По некоторым сведениям, Ефросинья была крепостной девкой воспитателя царевича Алексея – бывшего певчего и царского дьяка Никифора Вяземского, который якобы уступил её своему царственному воспитаннику. Впрочем, по одной из легенд, с самого начала она была «приставлена к царевичу как агент Александра Даниловича Меншикова». Дальнейшая судьба Ефросиньи мало изучена. По одним сведениям, она вышла замуж за офицера петербургского гарнизона. По другим – по приказанию Петра была пострижена в монахини и заключена в монастырь «на вечное покаяние». Между тем известно и то, что Пётр благоволил к Ефросинье. То ли испытывал симпатию, то ли в память о несчастном сыне. Так или иначе, но при сыске её не пытали, а затем она была полностью оправдана. Сохранилась запись в журнале Тайной канцелярии о выделении «девке Офросинье на приданное три тысячи рублев».
Царевич Алексей Петрович и Ефросинья
Финны исповедовали лютеранство, а эта религия на Руси ассоциировалась не столько с финно-угорскими народами, населявшими Приневье, сколько со шведами, исконными врагами Древней Руси. В этой связи следует напомнить о жене царевича Алексея – немецкой принцессе Шарлотте Софии, судьба которой в России сложилась драматично. Пётр I сам подыскал невесту своему сыну в одном из немецких княжеств. Молодые люди познакомились в 1710 году, и Алексей сразу невзлюбил Шарлотту. Он слёзно просил отца подобрать ему другую невесту, но Пётр был непреклонен. Дело закончилось подписанием брачного контракта, после чего, по словам Костомарова, «придали этому вид, будто царевич избрал себе супругу добровольно». Всё это не могло не сказаться на судьбе юной принцессы. Супруги оставались чужими друг другу людьми. Алексей был груб и, как свидетельствуют современники, с женой обращался дурно. В России Шарлотта оставалась лютеранкой, отказавшись принять православие. Вероятно, благодаря этому обстоятельству в народе её презрительно называли «Шведкой».
Хорошо известны в фольклоре и легенды о происхождении Павла I. Если верить официальным источникам, император Павел I – сын императрицы Екатерины II и императора Петра III. Однако этот факт биографии Павла Петровича едва ли не с самого его рождения опровергается не только фольклором, но и многочисленными свидетельствами современников, включая прозрачные намёки самой Екатерины II. Согласно же широко распространённым в старом Петербурге легендам, отцом Павла I был первый по счету фаворит Екатерины II, юный красавец Сергей Салтыков. Кстати сказать, императором Александром III, самым русским, как его называли в России, царём, это утверждение городского фольклора с откровенным удовлетворением воспринималось за благо. В жилах Сергея Салтыкова текла русская кровь, чего нельзя было сказать ни о Екатерине II, ни о Петре III. Бытовала, впрочем, ещё одна, совсем уж невероятная, скорее похожая на вымысел, легенда о том, что матерью ребёнка была императрица Елизавета Петровна. Легенда основана на том факте, что едва ребёнок увидел свет, как царствующая императрица велела унести его от матери и, по утверждению фольклора, «сама исчезла вслед за ним». Екатерина снова увидела младенца только через шесть месяцев.
А ещё рассказывали, что младенец появился на свет вообще мёртвым и его тогда же будто бы заменили родившимся в тот же день в деревне Котлы под Ораниенбаумом «чухонским ребёнком». Для сохранения тайны всё семейство этого ребёнка, а заодно и все крестьяне Котлов вместе с пастором, «всего около 20 душ», на другой же день в сопровождении солдат были сосланы на Камчатку, а деревня Котлы снесена и земля распахана.
В петербургском городском фольклоре есть косвенное подтверждение этой легенды. В народе Павла I называли «Курносый финский царь». Курносость в то время считалась наследственным финским признаком. Например, няню Пушкина художники, да и сам Александр Сергеевич, изображали курносой, то есть с вздернутым кончиком носа. Известно, что Павел I к этой физиологической детали собственной внешности, по-видимому, относился с болезненным раздражением, во всяком случае, в 1800 году появился именной указ о запрете слова «курносый» «в употреблении его в письмах и разных разговорах». И приказал убрать ящик для прошений после того, как в нём нашли карикатуру с надписью «батька курносый». Административными методами искоренялись даже малейшие намёки на курносость императора. Рассказывали анекдот о девочке, которая прогуливалась со своей маленькой собачкой с курносой мордочкой. Вдруг девочка начала звать её: «Моська! Моська!» – «Какое это слово ты сказала?» – раздался громкий оклик постового. «Я ничего-с, – ответила девочка, – зову к себе мою моську». – «Как ты смеешь! Моську! Да знаешь ли кто у нас Моська?» – и тут же схватил её за руку, чтобы вести в полицию. Судя по портретам второго сына Павла I, великого князя Константина Павловича, эта физиологическая особенность приобрела наследственный характер. Своей «курносой физиономией», как полушёпотом говаривали в Петербурге, сын походил на отца.
