича — химика — я с Белозерским чернилами облил. Ох, и плакал Глиста в карцере. (Смеется.) Хорошее тогда время было, молодое.
Н о л ь к е н. А помнишь, как я — это уже в школе, когда сдавал топографию, — в чистом поле горы вывел? Скандал ведь какой получился!
К о м а н д и р. Я все помню.
Пауза.
А где Крокодил?
Н о л ь к е н. Фон Крок у Колчака… Правильно — фон Крока звали Крокодилом. Он теперь полковник — хитрый немец.
К о м а н д и р. Где Вольский?
Н о л ь к е н (вздохнув). Застрелился. Его кексгольмцы-солдаты кашеваром выбрали.
Пауза.
Ну, так как же будет, Гриша?
К о м а н д и р (после долгой паузы, тихо). Какие условия сдачи?
Комиссар положил руку на маузер и подошел вплотную к двери. Мария Павловна рванулась вперед.
Н о л ь к е н (оживляясь). Прекрасные условия: вся команда переходит на службу в нашу армию. Ты получаешь прежний чин. Может даже идти речь о повышении.
Пауза.
С коммунистами и комсомольцами я поговорю сам. Им никаких льгот предоставлено не будет.
К о м а н д и р. Хорошие условия.
Пауза.
Но они, подполковник, ни меня, ни моих солдат — не устраивают… А коммунистов и комсомольцев — тоже!
Н о л ь к е н (от неожиданности заикнувшись). Ах, так? Тридцать минут на размышление. Если через полчаса не будет ответа, мы открываем огонь, господин товарищ.
Командир ничего не ответил и вошел в вагон. Нолькен круто повернулся и пошел обратно по проходу. Финал этой сцены настолько неожидан, что комиссар не успел отойти. Он протянул руку командиру.
К о м и с с а р. Спасибо тебе, Григорий Михайлович! Хорошо сказал. Лучше не придумать.
К о м а н д и р (не подает руки). А разве… вы ожидали другого ответа, Никита Андреевич? Хм! Благодарю!
Мария Павловна подходит к мужу и берет его под руку. Это не ласка — это благодарность и вера в него.
(Гладит голову жены и, волнуясь, почти кричит комиссару.) Поймите, товарищ комиссар, мое положение! Вокруг меня — вечное недоверие. Почему я должен терпеть все это? За что? Только потому, что я — другой крови? За то, что я человек с высшим образованием, интеллигент? Что ж вы молчите?
К о м и с с а р. Предосторожность, Григорий Михайлович.
К о м а н д и р (резко обрывает комиссара). Это не предосторожность! Это расплата за грехи моего класса. Я плачу по счету. Я отвечаю перед вами, перед народом-победителем. Столетия лучшая мысль и ее представители держались за дворянство, помещиков и буржуазию. Вместе с моим классом, — а интеллигенция — это класс, товарищ комиссар, — я отвечаю за его вину перед пролетариатом!
У комиссара прорвался жест, выражающий сомнение по поводу того, что интеллигенция — это класс. И все же он промолчал. Но, увидев стоящего с высоко поднятой головой командира, комиссар улыбнулся.
К о м и с с а р. Так-с! Формулировочка, конечно, сомнительная, но спорить сейчас не время. Значит, ты считаешь себя виновным, Григорий Михайлович?
К о м а н д и р (прямо). Да.
К о м и с с а р. Грех, говоришь, перед нами на тебе есть?
К о м а н д и р. Безусловно!
К о м и с с а р. У нас людей, Григорий Михайлович, судят по поступкам.
Пауза.
Хочешь, я тебя прощу?
Командир растерялся. Он смотрит на команду: искренне, тепло улыбаются ему бойцы — Суслов, Антон Петрович, Вавилов; политрук даже рукой помахал.
(И, широко улыбаясь, заканчивает комиссар.) Прощает тебя рабочий класс, и нет на тебе больше вины твоего класса! (Вторично протягивает руку командиру. Командир взволнованно жмет ее. Комиссар улыбается.) Так как, говоришь, Белозерского звали?
К о м а н д и р (смущенно). Глистой. Очень худой был.
К о м и с с а р. Значит, сказал: коммунистам и комсомольцам пощады не будет?
Пауза.
Тридцать минут их превосходительство нам предоставило. Не мало! За это время наши могут подойти! (Смотрит на командира.) Ну, так давайте решать, товарищи! Коммунисты и комсомольцы — налево. Становись отдельно.
К о м а н д и р. Как вам не стыдно, Никита Андреевич!
С у с л о в. Вы что, товарищ комиссар, всерьез?
Л е н к а. Это он смеется! Не понимаешь, что ли?
К о м и с с а р. Я не смеюсь. Вы все слышали…
Ж у р б а (в сердцах). Что ты, нас первый день знаешь, Никита Андреевич?
К о м и с с а р. Ну, спасибо, ребята, не подкачали. Значит, решено. Кто «за»?
Все поднимают руки.
Единогласно! Действительно, глупость я, кажется, сказал.
Федотов встал, потянулся и вдруг в два скачка очутился у задней двери. Он молниеносно откинул засов. Этого никто не успел предупредить, этого никто не ожидал.
С у с л о в. Ушел… Держи!..
Но с башенки политрук прыгнул на спину Федотову, они оба покатились по полу. Куликов и комиссар сразу схватили Федотова и оттащили от политрука.
П о л и т р у к (держась за глаза). Он мне, кажется, оправу сломал!
К о м и с с а р (Федотову). Ты что ж, гад? Первым руку «за» поднимал, а теперь?
Ж у р б а. Дай, товарищ комиссар, мне, тихому человеку: я ему, сволочи, пулю пущу за нас всех и за детей наших.