них катастрофой. Русским войскам пришлось выручать незадачливых союзников из беды.
8 января 1713 г. шведы были настигнуты русскими у Фридрихштадта. Стенбок полагал, что его корпус находился в полной безопасности — он велел разрушить шлюзы, затопить местность и соорудить укрепления на дамбах. Царь сам обследовал местность и укрепления, составил план атаки и предложил участвовать в ней союзникам, но те отказались, считая затею обреченной на неудачу.
31 января русские двинулись по дамбам двумя колоннами: пехотой командовал Петр, а кавалерией, следовавшей по другой дамбе, — Меншиков. Произошло то, с чем до этого не встречались русские и что в последующие годы станет обыденным: не приняв боя, шведы бросились наутек, побросав в воду.
Оставив Фридрихштадт, неприятель укрылся в Тоннннгене. Петр отбыл в Россию, поручив осаду крепости Меншикову, Светлейший так плотно блокировал город с суши, а датский флот с моря, что корпус Стенбока стал испытывать затруднения с продовольствием. Еще более гарнизон крепости изнурял недостаток пресной воды. Разразившаяся эпидемия унесла более четырех тысяч осажденных.
Несмотря на трения между союзниками и отсутствие согласованности в их действиях, Стенбок в конце концов ликовал.
Царь посчитал, что настало подходящее время возобновить хлопоты о своем повышении в чине, поскольку он тоже был при-частен к победе.
Указ о присвоении Петру чина полного генерала был подписан «князем-кесарем» еще 7 марта 1712 г. Петр, однако, задержал обнародование указа, что свидетельствует о том, что порядок продвижения по службе он распространял и на себя: очередной военный чин должен присваиваться за успешное руководство военными операциями, а не просто за службу. Как и всегда в этих случаях, он обратился с челобитной к «киязю-кесарю» Ромодановскому: «Понеже ваш указ, Вписанный о перемене чина моего к генерал-фельдмаршалу Шереметеву я тогда не объявил ради несчастья против турок, а сей виктории могу и я причастником быть, ибо по разбитии датских войск никто оного иной в Тонинг загнал, как российские войски, где я командиром был (о чем уже вашему величеству давно известно)».
Стремление завершить войну составляло главную, но не единственную заботу Петра. Если в предполтавский период театр военных действий и все, что связано с его обеспечением, отнимали у царя всю энергию, то теперь, в послеполтавский период и особенно после Прутского похода, у него появилось больше возможностей уделять время делам гражданским. Правда, возможностей этих было не так уж много. Сам Петр в письме к Екатерине на этот счет рассуждал так: «Мы, слава богу, здоровы, только зело тяжело жить, ибо я левшою не умею владеть, а в одной руке принужден держать шпагу и перо, а помочников сколько, сама знаешь».
Под «шпагой» царь подразумевал руководство военными операциями и всем, что было связано с созданием регулярной армии и военно-морского флота. «Перо» символизировало законодательную работу, гражданские дела.
Пером Петр пользовался довольно часто. Он любил и умел писать письма, часто отдавал письменные приказания генералам и офицерам, составлял или редактировал реляции о победах, инструкции, дипломатические документы. От того времени документов, лично составленных царем или составленных при его участии, сохранилось великое множество. Но под «пером» Петр подразумевал не такого рода творчество, призванное удовлетворить сиюминутные потребности, а осуществление задуманных преобразований и подготовку фундаментальных законов.^ определяющих пути их осуществления. Такие возможности! если и возникали, то были кратковременными, ибо не надо было обладать мудростью Петра, чтобы считать главнейшей заботой правителя страны, народ которой вел смертельную схватку с неприятелем, успешное завершение этой схватки.
Эту мысль царь облек в образную форму: «Когда человек залез в воду выше горла, ему естественно заботиться только о том, как бы спасти жизнь, забывая все остальное».
«Забыть все остальное» Петру не позволили обстоятельства, требовавшие его внимания к делам, будто бы далеко отстоявшим от военных нужд. Если, однако, внимательнее присмотреться к этим делам, то можно обнаружить, что все они в конечном счете были связаны с заботами военного характера. Упрощение типографского шрифта, например, как и личные задания Царя о переводе и напечатании иностранных книг, казалось бы, имели самое отдаленное отношение к театру военных действий, но достаточно взглянуть на список переведенной литературы тех лет, чтобы обнаружить в нем огромное число книг военного содержания. Новым шрифтом проще было печатать такие книги и легче читать их.
Рабочий день Петра в мирное время был насыщенным и напряженным. Еще большего напряжения требовали дни и недели, проведенные царем на театре войны. Здесь и бессонные ночи, и огромная нервная нагрузка, и постоянные переезды в дождь в осеннюю непогоду и в зимнюю стужу.
