И л ь я. А-а, про взятки! Должен быть выход — вместе подумаем…
В е р а (перебивая). Не надо, Илюш.
И л ь я. Да ведь подсудное дело, господи, — за взятки могут!..
Вера, уходя от разговора, берет веник, выметая остатки букета.
(Отнимая веник, кричит на нее.) Ты глухая? Что у тебя?
В е р а (озлясь, отнимает веник). Нормально у меня! Я иду на крупное дело: я бью — меня бьют. Как иначе?
И л ь я. Это опасно?
В е р а. Тю, убьет меня, что ль, Акопян? Ну, взятку даст.
И л ь я. Дают?
В е р а. Ревизору? Ты что! Вон Рувимчик из детского костно-туберкулезного санатория книжку для сына мне подарил. За десять копеек. А в книжке купюры. Книжку за десять копеек взяла!
И л ь я. Кто он — Рувимчик?
В е р а. Вор Рувимчик! Гений — повар из поваров! В ресторане работал — весь город ломился. Внука устроил в санаторий оперироваться — ну, устроился при внуке. И началось — пачки анонимок: «Дети голодают, Рувимчик вор!» А там дети с зеркальцами…
И л ь я. Как?
В е р а. Лежачие. После операции головы поднять не могут. Нас так (держит над головой ладонь как зеркальце) — через зеркальце — рассматривают. Две ревизии посылала — они еще едут, а у Рувимчика уже банкет ревизорам накрыт. А я бешеная — третья ревизия! Берем с поличным: порция девять пельменей — в тарелке семь. А дальше чудеса. Идем по палатам — Рувимчик с корзиной призы раздает. У них пельменное соцсоревнование: кто больше съест — тому приз. Лежачие дети — тяжелые: хоть шесть-то пельмешков съел бы, господи. Там не обед, а взятие Берлина: «За маму! За папу! За черта в болоте!» Эту болезнь питанием лечат. Пятиразовое питание — пять пятьдесят в день на ребенка. Я люблю тебя, господи! Я поняла!
И л ь я (засмеявшись вдруг). Анекдот!
В е р а. Что?
И л ь я. Баб на борьбу со шпаной, а мне — фартук. Нет, накрой меня лучше салфеткой, как телевизор, — чтоб смотреть на меня! Не насмотрелась? И что Рувимчик?
В е р а. Что? Ты про что?
И л ь я. Дальше-то что?
В е р а. А-а, сняли пробу — вкусней, чем дома. А продукты — телятина, персики (жестом — огромные) во. Ты о чем?
И л ь я. Что дальше?
В е р а. Что? Акт составили. А главврач сюда вечером поздно примчался — узнал о ревизии и на меня: «А если бы ваш ребенок болел?» Он трех поваров до Рувимчика выгнал — и воруют, и помои в котле. Всю ночь на меня лаял. А утром жена его мне добавила.
И л ь я. За что?
В е р а. За то. Акопян мне такую рекламу создал: красный фонарь повесить — и все.
И л ь я. Съедят тебя, Верка, и бумажкой закусят.
В е р а. Как? Ты про что?
И л ь я. Съедят, говорю. Надорвешься, как мама, а смысл? Совесть, что ли, в подонках пробудишь или Алку вон устыдишь? Не устыдишь — наивно. Впустую!
В е р а. Не поняла, при чем здесь подонки? А-а, поняла — вот ты о чем! Сколько, по-твоему, подонков на свете?
И л ь я. Сколько?
В е р а. Мало.
И л ь я. Не ошибись.
В е р а. Не ошибусь. Я работаю с ними и знаю точно — блатных в институтах, проверено, мало. Но вот стоим мы, деревенские, у Тимирязевки толпой, а мимо идут блатные — веселые, сильные. Как хозяева жизни идут! И страх, знаешь, — дуэль без правил: они с автоматами, а ты без всего. А страх такой, что втайне завидуешь: мне бы тоже, а, автомат? Как отравленные мы — от страха завидуем: они-то сильные — умеют жить! Не они сильные — мы слабые. Получестные, полудешевые. А на подвиг жизни решимости нет. Нет решимости! Вот и прячемся и играем в прятки с тобою всю ночь: вокруг да около, взятки-прятки! Отбоялась уже — решай!
И л ь я. Я хотел сказать…
В е р а (перебивая в панике). Ой, молчи! Развезем! Да ведь ясно без слов!
И л ь я. Что ясно? Кому? Какой я мужик — без дела, без цели: телевизор семейный? Смотри на меня!
В е р а. Интересно, что сегодня в программе? (Берет газету.) О, кино — «Мой бедный Марат»!
И л ь я. Я люблю тебя, глупая. И так стыдно все время. Вот пришел к тебе — старый, женатый, пустой!
В е р а. А я решила…
И л ь я. Что ты решила? Я люблю тебя, милый, и не стою тебя.
Звонит телефон.
В е р а (берет трубку). Я слушаю… ка-ак? Что? Обязательно. Ночью, сейчас, электрички не ходят, а утром, конечно, — прямо с утра! (Кладет трубку. Безжизненно заводит будильник.)
И л ь я. По работе звонили?
В е р а. В пять утра электричка.
И л ь я. Надо ехать куда-то?
В е р а. Вечное надо. А я тебя, знаешь, с детства ждала.
И л ь я. Верочка… что?
В е р а. А я про любовь только в книжках читала. Вон, вот это (показывает фотографию молодоженов) родители сына — машина разбилась у меня на глазах. Даже рожать еще не рожала. (Плачет.) Что я несу? Он мой сын, мой!
И л ь я. Верочка? Вера?
В е р а. За что мне, господи? Боже, за что?!
И л ь я. Глупая, господи. Любовь моя, господи!
З а т е м н е н и е.
