В е р а. Медь? По тысчонке на брата хапнули!
К л а н я. За раз? Мне бы! (Выгружает покупки из Вериной сумки. В одном свертке пять пар мужских шерстяных носков — тайком от Веры и с намеком демонстрирует их Алле. В другом свертке нарядное платье. Ахает над платьем.) А-а? У-у!
А л л а. Ой, дай померить? (Надевает платье.) Верчик, фирма — как раз на меня!
В е р а (о платье). Ухлопала сдуру отпускные.
А л л а (вертится перед зеркалом). «Пора-пора-порадуемся…» Как — отпуск взяла? В январе? Значит, точно, уходят тебя. Отгуляешь отпуск — и?.. Доигралась в Шерлок Холмса — ура!
Вера в каком-то отупении от усталости стоит с пучком зелени у ящиков с рассадой, изучая растущую в них точно такую же зелень.
В е р а (о пучке зелени). Сегодня на базаре уже рубль.
А л л а. Тьфу, рехнулась на петрушке! А я предупреждала — Акопян тебя таким дерьмом вымажет! Что — нет? Извини, но любого ревизора можно «сделать». Ты поганый мандарин для пробы съешь, а распишут — берешь на лапу, в лапку! Докажи, что Рувимчик тебя не купил?
Молчат.
А-а, плюнь! Завтра же устроишься. В управлении юриста ищут — двести рэ. Пойдешь?
Вера удрученно молчит.
Скисла? Тютя! (Решительно — Клане.) Ать-два — горячий компресс! (Вместе с Кланей готовит горячий компресс, смочив полотенце кипятком из чайника.) Если б я, как ты, дергалась, меня б уж черви давно грызли. А я еще кыска! Потеряешь товарный вид — все: амбец. Несчастными бабами артисты-то брезгуют… Сейчас будешь кыска. Уф, горячо! Твой придет, а тут — кыска. Любишь?
Вера смеется.
(Накладывает ей на лицо горячий компресс.) Из-за кого гробимся, бабы? На старости лет издам фотоальбом. Этого шимпанзе — полюбуйтесь, дети! — я считала первым красавцем. И лазила за ним на все пальмы. Рыдала, о-о! Нос — буряк, морда — плиссе-гофре. Любовь, девушки, подвиг. И если б за него давали хоть крошечный орден, я бы уже по пояс… (Исполняет туш, подвесив к груди конфетки как медали и изображая грудь в орденах.)
Вера смеется, сняв компресс.
Теперь массажик. (Массирует ей лицо.) А меня уговаривают к вам перейти — ревизором. «К вам едет ревизор» — звучит?
В е р а. Пойдешь?
А л л а (смеется, отказываясь). Мандарины люблю — не стерплю: хапну! Что делать, а? В экономистах сидеть — тоже усохнешь. (Массируя.) Во, сглупила — мать послушалась: экономический, торгпредство, Париж! Париж — в райцентре Брюквино. Полный абзац! В бухгалтерии герань с окурками и стены стеклянные — аквариум. Думаешь, я скисла? Х-хо! Купила шляпу во на во и пошла на штурм брюквинских интеллигентов. Первым парнем в нашем Париже был куровод — зоотэ-эхник птицефабрики. Замминистра сейчас.
К л а н я. А-а, прошляпила?!
А л л а. Я? Я, Кланечка, в отличие от уроженцев аквариума, действую строго научно — никаких сальных цыганских страстей: нож в зубы — иду на цель, как десантник. Но работаем, девочки, четко настоящую женщину: кис-кис, мяу-мяу!
К л а н я. «Мяу»! Дак познакомиться сперва — как?
А л л а. Знакомиться, Кланечка, просто. Летишь с парашютом в заданный квадрат цели. Квадрат! Этот куровод в проруби плавал — закалялся, гад. Моро-оз! Сигаю в прорубь. Естественно, тону. Он, естественно, спасает. Навещает. Мурлыкаем про курей — чтоб они сдохли! Девки, он на меня упал…
К л а н я. И бросил?!
А л л а. Хуже — влюбилась в артиста: в Арика без шарика. Ой, полдвенадцатого! Темп-темп… погадаем сперва.
Кланя спешно разливает вино по рюмкам. Алла, погасив верхний свет, зажигает свечу. Откуда-то доносится нестройное пение: «Хазбулат удалой…»
К л а н я (подхватывает на крике). «Хазбулат-ы уда-ло-ой, бедна сакля тво-йя-аа». Люди уже гуляют. Три-четыре: «Хазбулат-ы…»
А л л а. Тяжелый случай!.. Помолчим, Клань, загадаем.
Молча смотрят на свечу.
Про художника загадала?
Вера кивает.
А я… Разведусь в четверг — есть один план!
К л а н я. Мне б хоть завалящего мужичка… Я с крокодилом уживусь.
А л л а. Крокодила? В большом выборе. Одни крокодилы!
Звонок в прихожей. Вера, вспыхнув, бежит открывать.
К л а н я. Явился крокодил?! (Прихорашивается.)
В е р а (возвращается, сникнув). Странно, кто-то звонил, а нет никого?
В окне — А р ч и л.
А р ч и л (стучит в окно). Аля здесь? Аля, Алечка!
А л л а (прячется, дунув на свечу). Тсс, артист! (Шепотом — Клане.) Скажи — к отцу уехала.
К л а н я. Артист? Бандит! (В окно.) Иди-иди — двину! К папи Аля уехала. Уехала, миленький, уехала!
А р ч и л. Аля уехала? В праздник уехала! (Уходит.)