Он был легок на подъем, ему ничего не стоило отправиться в дальний путь налегке, без подготовки, иногда даже не из дому, а от какого-либо гостеприимного хозяина, где он обедал. Обыкновенная повозка или сани были для него и местом ночлега и обеденным столом. Останавливался он только для смены лошадей.
Сами переезды требовали огромной траты энергии. В иное время эти переезды настолько изматывали, что даже непритязательный к дорожному комфорту царь жаловался на усталость. В 1705 г., например, он писал: «Во все свое время столько не переездил верхом и прочие тягости понес как сей год». Одно из писем Петра этого года помечено: «Писано на лошади», т. е. царь не располагал временем и местом более удобным для написания письма, чем седло.
Полезная деятельность, как известно, измеряется не километрами преодоленного расстояния, а проделанной работой, приносящей реальные плоды. Но, прослеживая маршруты царя н изучая его распоряжения, нетрудно убедиться не только в полезности, но и в крайней необходимости его пребывания в том или ином пункте.
Колоссальная работоспособность позволяла Петру выполнять одновременно несколько дел. Круг их становился тем разнообразнее, чем дальше удалялся театр военных действий от границ России.
Одной из главных своих задач Петр считал строительство Петербурга, ставшего с 1713 г., когда туда переехали двор, Сенат и дипломатический корпус, столицей государства.
Чем руководствовался Петр, перенося столицу из Москвы, географического и экономического центра страны, в неустроенное место на окраине государства? Указа на этот счет или какого-нибудь другого документа, объясняющего решение царя, нет, поэтому приходится высказывать догадки.
Две столицы — Москва и Петербург — символизировали две России: Россию до преобразований и Россию в процессе их осуществления; город с беспорядочной планировкой, стихийной застройкой и город с прямыми улицами, парками, площадями.
Новая столица явилась окном в Европу, она воплотила мечту Петра о превращении России а морскую державу, располагавшую кратчайшими путями для экономических и культурных связей со странами Западной Европы. Петербург приобрел значение не только политического центра, но и важнейшей военно-морской гавани.
Вероятно, имели значение и личные мотивы — антипатия к старой столице, проявлявшаяся хотя бы в том, что он предпочитал кремлевским палатам незамысловатый деревянный дворец в Преображенском. С Москвой у Петра ассоциировались силы, выступавшие лично против него и против его новшеств; старая столица оказалась ареной его борьбы за власть с Софьей.
Перенесение столицы — важнейшая акция Петра. Надо было обладать широтой взглядов и умением глядеть далеко вперед, чтобы представить себе город будущего, отличавшийся строгой красотой и величественностью. Он понимал, что плоды его усилий пожнут будущие поколения.
Ходила молва о том, как Петр, сажая желуди, заметил, что на'лице одного из присутствовавших мелькнула скептическая улыбка. Разгневанный царь, заметив ее, сказал:
«Понимаю! Ты мнишь, не доживу я матерых дубов. Правда! Но ты — дурак; я оставляю пример прочим, чтоб, делая то же, потомки со временем строили из них корабли. Не для себя тружусь, польза государству впредь».
Обозревая небольшую крепость, свой скромный одноэтажный домик с тремя покоями, срубленный из сосновых бревен, царь мечтал об оживленном городе с гаванью не хуже амстердамской. У причалов — амбары с пенькой, смолой, кожей и железом, разноязычный говор купцов, прибывают из стран Западной Европы и корабли, трюмы которых загружаются русскими товарами…
Отчасти эта мечта осуществилась при жизни Петра. 28 сентября 1714 г. во время торжественного спуска корабля «Шлиссельбург» царь, обращаясь к сенаторам, генералам, морским начальникам и иностранным гостям, приглашенным на празднество, с гордым сознанием содеянного заявил:
«Есть ли кто из вас такой, кому бы за двадцать лет пред сим пришло в мысль, что он будет со мною на Балтийском море побеждать неприятелей на кораблях, построенных нашими руками, и что мы переселимся жить в сии места, приобретенные нашими трудами и храбростию?
Думали ли вы в такое время увидеть таких победоносных солдат и матросов, рожденных от российской крови, и град сей, населенный россиянами и многим числом чужестранных мастеровых, торговых и ученых людей, приехавших добровольно для сожития с нами?
Чаяли ли вы, что мы увидим себя в толиком от~исех владетелей почитании?»
Петр владел ораторским искусством и умело им пользовался. В цитированной речи, произнесенной с большим подъемом, он как бы подводил итоги усилий страны, 14 лет боровшейся за выход к морским просторам. Заметим, что то, что Петру казалось чудом, что он называл Парадизом, имело весьма скромный вид.
Из описания города, составленного тремя-четырьмя годами раньше произнесенной речи (1710–1711 гг.), видно, что его первоначальным центром была Троицкая площадь, расположенная рядом с Петропавловской крепостью. Там находились Троицкий собор и правительственные учреждения, там устраивались празднества.