Интересная жизнь бурлила в старокиевской бурсе. «Нищая братия» жила в тяжелых условиях. Бурса предназначалась «для наибеднейших воспитанников, круглых сирот, которые еще с детства остались без родителей и родственников своих и все свои лета, хотя с крайней нуждой, отдали тому, чтобы, получая в таком своем бедняцком состоянии от людей милостыню, научиться изящным искусствам, разным языкам и полезным наукам».
Всегда переполненная, большая (академическая) бурса не могла вместить всех желающих, и тогда их размещали в малой бурсе – в помещениях подольских приходских церквей: Николая Доброго, Покровской, Николая Притиска, Васильевской, Ильинской и Николая Набережного. Бурсаки часто болели и умирали от холода, сильной сырости и тесноты. Иногда, когда из-за угрозы эпидемии невозможно было даже купить хлеба, академическая корпорация обращалась за помощью к магистрату и консистории. Какую-то ничтожную малость младшие бурсаки получали от Братского монастыря, но этого не хватало, поэтому приходилось просить магистрат, чтобы для академии отпустили немного зерна из государственных запасов. Кое-что перепадало от пожертвований знатных лиц.
Поскольку денег на содержание студентов не выделялось, киевские бурсаки, 30-летние богословы и «малолетние грамматики», отыскивали всевозможные средства, чтобы прокормиться, одеться и продолжать учебу. Летом им приходилось наниматься прислужниками, сторожить, батрачить, пасти лошадей и т. д.
Студенты обычно обладали хорошим голосом и иногда получали копейки за участие в митрополичьем xopе, чтении псалмов, «утешных слов» над покойным, стихов во время вручения почетных грамот знатным особам, за составление панегириков.
На Рождество бурсаки ходили по городу с колядками, щедривками, приветственными песнями, вертепами. Но чаще всего они «промышляли» – просили милостыню, пели под окнами богатых мещан псалмы и канты. А во время летних каникул «бескоштные» студенты расходились в поисках милостыни по местечкам Украины, чтобы собрать денег на следующий учебный год. Бедность заставляла студентов даже воровать. Известны знаменитые налеты бурсаков на подольские базары, лавки и погреба со съестными припасами, кражи дров с мещанских дворов и бревен из городской ограды.
Помогали бурсакам бывшие воспитанники академии, которые вносили значительные пожертвования. Для младших бурсаков ежедневно стали варить борщ и кашу, запретили «промышлять». Только жажда знаний помогала бурсакам преодолевать бедность, холод, голод, болезни, унизительное положение.
И. Нарижный, Н. Гоголь интересно описывали быт бурcaков. Герои произведений Н. В. Гоголя «Вий», «Тарас Бульба» связаны именно с Подолом, его старинными улочками и площадями. Они переносят нас в XVII и XVIII века, позволяют увидеть среди семинаристов то сыновей старого Бульбы, то Хому Брута и Тиберия Горобца.
Писатель помогает представить, как в те далекие времена Подол по утрам заполнялся шумной многочисленной толпой семинаристов и бурсаков в длинных черных одеждах, напоминавших поповские. Недаром же так поразил Тараса Бульбу вид его сыновей, вернувшихся из Киевской академии.
Подольская торговая площадь всегда влекла семинаристов. «Предприимчивые торговки бубликами, семечками, арбузами наперебой предлагали полуголодной студенческой братии свой товар… Голодная бурса рыскала по улицам Киева и заставляла всех быть осторожными. Торговки, сидевшие на базаре, всегда закрывали руками свои пироги, бублики, тыквенные семечки, как орлицы детей своих, если только видели проходившего бурсака». Всем было известно, как любили бурсаки совершать набеги на городские огороды по ночам. Главный над семинаристами «имел такие страшные карманы в своих шароварах, что мог поместить туда всю лавку зазевавшейся торговки». Бурсаки эти составляли совсем особый мир. А префекты «не жалели розг и плетей, пороли так жестоко, что выпоротые потом несколько недель почесывали свои шаровары».
Неоднократно семинаристы убегали на Запорожье, «если не были перехвачены на пути». Старый Тарас Бульба клялся сыну Остапу, что никогда не видать ему Запорожья, если не выучится всем наукам. Тот и учился, а при случае возглавлял бурсаков – «обобрать чужой сад или огород». А в другом произведении – «Вие» – Н. В. Гоголь пишет: «Как только ударяли в Киеве поутру в довольно звонкий семинарский колокол, висевший у ворот Братского монастыря, то уже со всего города спешили толпами школьники и бурсаки. Грамматики, риторы, философы и богословы с тетрадями под мышкой брели в класс… торговки… дергали за полы тех, у которых полы были из тонкого сукна… философов и богословов они боялись задевать, ибо те всегда любили брать только на пробу, и притом целой горстью».
В праздники бурсаки ходили по городу с вертепами, за что получали отрез материи или половину вареного гуся. Этот ученый народ «был чрезвычайно беден на средства к прокормлению и при том необыкновенно прожорлив, сосчитать, сколько каждый за ужин уписывал галушек, невозможно… сенат, состоящий из философов и богословов, отправлял грамматиков и риторов под предводительством одного философа с мешками на плечах опустошать чужие огороды. И в бурсе появлялась тыквенная каша, объедались арбузами и дынями».
