интереса, так что из-за этих не по-христиански вымогаемых денег многие терпят жесточайшую нужду, живут в бедности и потому знатнейших из них не должно щадить, а должно казнить смертью, а большинство прочих из Москвы изгнать.
Но чтобы Московское государство не осталось без главы, они решились освободить из монастыря царевну Софью и со временем, после принесения [ею] присяги и прилюдного обещания исполнить некоторые их требования или дать им вольности, возвести ее на престол, где ей должен помогать ad Gubernaculum respublicae <в управлении государством – лат> изгнанный князь Василий Голицын, а диакон Иван Гаврилович должен вступить в брак с царевной Марфой, каковой сразу должен быть признан перед стрелецким головой.
Для подкрепления всех вышеозначенных махинаций в недавнее время вышло решение, по которому разосланные доверенные люди стрельцов объявляли в ближних и отдаленных поселениях о смерти царя, как если бы она действительно произошла, простому народу, а также под предлогом угрожающего нападения сопредельных королей требовалось надежно перекрыть и охранять все дороги из Польши и Риги, чтобы их вел. не могли прибыть в страну до тех пор, пока люди высокого и низкого звания, а также светские и духовные лица не будут поставлены в ней по своим местам и пока царевна Софья тем самым не утвердится в своем правлении.
После полного розыска и узнав от допрошенных о столь опасных покушениях, царь велел ранним утром забрать из монастыря и дворца первую приближенную царевны Софьи, горничную девушку Fiera, и горничную царевны Марфы Schukowa, и привезти их для пытки в Bebraschensko; обе при первой же угрозе признались во всем, в том числе они показали, как и прочие, что бунт был вызван только великой ненавистью к Лефорту и множеству присутствующих здесь немцев. Тем временем ночью был схвачен диакон Иван Гаврилович и обер-лейтенант Karpakow. Первый из оных уже был допрошен, но пытке не подвергался. Второй же вынес кнут, дважды был пытан огнем и калеными щипцами, однако не сделал даже малого признания, более того, он, претерпев столь жестокие муки, почти испустил дух, так что по милостивому повелению царя срочно был доставлен в Bebraschensko доктор Карбонариус из моей свиты, дабы разными целебными средствами он привел умирающего в чувство и вернул ему силы, чтобы можно было пытать его в третий раз.
Однако вызванный Карбонариус, исполняя милостивое повеление, достиг лишь того, что по неосмотрительности оставил нож, использованный им при приготовлении лекарства, возле арестанта, и тот на другое утро нанес себе смертельный удар, ножом перерезав себе горло; многие пожелали истолковать это в неблагоприятном [для Карбонариуса] смысле, и особенно большие подозрения вызвало то, что Карбонариус, единственный из здешних лекарей, два-три раза в неделю направлялся князем Ромодановским в Новодевичий монастырь к царевне Софье по ее просьбе. Что, а возможно также и in odium religionis catholicae <ненависть к католичеству – лат поскольку его коллеги привержены кальвинистской и лютеранской сектам, способствовало discursus formirn формированию преднамеренных выводов – лат>, достаточных для сильнейшего предубеждения против Карбонариуса, однако он не может быть обвинен даже в самых малых изменнических помыслах. Царевич 3-го дня сего месяца отнят у царицы родной и любимой сестрой царя и, как говорят, его дальнейшее воспитание может быть доверено князю Борису Алексеевичу Голицыну. После того царицу, как говорят, строго расспрашивали о том, по каким причинам она не подчинялась неоднократно присылавшимся из Амстердама письменным царским повелениям удалиться в монастырь, или же кто-то ее удержал? Ее извинением и смиренным ответом было то, что она не исполнила с должным повиновением приказа удалиться в монастырь лишь потому, что хотела, чтобы несовершеннолетний царевич, дотоле вверенный ее материнской заботе, был отдан под присмотр, назначенный самим его вел. царем, а на нее впредь уже не возлагалась бы ответственность. Ей милостиво разрешено было назвать один из двух предложенных на выбор монастырей, и кроме того, не совершать постриг, не обрезать волосы, как это принято, и разрешалось носить светское платье; так что она незамедлительно, хотя и в сильнейшем огорчении, покинет дворец и отправится в суздальский монастырь8, за 36 миль отсюда. Царевну Софью, как говорят, отправят в другой, и, сказывают, она уже в третий раз затеянным мятежом так ожесточила и озлобила душу царя, что решение против нее принято бесповоротно.
Его царек, вел., услышав об этом едва ли вообразимом предательском покушении, сказал, что будет своей рукой казнить изменников в виду всего русского народа на построенных для сего помостах.
Между тем 10-го дня сего месяца из 300 приговоренных к повешению бунтовщиков 216, по-видимому, уже отвезли на маленьких московитских повозках и под охраной трех полков к месту последней казни, к вновь построенному эшафоту; при совершении правосудия его вел. не только лично прибыли верхом на коне, но также выслушали оглашение приговора, призвав слушать его всех стоявших в карауле солдат и простой народ. На этой казни столь многих приговоренных к смерти бунтовщиков должны были присутствовать также польский и датский посланники, генерал Лефорт, генерал Артемон и генерал-комиссар Carlowiz.
