Гордон вперил тяжелый взгляд в Минаева, раздумывая. Потом встряхнул головой и решительно бросил:
– Я не могу ослушаться государева приказа, я должен быть под Азовом, господа!
Через полтора часа флотилия тронулась в путь вниз по Дону. Фрол Минаев со старшинами правобережьем отправился на конях в Черкасок, ожидать приезда государя Петра Алексеевича.
Степной зной господствовал повсюду. Спасения не было даже в тени, и только вода помогала временно получить облегчение от жары. Царь Петр, обнаженный по пояс, сидел в деревянном кресле на одном из головных стругов и неторопливо листал «Юрнал в путном шествии» (журнал продвижения флотилии), который он велел своим писарям вести скрупулезно и точно, что они и выполняли, зная крутой нрав царя. Петр перевернул плотный лист журнала и начал читать убористую писанину, с девятнадцатого июня начиная: «В 19 день. В 12 часу Доном пошли в путь и проехали городок Паншин, – стоит на острову на правой стороне; в 7 часу был дождь; во 2 часу ночи проехали городок Голубые, – стоит на нагорной стороне на берегу на ровном месте, огорожен тыном». Петр вспомнил, как встретились им здесь черкасские казаки, доложившие, что передовой отряд Гордона переправился через Дон и движется к Азову. Царь крикнул дневальному, чтоб сей час доставили к нему писаря, а сам стал обдумывать содержание записки Патрику Гордону.
Писарь явился с бумагой, пером и пузырьком чернил. «Расторопный малый», – подумал Петр и вслух произнес:
– Пиши!
Писарь торопливо заскрипел пером, едва поспевая за царем:
– Min Her Jeneral! Вчерашнего дня уведомеся мы о переправе вашей через Дон от казаков из Черкасского на Голубые коньми, а з Голубых на Паншин водою едущих… И того ради господин наш генерал приказал мне писать к вашей чесности, чтобы изволили, осмотря место, паче же пристань удобнейшую, где лутче и безопасней людям, паче же артиллерии, которой о величестве сам ведаешь, для которого дела удобно есть, дабы оное описаф и с нарочетым человеком в встречу нам прислать, да бы через письмо, такожде и через слова посланного удобной в том деле выразумеф, и ступать могли. А мы идем Доном с великим поспешанием днем и ночью.
Петр взял у писаря бумагу, перечитал написанное и, поставив размашисто подпись «Piter», передал дневальному, коротко приказал:
– Отправить немедля нарочным в Черкасск генералу Гордону.
Отправив донесение, царь продолжил чтение «Журнала о путном шествии»: «20 день. В 12 часу в полы проехали городок Пять изб, огорожен тыном; стоит тот городок на берегу на ровном месте; в 10 часу проехали городок Верхний Чир, стоит, на правой стороне, на берегу, на ровном месте. День был тих;, в ночи в 1 часу проехали Нижний Чир, там же стоит, как Верхний Чир». Петр перевернул лист и продолжал читать: «В 21 день. В 6 часу проехали городок прозванием Кобыльский, на правой стороне, – стоит на берегу на ровном месте; той ночи в 10 часу проехали городок Есаулов, стоит так же как стоят общие городки; во 2 часу после полуночи проехали городок Зимовейский».
Донской казачий городок. Рис. кон. XVII века. Таким его мог видеть Петр I в 1695 году
– Суши весла! – раздался вдруг зычный голос капитана судна. Петр вздрогнул, поднял голову, посмотрел налево: на нагорной стороне Дона темнели казачьи курени очередной станицы. Суда флотилии одно за другим поднимали весла и усталые чалили к берегу. Царь вскочил, надел бомбардирский мундир, расставив по-морскому ноги, зашагал к середине корабля на выход. У трапа торопливо сброшенного матросами, государя ждали будущий адмирал русского флота Иван Михайлович Головин[11] и Франц Лефорт.
Иван Михайлович Головин
– Как зовется сей городок, господа? – указывая правой рукой на берег, спросил Петр.
– Курман Яр, господин бомбардир! – откликнулся Головин. – Сделаем короткую остановку, надобность есть в запасах пресной воды, герр Питер.
– Добро! – согласился Петр, первым ступая на выгоревший берег, на котором теснилось несколько десятков казаков во главе с станичным атаманом Саввой Кочетом, державшим на вышитом полотенце хлеб-соль.
Приняв Головина, одетого в богатый мундир, за царя, Кочет с поклоном протянул ему хлеб-соль, но тот переадресовал все это высокому молодцу в скромном бомбардирском мундире. Станичный атаман удивленно вскинул мохнатые брови вверх, но быстро сообразил, что это, как ни странно, и есть царь Петр, с поклоном поднес ему хлеб-соль, добавив:
– Прими, государь Петр Алексеевич, от сердец наших хлеб-соль и не потребуй откушать, чем Бог послал». Петр деловито отломил кусочек хлеба, макнул его в деревянную солонку и смачно захрустел поджаристой пахучей коркой, нагоняя аппетит у своих соратников.
