Чтобы поступить на государственную службу, надо было дать присягу, отвергающую пресуществление. Продолжались споры о епископальном и синодальном устройстве церкви, о писаных и импровизированных молитвах, о белых и черных облачениях, о погружении или обливании при крещении, о принятии причастия стоя или сидя, о чтении и пении при церковных службах и т. п. В самой англиканской церкви обозначились две спорившие партии: высокоцерковников, строго охранявших устройство, полученное англиканской церковью во время реформации, и низкоцерковников, снисходительнее относившихся к протестантам, несогласным с этим устройством, к так называемым нонконформистам. Вильгельму III приходилось много заниматься церковными делами в Англии. Сам он, воспитанный в пресвитерианской религии, сочувствовал партии низкоцерковников. Он стремился, говоря словами Маколея, «произвести в законах о церкви три великие реформы. Первой его целью было доставить диссидентам возможность свободно и безопасно отправлять свое богослужение. Второй его целью было произвести в англиканском богослужении и церковном устройстве перемены, которые бы, не оскорбляя людей, приверженных к этому богослужению и устройству, примирили умеренных нонконформистов. В-третьих, он хотел доставить протестантам без различия сект доступ к гражданским должностям. Все три цели были хороши; но только первая из трех была в то время достижима. Для второй он жил слишком поздно. Для третьей слишком рано»[70].
Итак, церковные дела в английской жизни XVII в. имели такое важное значение, так выступали на первый план, что не могли не бросаться в глаза даже иностранцу, в особенности если он притом был заинтересован этой стороной жизни. Чужие исповедания вообще интересовали Петра; различие вер было темой, которую он охотно поддерживал в разговоре, и в таких разговорах он занимал твердую позицию как знаток своего православного обряда и большой начетчик в Священном Писании. На амстердамского бургомистра Витзена, с которым Петр часто видался и много беседовал во время своего пребывания в Голландии, он производил впечатление человека очень сведущего в делах веры и усердного к ней. «Его величество, — писал Витзен Лейбницу, — очень усерден к вере христианской, очень сведущ в церковных делах и начитан в Священном Писании, которое он знает в совершенстве. Я имел честь говорить с ним об этом предмете»[71]. Знание обряда и церковных книг он приобрел, конечно, не путем каких-либо богословских изучений, а благодаря практике, присутствуя постоянно при богослужении в детстве и юности. И в зрелые годы, ведя очень подвижный образ жизни, он все же не пропускает церковной службы, когда это возможно. Притом годы его юности совпали как раз с полосой оживления религиозных вопросов и споров в Москве. Таков был известный спор о времени «пресуществления Св. Даров» в «таинстве евхаристии», в котором принимали участие Сильвестр Медведев и братья Лихуды; появилась так называемая «хлебопоклонная» ересь; не отзвучали еще голоса раскольников, и можно думать, что это религиозное оживление все же хотя бы до некоторой степени задевало и Петра, так как и до него, несомненно, должны были долетать отголоски церковных споров. Вместе с тем он проявляет также интерес и к чужому богослужению, и еще в Москве, до выезда за границу, он сделал неслыханный для московского государя шаг, посетив католическую службу. Путешествуя за границей по Германии и Голландии, он заглядывал в иностранные церкви. Поэтому естественно видеть у него тот же интерес и в Англии, в особенности когда церковность в этой стране была таким заметным явлением.
С другой стороны, и в англиканской церкви, может быть, уже в то время появляется стремление познакомиться ближе с восточным православием. Возможно, что этими именно побуждениями был вызван визит к Петру английских епископов, отмеченный в «Юрнале» под 15 февраля: «были у нас аглинские епископы и, быв с полчаса, поехали». Епископы должны были найти в московском царе готового вести с ними речь собеседника; поэтому, конечно, они и были приняты. Среди посетивших Петра английских иерархов был и знаменитый епископ Солсберийский Бёрнет, принимавший такое видное участие в церковных и государственных делах в царствование Вильгельма III, сановник церкви, принадлежавший к направлению низкоцерковников и потому непопулярный в кругах строгого англиканского духовенства. «Что бы ни думали о мнениях Бёрнета, — говорит о нем Маколей, — относительно гражданского и церковного управления или о характере и уме, выказанных им в защите этих мнений, крайняя неприязнь партий не осмеливалась отрицать, что рвение, деятельность и бескорыстие этого пастыря были достойны самых чистых веков церкви. Его ведению подлежали Вильтшир и Беркшир. Эти графства он разделил на округи, которые посещал прилежно. Каждое лето он около двух месяцев объезжал церкви, проповедуя, катехизируя и конфирмуя. Когда он умер, в его епархии не было уголка, население которого семь или восемь раз не имело бы случая слушать его поучения и спросить его совета. Худшая погода, худшие дороги не препятствовали ему исполнять этот долг. Однажды во время водополья он подверг свою жизнь явной опасности, чтобы только не обмануть сельского прихода, ожидавшего речи епископа. Бедность низшего духовенства постоянно беспокоила его доброе и великодушное сердце. Он хлопотал неутомимо и, наконец, успел исходатайствовать низшему духовенству у короны назначение, известное под названием дара королевы Анны. Во время объездов своей епархии он особенно заботился о том, чтобы не обременять низшего духовенства. Вместо того чтобы требовать от них содержания, он сам их продовольствовал. Бёрнет всегда останавливался в городе с рынком, держал стол, скромным гостеприимством и великодушной щедростью старался примирить людей, предубежденных против его учения. Когда он назначал бедный приход, — а ему часто приходилось раздавать такие приходы, — то обыкновенно прибавлял к доходу из собственного кошелька двадцать фунтов в год.