А л л а (плачет). Хоть бы в Новый год! Убил бы сразу! Ой, стоп — тушь потечет. Тошно мне. И хорошо! Потому что из дерьма надо выбираться не ползком по миллиметру, а рывком к звездам. (Поднимает тост.) Только к звездам! (Пьет.)
Вера не пьет.
Ты чего?
В е р а. Илюшу дождусь.
А л л а. Хоть талантливый?
Вера пожимает плечами.
Лучше нормальный. А то денег мало, а визгу много: «Искусство, искусство, святое искусство!» Меня от искусства уже тянет блевать. (Прячась за занавеску, выглядывает в окно.) Так и знала — стоит. Мне всего-то в соседний подъезд перебежать?! У-у, шпионит — то в дверь ломится, то… глянь, пошел! Уходит, а?
К л а н я (смотрит в окно). К электричке пошел. Ушел уже. Все!
А л л а. Бегу!
К л а н я (о Верином платье). Платье скидай!
А л л а (выпрашивая платье). Вер, на вечер?! Влюбилась вот сдуру, и сегодня решается, девки, судьба!
В е р а. Бери. Дарю.
К л а н я (негодуя). Верка-а?!
А л л а (сияя). Веруня! Девочки, милые, я вас люблю! (Охорашивается перед зеркалом. Нравится себе, смеется.) Ничего бабец? Проездом из Брюквина в Париж! (Уходит, танцуя и изображая звезду эстрады.)
В наступившей тишине слышно, как от новогоднего гулянья ходуном ходит дом. Кланя прислушивается, откликаясь настигающим ее волнам праздника.
К л а н я. У нас в деревне вместе гуляют, а тут запершись каждый со своим студнем. Слышь, цыганочка? Вых-ход из пятого угла! (Танцует с «выходами».) «Цыганочка, ух-ха, цыганочка, ох-ха, цыганочка черная, погадай!» Ты себя не уценяй. Ишь нашелся: налетай — подешевело. Да таких, как твой, — пучок пятачок! Нашла, тьфу, на рельсах ханыгу дешевого?!
В е р а. Ты-то что со своим дорогим разошлась?
К л а н я (бьет-дробит «цыганочку», выкидывает коленца). Любила! А не пожили. Три дни пожили! Прям на свадьбу повестка пришла. «Сбережешь, гыт, Кланя, свадебну простынь — от смерти, Клань, меня сбережешь». А молодая! Грудь распирает — кофты рвет. У эвакуированной подглядела — простынь-чудо цветами вышита. Давай свою расшивать! Мулине на картоху последнюю выменяла. «Сбережешь, гыт, Кланя, свадебну простынь — от смерти — танцуй, и-эх! — сбережешь!»
В е р а. Вернулся?
К л а н я (танцуя). Вернулся. И пьет, и пьет! А ночью срам — фокусы-покусы: «Я Европу, гыт, знаю. Деревенщина ты!» Пять лет постился, чо ль, по Европам? (Устало садится.) Про простынь не спросил.
В е р а. Ты ешь… поешь.
К л а н я. Крёсна говорит — он от крови угорел. Куры и те от крови дуреют. У нас на птицеферме упала одна, нога в крови, а куры увидели — сбесились от крови — пять тыщ! — и долбать. Чудом отбили — угорели от крови! Митя крови не вынес — не он виноват. Можа, зря я его, а, по гордости бросила?
Вера молча подкладывает ей на тарелку салат.
Того послушаешь — правда, этого — правда. Нет надо мной моего господаря, а моя голова кружи́тся. А дразнил меня, слышь: «Колоклань, Колоклань, что звонишь спозарань?» А тут колокол — война…
Молчат. Дом затих. Куранты бьют двенадцать.
В е р а (вскакивает). Ой, Новый год!
К л а н я. Не успеем… шампанского! (Наливает шампанского. Подражая радио.) Бам, бам, бам! От имени Советского правительства и от себя лично всем-всем крепкого здоровья, а нам любви и, ура, женихов! Ура-а! (Целуется с Верой.)
В е р а. Ура!
По дому прокатывается: «Ура-а!» Во дворе пускают ракеты и жгут бенгальские огни, а под окном проходит танцующая к о м п а н и я в масках. Играют на гармони — ритм частушек.
К л а н я. А-а, гармонь — обожаю! С гармошкой гуляют. (Ноги и плечи Клани сами собой начинают ходить ходуном. Бьет частушку, поет — Вера подхватывает.)
Сине море, сине море,
Сине море пенится.
Милый прожил со мной век,
Жду, когда поженится.
Куплю шубу, куплю шубу.
Куплю шубу — долгий мех,
Потому что и зимою
Сердце просится на грех.
М у ж ч и н а в м а с к е (стучит в окно). Эй, веселы, айда с нами гулять!
К л а н я. А женихи-пенсионеры есть?
М у ж ч и н а в м а с к е. Навалом!
К л а н я. Поди, пенсия с гулькин нос?.. Вер, айда?
В е р а. Илюшу дождусь.
К л а н я. Дак полночь уже — электрички не ходят. Не придет! Айда? Сбегану. Приходи! (Убегает, и вскоре слышно, как уже под окном звучит ее частушка.)
Чё ж ты, милый, так работал,
Что вся пенсия пятак?
Тебе глаз один закроют,
А второй оставят та-ак!
Шумная компания за окном исчезает. Вера, оставшись одна, не находит себе места. Торопливо сервирует стол. Зажигает свечи. Зачем-то начинает вытирать пыль. Бросает тряпку. Бросается к телефону. Срывает вдруг с вешалки пальто и бежит из дома куда-то. Спохватившись, что она в домашней обуви, возвращается, скинув туфли и собираясь переобуться. В распахнутых настежь дверях стоит И л ь я с чемоданом и этюдником.