Отец мой1 в то время, ожидая приезда короля во Львов, призвал туда своего товарища, гетмана польного коронного, Феликса Потоцкого, и многих сенаторов, панов и военных чиновников. Вдруг к нему явился саксонский офицер с собственноручным письмом короля Августа, извещавшим о неожиданном приезде царя в Раву. Король писал, что постарается удержать царя, и приглашал гетмана приехать для свидания с ним. Любопытство и желание видеть царя в Польше, особенно такого царя, которого называли чудом среди монархов, заставили панов гетманов поторопиться; мы собрались поспешно и прилично. Случилось это в 1698 году, после праздника ев. Иоанна (т. е. после 24 июня). За четверть мили перед Равою гетманы и сопровождавшие их паны сели на верховых лошадей, их окружил отряд отборной конницы до полутора тысячи. На рынке города Равы мы увидали королевские палатки, примыкавшие к еврейским домам, в которых квартировали царь и король. Король ожидал нас в палатке и, поговорив немного с отцом моим, сказал: «Мой гость немного своенравный, потому пойду спрошу: много ли лиц он пожелает принять вместе с вашею милостию?» Возвратившись, король сказал, что царь желает видеть только гетманов и сенаторов, потому пригласили нас только 8 человек (меня в качестве русского воеводы), и король провел нас частным ходом чрез заднюю улицу в дом, где царь остановился. Отец мой сказал приветственную речь по-польски, благодарил за честь, оказанную посещением королю и всей Речи Посполитой, и вспомнил о древней дружбе и союзе между обоими государствами. Во время этой речи царь как будто несколько отстранялся, когда же мой отец кончил речь, он быстро подошел и сказал: «Благодарю вашей милости, шосьте брата моего Августа королем обрали»; затем он уверял нас в дружбе своей к полякам. Вслед затем король пригласил царя и всех нас присутствовавших к обеду, приготовленному в другом доме. В средине стола сидели король и царь; последний с левой стороны, потому что он все-таки настаивал на своем incognito. Затем возле короля мой отец и все мы, польские сенаторы; возле царя его посланники, а за ними саксонские генералы. За обедом случилось три происшествия: первое – все мы допьяна напились, второе – царь приказал принести драгунский барабан и исполнил на нем все сигналы так искусно, как не сумел бы исполнить ни один музыкант в армии. Виновником третьего происшествия был пан Потоцкий, тогда стражник коронный, а впоследствии воевода белзский; рассердившись за то, что его не допустили к царю и не пригласили к столу (хотя та же участь постигла и моих братьев, обозного и хорунжего коронных), он побил пана Пребендовского, управлявшего в то время двором королевским. Его насилу успокоили тем, что допустили его после обеда в царскую комнату.
Целую неделю прожили мы на глазах у обоих монархов, наши же собственные глаза были слишком слабы для того, чтобы прозреть дела, занимавшие венценосцев; они очень секретно, без ведома Речи Посполитой, трактовали тогда о тяжелой войне со Швециею и обязались действовать совместно. Для того чтобы прикрыть свои переговоры благовидным предлогом, король пригласил одних только гетманов, будто на тайное совещание, мне же предоставил честь быть на этой конференции в качестве переводчика, знающего французский и русский языки. На совещании король жаловался царю на германского императора за то, что он, без ведома своих союзников, подписал предварительные условия мира с Турциею в Карловице, весьма для нас тягостные, именно условие, по которому каждому признавалось право на те области, которыми он владел; между тем мы не завладели никакою турецкою областью, а турки сохраняли Каменец2. Затем он спросил царя, какие инструкции он дал своим уполномоченным в Карловице: подписать ли трактат совместно с императором, приняв это условие, или продолжать войну с турками в случае, если император, отставши от союзников, заключит трактат только от своего имени? Царь ответил: «Хотя указанный пункт для меня не вреден, ибо я овладел славным приморским городом Азовом и двумя турецкими крепостями, расположенными на Днепре: Аслан-керменом и Кизик-керменом, однако, ради любви к брату моему Августу и ради интересов Речи Посполитой, я готов продолжать войну с турками, хотя бы император и заключил отдельный мир без нашего участия». Все это говорил он, согласившись предварительно с королем, для того чтобы скрыть условленную войну против Швеции, предполагая вести ее без согласия Речи Посполитой. Кончил он речь свою уверением, что он останется верным союзником Речи Посполитой и братом и другом короля Августа и т. и. Таким образом, мы, поляки, не имели и тени подозрения относительно шведской войны и заключенного с королем по этому поводу союза, пока дело это не разразилось два года спустя.