Десять способных молодых людей, которым он назначил в содержание каждому по тридцати фунтов в год, изучали богословие под его собственным надзором в Солсберийской обители»[72].
Еще осенью 1697 г. Лейбниц в письме к епископу от 24 августа обратил внимание Бёрнета на московского царя, путешествующего по Европе. В письме Лейбниц высказывает мысль, что союз императора, царя и курфюрста Саксонского, избранного на польский престол, может оказаться гибельным для турок, и варварство может быть изгнано из Европы:
Et si fatavolunt Caesar, Czar, Saxogne juncti
Europa poterunt pellere Barbariem.
«По поводу московитов, — продолжает, приведя это двустишие, Лейбниц, — надо сообщить вам о Великом посольстве, при котором сам монарх находится инкогнито. Мы их видели, когда они проезжали по соседству. Хотя у этого государя и не наши манеры, но у него очень много ума. Он находится инкогнито при своем посольстве… Царь, говорящий немного по-голландски или по-немецки, сказал курфюрстинам, которые с ним ужинали в замке Коппенбрюгге, принадлежащем курфюрсту Ганноверскому, где угощали царя, что он намерен построить 75 военных кораблей, чтобы действовать с ними на Черном море. В настоящее время он думает только о войне с турками. Главное удовольствие его — морское дело, которое он изучил хорошо и хочет изучать в совершенстве, так как он имеет намерение овладеть Черным морем. Теперь он, вероятно, в Голландии, где намерен лично познакомиться со всем, что касается мореплавания. Полагают, что он проедет до Венеции, чтобы посмотреть там на галеры и на знаменитый арсенал. Впрочем, он желает остаться в совершенном инкогнито и требует, чтобы все притворялись, как будто не знают его. Только в присутствии курфюрстин он хотел быть тем, что он есть»[73].
Может быть, личные качества епископа Солсберийского содействовали возникновению той привязанности, которую стал испытывать к Бёрнету, познакомившись с ним, Петр. О сношениях царя с английскими иерархами и о знакомстве его с Бёрнетом доносил в Вену австрийский резидент Гофман: «Здешнее духовенство сочло себя обязанным поставить его (т. е. Петра) в известность и ознакомить со здешним богослужением и ритуалом и для этого отправило к нему знаменитого доктора Бёрнета, теперешнего епископа Солсберийского, предложило ему, не угодно ли ему будет посетить их богослужение, на что он охотно согласился, но поставил им на вид, что он никуда не может отправиться, чтобы не сбегался весь народ, что для него невыносимо. Он оказал особенное и с его стороны совершенно необычное уважение к епископам, так откровенно и благосклонно держал себя с ними, как ни с кем еще не делал, из чего заключают, что он должен иметь большое почтение к духовенству»[74].
Неизвестно точно, о чем шла беседа царя с епископами во время их визита 15 февраля. Гюйсеновская редакция «Юрнала» говорит, что «разговаривали о разных материях, а больше о греческой вере». О содержании этой и других подобных же бесед можно составить представление по несколько более позднему письму Бёрнета. 27 февраля Петр, вероятно отдавая визит, посетил примаса английской церкви архиепископа Кентерберийского Тенисона в его резиденции Ламбетском дворце: «После обеда ездил десятник к архиепископу Контебехскому (Кёнтерберийскому)», — читаем в «Юрнале» под этим днем[75]. «Царь оказал честь здешнему духовенству, — сообщал Гофман в депеше в Вену от 1/11 марта. — Третьего дня, в воскресенье, он присутствовал инкогнито в капелле архиепископа Кёнтерберийского, а затем завтракал с означенным архиепископом stante pede (стоя)»[76]. Лондонское предание добавляет, что при этом визите на царя особенно сильное впечатление произвела громадная библиотека Ламбетского дворца, и он будто бы сказал, увидев ее, что никак не думал, чтобы на свете было столько печатных книг