Голодные набеги бурсаков на огороды и сады, молодецкие бесчинства, попытки подработать уроками и пением на клиросе в церквях вызвали недовольство части населения и приходского клира, которые жаловались в ректорат или силой приструнивали студентов, а те в свою очередь «благодарили» недругов. Таких конфликтных ситуаций возникало столько, что в начале 1750 года власти вынуждены были выработать специальную инструкцию о правилах поведения студентов-бурсаков.
Особенно хорошо бурсакам жилось после праздников, когда в комнатах, как описывал Николай Помяловский в своих «Очерках бурсы», открывался «обжорный ряд». Бурсаки приносили из дома огромные белые караваи, масло, моченые яблоки, грибы в сметане. «От этих припасов отделялись особого рода запахи и наполняли собой воздух; с этими запахами мешались нецензурные миазмы; от стен, промерзавших зимой в сильные морозы насквозь, несло сыростью, сальные свечи в шандалах делали атмосферу горькою и едкою, и ко всему этому надо прибавить, что в углу у двери стоял огромный ушат, наполненный до половины какою-то жидкостью и заменявший место нечистот».
Правда, раз в две недели бурсаков водили в баню. Самым неимущим из них там выдавалось и новое белье. «В баню пускали по утрам раным-раненько. Срам было днем выпустить в город эту массу бурсаков, точно сволочь Петра Амьенского, грязных, истасканных, в разнородной одежде, никогда не ходивших скромно, но всегда с нахальством, присвистом и хохотом, стремящихся рассыпать скандалы на всю окрестность». Путь процессии сопровождался вырванными тумбами, разбитыми стеклами и страшным шумом. Скулили собаки, в которых бурсаки бросали камни, звенели оконные стекла первых этажей домов, в которые стучали, чтобы как можно раньше разбудить обывателей.
«Старушка плетется куда-то и, повстречавшись с бурсой, крестится, спешит на другую сторону улицы и шепчет:
– Господи, да это никак бурса тронулась».
Бурсаки совсем не напоминали современных студентов. Старший сын Тараса Бульбы Остап «начал с того свое поприще, что в первый год еще бежал. Его возвратили, высекли страшно и засадили за книгу. Четыре раза закапывал он свой букварь в землю, и четыре раза, отодравши его бесчеловечно, покупали ему новый».
Николай Помяловский лаконично описывает схватку бурсаков, ночью пьяными возвращавшихся из кабака и оравших песни «на пять улиц», и казаков, которым эти песни не очень-то понравились: «Наша братия давай ругаться. Драка. Бурсаки отдули казаков на обе корки и утекли в училище».
Все студенты-бурсаки академии носили одинаковую одежду – некое «подобие сюртуков, длиной по сие время» (подчеркивание Н. Гоголя), то есть до пят, наподобие одежды дьяков. Так, например, в середине XVIII века на 200 студентов, живших в бурсе, выдавали на три года чуйку за 12 руб. и кожух за 9 руб., а на год: шапку (1 руб.), летнюю шляпу (60 коп.), халат (2 руб. 50 коп.), три рубашки (по 1 руб.), три пары белья (по 48 коп.), две пары сапог (по 1 руб.), 50 прошв (по 80 коп.), постель на 50 человек (по 6 руб.). На еду для 200 бурсаков выдавали 3000 пудов ржаной муки (по 45 коп. за пуд), пшена и гречневой крупы по 50 четвертей каждой (по 7 руб.), соли 100 пудов (по 40 коп.), сала 50 пудов (по 3 руб. за пуд), телятины на 50 руб., конопляного масла 50 пудов (по 3 руб.), на варево 80 руб., иногородним и иностранцам на различные закупки по 1 руб. 50 коп. Много это или мало – трудно сказать, но жили студенты-бурсаки впроголодь и все же учились. Самуил Миславский в 1784 году приказал с процентной суммы денег, которую завещали Гавриил Кременецкий и другие лица, выдавать студентам сиротского дома на десять месяцев обучения в год богословам – по рублю в месяц, философам – по 80 коп., риторам – по 60 коп., студентам класса поэтики – по 40 коп. Такую сумму выдавали лишь совсем нищим семинаристам, которые не имели никаких других средств к существованию. Школьникам младших классов в бурсе денег не выдавали, а только хлеб, варили борщ и кашу (на Масленицу с салом, в пост с маслом), покупая соль и другие продукты за процентные деньги. Для этого был заведен строгий учет, и велась отчетность перед префектом и ректором. Профессорам и учителям тогда предписывалось внимательно следить, чтобы бурсаки младших классов, изучающие языки, не слонялись около ворот и под окнами и не выпрашивали бы милостыню, для чего было велено закрывать ворота бурсы на замок. В то же время предписывалось содержать в порядке лазарет при бурсе, обеспечивать больных продуктами, нанять двух «портомоек», чтобы они сиротам и больным стирали рубашки и белье, чего раньше не было.
Напоследок следует сказать, что жизнь и поведение киевских бурсаков вполне отвечали, так сказать, «европейским стандартам». В Париже конфликты между студентами и горожанами часто перерастали в грандиозные драки. Немецкие студенты в XVIII веке покидали свои университеты с многочисленными шрамами в память о студенческих дуэлях. Средневековых студентов вообще описывают как толпу «канцелярских разврат