Между тем мы провели целую неделю среди пьянства и маневров саксонского войска, которого от 7 до 8 000 кавалерии и пехоты король собрал под Равою. Оба монарха забавлялись ежедневно маневрами и потом сильно пили. Царь, одетый в простое серое плате, страшно бегал по полям во время маневров. Однажды в толпе на него нечаянно натолкнулся лошадью конюший польного гетмана, Феликса Потоцкого. Царь немедленно ударил его нагайкою. Тогда конюший (не знаю, узнал ли он лицо или нет) обнажил саблю; то же сделали его товарищи и быстро бросились на него. Царь бежал от них, пока кто-то, узнав его, не крикнул: «Остановитесь, это царь». Царь прибежал, запыхавшись, к королю, возле которого стояли мы с отцом, и сказал моему отцу: «Твои Ляхи хотилы мене розрубаты!» Отец мой хотел немедленно произвести следствие и наказать виновных; но царь остановил его, утверждая, что он первый кого-то ударил; вероятно, он не желал придавать дела огласке. Моего отца царь полюбил чрезмерно и повторял ему несколько раз: «Если бы ты был моим подданным, то я бы уважал тебя и выслушивал, как отца». Меня всегда называл «сусидом» по поводу Белой Церкви, и ради этой чести я должен был пить вместе с ним водку, пока от нее не заболел. Наконец, кончивши частные переговоры с королем, царь уехал в королевской коляске, в сопровождении своих тележек, направляясь через Литву в Москву, а гетманы возвратились во Львов, ожидая прибытия туда короля.
Официальные донесения и частные письмаЧ. Уитворт
Чарльз Уитворт (1675–1725) происходил из аристократической английской семьи и с юности готовился к дипломатической карьере. Получил он и соответствующее воспитание и образование. Так, он сопровождал своего наставника и покровителя Джорджа Стенни, влиятельного дипломата и интеллектуала, в его миссиях при германских владетельных домах.
27 лет от роду он получил самостоятельный дипломатический пост резидента при независимом имперском городе Регенсбурге. Это было весьма ответственное назначение, ибо с 1663 года Регенсбург стал местом проведения постоянного рейхстага Священной Римской империи германской нации. В периоды заседаний рейхстага в Регенсбург съезжались не только все владетели входивших в состав империи государств, но и представители ведущих европейских держав. Это был один из тех центров, где вершилась европейская политика. Для Уитворта это была первоклассная дипломатическая школа.
И не случайно через два года его назначают чрезвычайным посланником в Москву. Вена, столица империи, и Москва искали путей сближения. Уитворт прибыл в Москву в 1705 году, в разгар так называемой войны за испанское наследство, главными противниками в которой были Священная Римская империя и Франция.
Он быстро наладил доверительные отношения с главой Посольского приказа, руководителем внешней политики генерал-адмиралом Федором Алексеевичем Головиным, и несколькими «сильными персонами», близкими к царю. Они снабжали его необходимой для дипломатической игры информацией. Это было тем более важно, что одной из главных обязанностей Уитворта было познакомить Лондон с реальной ситуацией в Московском государстве. После поражения русской армии под Нарвой Петр упорно и не без успеха добивался реванша, но при этом желал заключить мир с Карлом XII на приемлемых условиях. Ему нужны были посредники, и здесь он рассчитывал на английскую королеву Анну. Это делало Уитворта значительной фигурой в глазах как Петра, так и его окружения.
Уитворт по окончании своего пребывания в России (1710 год) составил для английского правительства документ, названный «О России, какой она была в 1710 году», где суммировал главные сведения, собранные им за годы своей миссии. Лондону важно было понять – какую позицию выгодно занять по отношению к меняющейся на глазах огромной стране.
Читатель же познакомится с еще более содержательным и увлекательным текстом – донесениями Уитворта в Лондон, где умный и проницательный дипломат делится с королевским статс-секретарем своими наблюдениями за жизнью страны. Перед нами разворачивается подробная картина политической и экономической жизни в России, населенная многообразными персонажами из окружения царя. Но центральное место отведено самому Петру.
Функцию точного и осведомленного информатора Уитворт выполнил с блеском. Он снабдил Лондон обширными сведениями – вплоть до полного состава русской армии. Не столь удачными были результаты в области политики и экономики. Королева Анна не решилась выступить посредницей между воюющими Россией и Швецией. Петр был разочарован, что сказалось на его отношении к Уитворту. Решить экономическую задачу – обеспечить английским купцам режим полного благоприятствования – помешали интриги Меншикова, связанного с группой английских предпринимателей, давно укоренившихся в России.
Уитворт уезжал в марте 1710 года разочарованным, но тем не менее готовым продолжать свою работу в России. Выполнив несколько важных поручений английского правительства в разных столицах, в том числе в Берлине и в Вене, Уитворт в качестве чрезвычайного посла в январе 1712 года вернулся в Россию и пробыл там полгода.
До своей смерти в 1725 году Уитворт занимал еще несколько высоких постов при европейских домах, но его миссия в России была наиболее сложной и чрезвычайно ценной для изучения петровской эпохи. (Имена автора и его корреспондента приведены в современной транскрипции.)