Позвольте мне также сообщить вам некоторые сведения о боевых силах царя и об их военной организации, которая совершенно несходна с прежней.
Москвитяне прежде регулярного войска не имели, а в минуты опасности каждая область призывалась выставить десятого, двадцатого, тридцатого человека. Эти ратники обязаны были сами содержать себя, а по окончании похода распускались по домам, к обычным своим занятиям.
Дед царя, Михаил Федорович, первый устроил четыре полка пехотной стражи, названной стрельцами; а отец нынешнего государя, Алексей Михайлович, потерпев многие тяжелые неудачи в войнах, веденных им со Швецией и Польшей, и убедившись, как мало необученная толпа пригодна для военного дела, прибавил еще 16 полков, которые, вместе с прежними, составили войско в 20–24 тысячи человек. В мирное время большая часть его оставалась в Москве, где под стрелецкие жилища отведена была обширная слобода; остальные стрельцы располагались гарнизонами в разных пограничных местностях. Это устройство, кажется, дано было стрельцам по образцу турецких янычар. Но по тому же примеру стрельцы уже через несколько лет стали обнаруживать слишком явное неповиновение властям, опасное для страны. В течение шести лет они оказались виновными в четырех6 ужасных мятежах, во время которых умертвили значительное число дворян, ограбили дома их, вынуждали государей покидать город ради личной безопасности и вообще чинили всякие беспорядки. Когда их простили за последний бунт, они все подписали новую грамоту, в которой, обещая смириться, отдавали себя и семьи свои на самые лютые пытки в случае, если когда-нибудь снова изменят закону и дисциплине. Несмотря на это, в 1698 году, в отсутствие государя, вспыхнул новый мятеж. Он мог окончиться низвержением царя с престола, если бы не был подавлен генералом Гордоном.
После стольких явно изменнических поступков немыслимо было долее полагаться на обещания и раскаяние мятежников, почему по возвращении царя несколько тысяч стрельцов выслано было охотиться за соболями, в Сибирь, других отправили рыть траншеи в Азов, а несчастные остатки этой рати, не замешанные в бунте, изводятся теперь в Литве и на границах Ингерманландии. Имя стрельцов предано забвению, московские дома их снесены, и едва ли что-нибудь осталось от них, кроме воспоминания об их преступлениях и казнях.
В замену этого войска царь начал формировать регулярные полки и устраивать их по немецкому образцу. По наиболее достоверным исчислениям, которые мне удалось добыть, в его армиях числится теперь до ста тысяч человек, кроме казаков. В этот счет включены войска, расположенные в Литве и Ливонии, шеститысячный отряд, действующий в Саксонии, и все гарнизоны обширного пространства от Астрахани, Азова и Киевского края до Смоленска, Нарвы и Архангельска.
В виду этих расчетов, вы, конечно, потрудитесь заметить, что «тмы» москвитян, обыкновенно наполняющие газеты, исчезают при ближайшем наблюдении, и хотя царь, как неограниченный повелитель над жизнью и имуществом своих подданных, и мог бы выставить в поле многочисленные толпы, как, пожалуй, и делывали некоторые из его предков, он, надо полагать, не в силах содержать большего количества регулярных войск, чем теперь. Когда царская армия потерпела поражение под Нарвой в 1700 году, в ней было не более 32 000 человек, хотя русские перед битвой и шведы после сражения уверяли, будто москвитян было более ста тысяч. И в прошлом году, при взятии Нарвы, в царском войске было только 12 000 пехоты и столько же драгун. Русские лагери бывают очень пространны вследствие закона, которым на каждые 6 пехотинцев полагается повозка, лошадь и слуга, ненужные в день боя и сильно мешающие передвижениям, что, впрочем, сознается, и эти порядки будут, кажется, изменены в настоящую или в следующую кампанию.
Высылаю вам список всех сил, назначенных для действия в Лифляндии и Литве в течение нынешнего лета. Из них лучшие – от 36 до 40 тысяч человек – двинутся в поле, а остальные расположатся в Нарве и по окрестным гарнизонам. Здесь рассчитывают, что к ним присоединится еще гетман Мазепа с 15 или 20 тысячами казаков, с которыми регулярное войско должно сойтись около Киева. Но еще до сих пор остается нерешенным, постарается ли царская армия соединиться с королем польским, как предполагалось в конце прошлой кампании, или осадить Ригу. Последнее много вероятнее.
Пехота вообще обучена очень хорошо, и офицеры говорили мне, что не могут надивиться рвению простых солдат к делу с тех пор, как им выяснили лежащие на них обязанности. Оба гвардейские полка и полк ингерманландский хорошо вооружены и хорошо одеты, а большая часть остальных полков довольно посредственно снабжена амуницией и огнестрельным оружием. Как бы то ни было, на всю эту армию можно смотреть покуда не иначе как на собрание рекрут, потому что большинство полков сформировано не более двух лет тому назад. Эта слабая сторона могла бы, конечно, в значительной степени восполниться способными офицерами, но, как слышно, в них, особенно в генералах, чувствуется большой недостаток. Все здешние плотники и кузнецы в данное время заняты выделкой рогуль, которыми решено снабдить все батальоны, так как пик русские не употребляют.