Снег и парящие, как снег, цветы с Кланиной вышивки: наивные и прекрасные.
Г о л о с Г а л и н ы.
То пятое время года,
Только его славословь.
Дыши последней свободой,
Оттого что это — любовь.
Высоко небо взлетело…
Г о л о с а (эхом, шепотом, счастьем). Высоко небо взлетело!.. Высоко небо взлетело… Высоко небо взлетело!
Звонит будильник. Снова комната Веры. На тахте, на плече у И л ь и, спит В е р а. Проснувшись, тихонько встает, накинув на плечи пальто от холода. Собирает вещи Ильи, снимает с вешалки его тулуп. Обомлев, стоит подле Ильи, разглядывая его так жадно, будто надо наглядеться навек.
И л ь я (смеется, проснувшись, и дразнит Веру от полноты счастья). Эй, блудница! Старая дева! Всю жизнь ждала идиота, а? Плакать хочется, всех целовать — каждую женщину, ветку, тропинку. Я не знал до тебя, не знал про любовь. За что мне, господи? Мне-то за что?! (Молчит, обняв ее.)
В е р а. Вставай. Надо ехать.
И л ь я. Что — проводить?
В е р а. Тебе надо ехать к Гале в больницу. Ночью звонили сюда из больницы — Галя отравилась. Она тебя любит и решила уйти, потому что будет третий ребенок, и тогда уже… всё!
И л ь я. Опять вранье! Вранье на вранье!
В е р а. Это правда. Вот адрес больницы.
И л ь я (одевается с молниеносной быстротой). Она… умрет? Умирает? Галка! Ты не могла мне ночью сказать?
В е р а. Электрички ж не ходят!
И л ь я. Есть попутки, такси, совесть есть, наконец! Человек умирает… дети одни там! Дети? Где дети?
В е р а. Не знаю.
И л ь я. Дети одни там! Я побегу. Галка, глупая, что натворила?! (Убегает.)
В е р а. Шапку забыл! (Бросается с шапкой к дверям.)
В дверях — А р ч и л.
А р ч и л. Тоже не спится? Вот — не уснуть. Илюша бегом побежал куда-то. Вернется, а, или двери закрыть?
В е р а. Совсем ушел.
А р ч и л. А-а, на работу! А у меня сегодня развод. Никак не уснуть!
Голос Клани: «Где тут уснуть? Нету покоя! Дрых все, дрых — и ожил артист! Всю ночь как мышь по комнате бегат. Бегат, и бегат, и бегат, как псих! Какой он нормальный? Хык — и зарежет! И Верка женатого, стыд, привела! Двери все настежь — нету покоя!»
Арчил виновато прикрывает за собой дверь. Молчит, присев на краешек стула. И Вера молчит, уронив руки и незряче глядя перед собой. Даже разговаривает как незрячая — не видя собеседника и как с пустотой…
Суд скоро — в десять часов.
В е р а. Почему она порезала себе руку?
А р ч и л. Требует! Схватила нож так (приставляет к сердцу столовый нож) — зарежусь: или да, или нет!
В е р а. Чего требует?
А р ч и л. Развод, обмен и какао с мясом!
В е р а. Какой обмен она хочет?
А р ч и л. Хочет развод! Развод и обмен: мы с папой тут, наверху, в однокомнатной, папина квартира — ей.
В е р а. Отец против?
А р ч и л. Папа добрый — все бери! Не знает про развод. Ночевать к нему приду — переживает: «Вы поссорились, сынок?» — «Нет, — смеюсь. — Зачем?» Веселый сразу! К жене провожает. Не знает, что я в подъезде живу.
В е р а. Почему вы бросили съемки в Ялте?
А р ч и л. Роль дали! Звали так-сяк — на эпизод. Вдруг — роль. Мечта, а не роль — работа сутками, взахлеб, до упаду. Настоящая роль! Не уедешь уже…
В е р а. А зачем уезжать?
А р ч и л. С папой быть — умирает.
В е р а. Как — вы знаете про?..
А р ч и л. Знаю — рак. Папа не знает. Врач сказал: скоро боли начнутся. Рядом буду и боль себе заберу. Догадывается чуть-чуть — смотрит: «Вам тесно — я один. Больному человеку за город лучше!» — «Больной? — смеюсь. — Сто лет проживешь!» Смеюсь, смеюсь, а папа поверит: «Осенью, да, сыночек, обмен?» Нельзя обмен — последнее не отнимают. Там вся жизнь, весь дом друзья: «Заходи, дорогой!», «Поешь, дорогой!» Тут человек подыхает в подъезде — не заметят: подохни. Мимо бегут! Бегут бегом-бегом от инфаркта. От инфаркта бегут в дурдом!
В е р а. А вам говорили, что вы сумасшедший?
А р ч и л. Все говорят! К папе ехать надо: «Арик, не шизуй!» Объясняю-объясняю — во! (Стучит по столу.) В театре — дурак: «Я тебе роль дал, о!» Роль, а? Я новатор, да, умный. По всем сценам утюг с педалью. Представляешь, умный сказал любимой (изображает сценку): «Понимаешь, Зоенька, этап увлечения голыми экономическими показателями уже позади. И в первую очередь надо решить вопрос…» Это задачу, говорю, решают, а вопрос ставят! Лучше зайца у елки играть — заяц нормальный. Прыгаю теперь как идиот! Почему молчишь?
Молчат.
(Прислушивается к шагам наверху.) Аля проснулась. Слышишь, ходит, переживает. Пойду скажу: «Не нужен развод — мы любим друг друга и папу вот любим!..» (Идет к двери.)
В е р а. Назад!
А р ч и л. Умная ты — математик юстиции, а скучней математики нет. Скучная женщина — это, знаешь…