Накануне поздним вечером его царек, в. любезнейше и милостивейше через молодого Лефорта пригласил меня присутствовать на столь честном наказании. После исполнения приговора было устроено пышное угощение у генерала Лефорта, на котором по новому милостивейшему приглашению царя присутствовал я с находящимися здесь представителями короля и многими офицерами, и на которое несколько позднее его вел., прежде собственноручно казнив топором пятерых Perduellen, должен был вместе с некоторыми боярами прийти пешком; судя по внешнему виду, [царь] был вполне весел и выказывал милость всем присутствовавшим. Как говорят, завтра будет приведен в исполнение уже вынесенный приговор еще 500 бунтовщикам без ожидаемого помилования, часть их будет колесована, некоторых казнят топором, но большинство опять-таки повесят, и ни одному из остальных схваченных милости не будет.
Когда будет доведена до конца эта казнь, вызывающая опасения в городе как у знати, так и у простолюдинов, и проливающая много крови, его царск. вел. безотлагательно выполнят свое намерение поехать в Veronisch; при благоприятной погоде и не разбитой дороге царь, вероятно, направится далее, к Азову, чтобы на месте осмотреть укрепления и особенности дна планирующейся там морской гавани; его вел. выказывает сильнейшее желание улучшить ее состояние и не хочет слышать о предстоящих мирных переговорах с Портой. Напротив, все бояре, духовные и светские лица якобы истово этого желают и ежечасно молят о том Бога, однако, опасаясь высочайшей немилости, выказывают иное; как сообщили мне Лефорт и генерал-комиссар Карлович, папский нунций в Польше Дайса, на переговорах с царем в Замосце, твердо заверил, что страстное желание и святое намерение царя идти против турок будет донесено в письме его святейшеству папе и будет не только принято, но и таким образом, чтобы сотрудничать; что, когда и ваше имп. величество пожелают заключить мир с Портой, его святейшество папа несомненно поможет денежными средствами королю польскому и венецианцам, с тем чтобы эти два союзника самое меньшее еще год оставались с царем in foedere offensivo <в наступательном союзе – лат> и продолжающейся войне. Однако о последовавшем на 2-й день предложении и обещании папского нунция царь рассказал легату Головину, бывшему с Лефортом, и многим другим в своем окружении, добавив, что размышлять здесь много не приходится, так как все говорилось и решалось за вином, и есть большие сомнения в том, что сам папский нунций многое помнит – гораздо меньше того, что он осмелился бы написать папе; а так как он и de transitu <на пути – лат.> [из] р. р. Societatis Jesu9 через Сибирь и Персию в Китай много раз задерживался [при дворе] у царя, то, как говорят, царь теперь ответил ему неохотно, дескать, хотя он и согласен, что касается simpliciter <прямо – лат> его, но не может обещать безопасности, в случае если простой народ охватит преступная непримиримая ненависть к р. р. Societatis Jesu; этот ответ также стал известен в Вене П. Вольфу.
На сем остаюсь…
Москва, 17 октября 1698.
Дневник путешествия в МосковиюИ.-Г. Корб
Иоганн Георг Корб (1672–1741) родился в баварском городе Вюрцбурге, где и окончил университет. Очевидно, юный Корб выделялся своими способностями, так как вскоре после окончания университета был принят на ответственную дипломатическую должность в Москву – секретарем посольства императора Священной Римской империи.
Во главе посольства стоял Игнатий Христофор фон Гвариент. Это обстоятельство вызвало международный скандал, основанный на недоразумении.
Корб старательно и вполне объективно записывал свои впечатления. Он несколько даже простодушно фиксировал все, что видел. А поскольку это происходило сразу после возвращения Петра из Европы, в период большого стрелецкого розыска, то царь был раздражен и неуравновешен. Разумеется, некоторые сцены поражали простодушного немца, но он никак не комментировал происходящее. Возможно, такова была инструкция, данная ему многоопытным Гвариентом. Но и просто фиксация наблюдаемых Корбом сцен, как убедится читатель, была достаточно выразительна.
Помимо откровенных издевательств гневного царя над некоторыми весьма значительными персонами, Корб подробно описал массовые казни стрельцов и личное участие в них Петра. Этим содержание дневника отнюдь не исчерпывается. Корб с живым интересом наблюдал быт Москвы и придворного круга. Но стрелецкий розыск с его страшным финалом особенно его поразил, и, кроме описания в самом дневнике, Корб уделил ему специальное приложение.
Корб писал свой дневник на латыни. Поэтому для создания полноценного перевода издатель А. С. Суворин обратился к крупному ученому-античнику Александру Иустиновичу Малеину, который не только тщательно перевел текст, но и подробно его прокомментировал. «Дневник» вышел в свет в 1906 году и существенно отличался по уровню научной подготовки и точности перевода от первого издания 1867 года.