Я имел уже честь сообщить вам, что здесь негде добыть рослых и сильных лошадей, потому в царской армии собственно кавалерии нет, зато государь в последнее время сформировал 16 драгунских полков, преимущественно из дворян и землевладельцев, которые обязаны отправлять службу как простые солдаты, но на собственный счет. Они ездят на легких татарских лошадях и выдержали несколько удачных стычек со шведскими отрядами в Лифляндии; но сомнительно, чтобы в правильном бою они могли устоять против шведских кирасир, которые имеют значительное преимущество перед ними, так как снабжены и лучшими лошадьми, и лучшим оружием.
Что касается казаков, они несколько похожи на имперских гусар и скорее пригодны для секретов и перестрелок, чем для правильных военных действий. Из них одни вооружены коротенькими ржавыми ружьями, другие – луками и стрелами. Они обязаны являться на службу по призыву царя и в том количестве, в каком царь сочтет нужным созвать их.
Артиллерия в настоящее время замечательно хорошо устроена, и генерал Огильви говорил мне, что ни у одного народа не встречал такого уменья обходиться со своими пушками и мортирами, как в прошлом году у русских под Нарвой7. Недавно отлито сто новых медных орудий разных калибров, большая часть которых уже отправлена в Смоленск со многими мортирами, со значительным запасом бомб, гранат, пороха и прочих боевых припасов, которых здесь вполне достаточно, так как за последние годы открыты многие залежи прекрасной железной руды, а селитры с Кавказа доставляется даже более, чем нужно. Русские начали также выделывать мушкеты и пистолеты, добыв нескольких оружейников из Берга, из владений курфюрста пфальцского; эти мастера изготовили оружие для многих полков, но виденные мною образчики их работы очень неудовлетворительны. Со временем, впрочем, оружейное дело здесь, вероятно, усовершенствуется.
Содержание всей этой армии обходится царю не более двух третей той цены, в которую то же количество войска обошлось бы всякому другому из европейских государей, так как русские, имеющие достаток, обязаны нести службу на собственный счет или за крайне незначительное вознаграждение; расходы идут единственно на иностранных офицеров и на простых пехотных рядовых. Я, впрочем, нахожу, что здесь даже суммы, необходимые для таких расходов, собирать очень затруднительно. Это одна из причин того, что большинство солдат одето и вооружено не так, как бы можно было ожидать, глядя издалека. Богатство страны отнюдь не соответствует ее пространству: золотых и серебряных руд еще не разыскано; торговля далеко не стоит на надлежащей степени развития, хотя и возрастает с каждым днем.
Чтобы помочь этому недостатку в деньгах, купцы после начала войны обложены многими новыми повинностями, преимущественно же их обязывают обменивать определенное число наличных ефимков8 на местную государственную монету, что крайне выгодно казначейству, так как оно, приняв наличный ефимок в шестидесяти копейках и расплавив его, чеканит из него сто двадцать копеек.
Царь, находясь при своей армии, до сих пор никогда не являлся ее начальником; он состоит только капитаном бомбардирской роты и несет все обязанности этого звания, а молодой царевич, сын его, числится солдатом в гвардейском Преображенском полку. Это, вероятно, делается с целью подать пример высшему дворянству, чтобы и оно трудом домогалось знакомства с военным делом, не воображая, как, по-видимому, воображало себе прежде, что можно родиться полководцем, как родишься дворянином или князем. В этом году между фельдмаршалом Шереметевым и фельдмаршалом Огильви, как слышно, идет спор, которому из них достанется высшее начальство и кто будет командовать в случае, если им придется действовать вместе. Прошлого года такого вопроса не возникало; у каждого из них была отдельная армия. Хотя генерал Шереметев старший фельдмаршал, Огильви – более старый воин; он не хочет уступить, а потому, надо полагать, постарается убедить государя, чтобы его величество сам принял на себя верховное начальство; тогда оба фельдмаршала будут равно подчинены ему.
10 марта сюда прибыл из Воронежа царский вице-адмирал, голландец Крюйс, и сегодня же вечером думает на почтовых отправиться к Ладожскому озеру, где примет на себя командование собранным вокруг Петербурга небольшим флотом, который, по словам Крюйса, будет состоять из двенадцати 24-30-пушечных фрегатов, 8 меньших судов, 4 бригантин, 4 брандеров и 7 галер.
Скажу кстати несколько слов о большом царском флоте, который строится в Воронеже, – городе, расположенном на Дону (Танаисе), приблизительно за 400 английских миль от Москвы. Там уже почти готово 40 или 50 военных судов. На самом большом из них поставлено 80 или 90 пушек, но в воде оно сидит только на 13 футов, потому что плоскодонно. Первый опыт кораблестроения был не особенно удачен: плотники употребили в дело сырой лес, потому корабли и галеры стали распадаться уже года через два