Петр III
Екатерина II
Есть и другие свидетельства современников в пользу «чухонской версии» происхождения Павла I. Говорили, что уже после гибели Павла в Петербурге с Камчатки явился некий старик, который выдавал себя за брата Павла Петровича и, следовательно, за дядю царствующего императора Александра I. Старца сочли безумным и отправили в Петропавловскую крепость, однако по ночам, шептались в столице, его тайно привозили к Александру, который подолгу с ним беседовал.
Павел I
Константин Павлович
Если у Павла Петровича складывались довольно неопределённые и во многом неподтверждённые генетические связи с финнами, то у его матери, царствующей императрицы Екатерины II, однажды возникли сложные, если не сказать драматические отношения со шведами. К слову сказать, Екатерина II и шведский король Густав III были довольно близкими родственниками: отец Екатерины, ангальт-цербстский герцог Христиан Август, и отец Густава, шведский король Адольф Фридрих, были родными братьями.
Но всё по порядку. Как утверждает фольклор, за несколько месяцев до кончины императрицы начались мистические предзнаменования, истолкованные самой Екатериной как приближение смерти. То громовым ударом были повреждены любимые украшения императрицы в её комнате, то яркий метеор упал прямо за каретой, в которую она должна была вот-вот сесть. А то вдруг Екатерина была кем-то вызвана в тронную залу, и когда явилась туда, то увидела будто бы собственную тень, сидящую на троне. Но самой удивительной была легенда об огненном шаре, или змее, как его называли в народе. Этот «змей» за несколько дней до смерти императрицы будто бы пролетел над Зимним дворцом и скрылся за Петропавловской крепостью.
Такой «огненный змей», согласно древнерусским языческим традициям, обычно посещал женщин, лишившихся мужа. После этого они начинали сохнуть и в конце концов умирали. А вот «змей», явившийся потрясённым петербуржцам осенью 1796 года над Зимним дворцом, легко ассоциировался с сыном Густава III – шведским королём Густавом Адольфом IV, который именно в то время сватался к внучке императрицы – Александре Павловне. По тщательно разработанному сценарию Екатерина предполагала обнародовать сватовство во время дворцового бала, на который должен был прибыть счастливый жених. Однако сватовство расстроилось. Скандал усугублялся тем, что Густав Адольф вообще не появился во дворце. О его отказе жениться Екатерина узнала прямо во время бала от посторонних лиц после долгого и оскорбительного ожидания. Там же, на балу, с ней случился удар, от которого она уже не оправилась. Через несколько дней Екатерина скончалась.
А теперь о других генеалогических связях. В 1736 году прадед Пушкина, «арап Петра Великого» Абрам Петрович Ганнибал, женился вторым браком на дочери пленного шведа Матиаса, или по-русски Матвея, фон Шёберха Христине Регине. Её отец был шведским дворянином, в прошлом офицером, поступившим на русскую военную службу. Сын Абрама Петровича и Христины Регины – Осип Абрамович Ганнибал стал отцом матери Александра Сергеевича Пушкина – Надежды Осиповны.
Между тем не только кровные или родственные связи объединяют имена и поколения, но и единая история, и общая судьба носителей этих имен. Так, в Невской битве между русскими и шведами принимал активнейшее участие предок Пушкина, Ратша, или Рача, чем Пушкин всю жизнь гордился и о чём писал в известном стихотворении «Моя родословная»:
Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил.
Ко всему сказанному добавим, что в старые времена совместное проживание славянских и угро-финских племён на одной территории породило и их общее и чуть ли не единое восприятие внешним миром как одного народа. В старинных шведских хрониках в качестве врагов Швеции, как правило, их называют в одном ряду: «русские и карелы», «ижора и русские». И летописный рассказ о призвании варягов не оставляет на этот счёт никаких сомнений: «Реша, руси, чюдь, и словени, и кривичи, и вси: „Земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет; да поидете княжить и володети нами“». Кстати, не исключено, что одной из причин совместного призвания варягов было желание и тех и других племен прекратить взаимные набеги и столкновения друг с другом. Для примирения необходим был кто-то третий.
Постепенно в русской обиходной разговорной практике грани между различными угро-финскими племенами исчезли. Всё чаще их стали обозначать общим понятием «финны» в первоначальном значении «охотники». Ареалом их обитания продолжала оставаться историческая территория Ингерманландии, простиравшаяся от границ собственно Финляндии в южном и юго-западном направлении.
И ещё. Когда мы говорим о финнах в Петербурге, надо иметь в виду одно немаловажное обстоятельство. Значительную часть исторического времени ингерманландские финны были подданными шведского короля, а значит, шведами по территориальному признаку. Например, в XIX веке в Выборгской губернии финноязычное население составляло 85 % и шведскоязычное – 15 %. Как считают некоторые исследователи, бо́льшая часть петербургских финнов вышла из этих двух гру