За столом разговорились… Петр, быстро находивший общий язык с людьми разных званий и классов, сидел в окружении станичного атамана и дюжего, плотного казака ростом до двух метров, имевшем возраст лет сорока пяти. Савва Кочет представил его царю:
– Се, государь, есть наш курмоярский рожак[12] Захар Петров сын Морковкин, первый силач на Дону, самого Стеньку Разина на лопатки кидал. Стрелок первейший у нас.
Донской казак и казачки верховых станиц.
Рис. А.И. Ригелъмана
– Ужель первейший?! – подначил казака Петр. – А вон ту птицу, что насупротив нас у того берега плавает, подстрелить единым выстрелом можешь.
Морковкин поднял ружья, почти не целясь, выстрелил. Пороховой дым на мгновенье окутал присутствующих, а когда он рассеялся, все увидели сраженную наповал утку, покачивающуюся на волнах.
Петр восхищенно посмотрел на Морковкина, потом вскочил с места, обнял и расцеловал смущенного гиганта:
– Молодец! Я тоже могу попасть, но только поцелюсь!
– Ужель ты Стеньку Разина борол?! – продолжал восхищаться царь. – Признавайся, что приврал для красного словца, Захар Петров?
– Отчего же приврал, государь? – слегка смутился Морковкин. – В сам деле, в натуре было!
– На-тка, поведай нам о Стеньке, Петрович, – поддавал жару Петр. – Расскажи. Хоть и супротивник он был отцу моему государю Алексею Михайловичу, царство ему небесное, а великой силы и таланта был сей Стенька. А я люблю талантливых людей, люблю сильных; они должны служить мне, служить России.
Степан Тимофеевич Разин.
Рис. неизв. голландского художника 2 июня 1671 г.
– Знавал я Стеньку недолго, государь. Было мне в те поры девятнадцать годков. Степан Тимофеевич, Стенька, стало быть, городок с ватагой своей построил в Кагальнике, недалече отсель, вот там я и видал его. Нашему брату, простому казаку, он колдуном казался, мог гутарить на разных иноземных языках, саблюкой рубился, как черт, а уж гутарить как красно мог, заслушаешься! Случилось мне раз повалить его в борьбе, да то случаем вышло, и сам не помню как.
Петр внимательно слушал Морковкина, потом раздумчиво произнес:
– Жалко, что не успели тогда из Степана Разина сделать великую государству пользу. Жалко, что жил сей способный человек не в мое время, я сделал бы из него мужа, весьма полезного отечеству![13]
Потом помолчал и весело добавил, указывая на Морковкина:
– Вижу, не перевелись еще богатыри на земле Донской. Жалую тебя полковником донским, Захар Петров Морковкин, и приглашаю на дело, зело государству нужное! Под город Азов приглашаю.
Сидели еще около часа. Царь интересовался названиями городков, лежавших на пути. Отвечал на государевы вопросы атаман Савва Кочет:
– Дале, государь, лежит городок Нижний Курман Яр, потом Нагавкин, затем на левой стороне будет Филиппов городок, а дале городки Терновый, Цимла, Камшай, Романовский, Михалев, Троилин и другие наши городки аж до самого Черкасского городка.
– Ну, с богом, в путь! Спасибо за хлеб-соль, казаки! – поднялся из-за стола Петр.
Через полчаса флотилия двинулась по тихоструйным водам Дона к Черкасскому городку – административному, общественно-политическому и торгово-экономическому центру Земли донских казаков.
К донской казачьей столице петровская флотилия прибыла на рассвете двадцать пятого июня. И хотя был только пятый час утра, государя встретила группа старшин и казаков во главе с войсковым атаманом Фролом Минаевым. Петр, энергично сбежав по деревянному трапу на берег, порывисто обнял и трижды расцеловал зардевшегося от смущения атамана:
– Ну, здравствуй, Минаич! Рад ли ты мне! – сияя, говорил Петр. А Минаев все норовил подать царю хлеб-соль, смущенно повторяя:
– Безмерно рад, великий государь! Безмерно рад!
В этот момент рассветную тишину разрезал орудийный залп с придонских бастионов Черкасска: то казаки салютовали царю и его флотилии.
– Казаки донские сим громом пушечным кланяются тебе, великий государь! – возвысив голос, взволнованно прокричал Фрол.
А потом, выждав, когда орудийный гром эхом спрячется на левом берегу Дона, Минаев с поклоном пригласил:
– Милости прошу, государь, тебя, господ генералов и офицеров твоих в курень мой скромный откушать, чем бог нонче сподобил.
– Доброе дело предлагаешь, Минаич, мы согласны! Веди!
Минаевский дом-курень, названный самим хозяином «скромным», был лучшим в Черкасском городке. Стоял он на возвышении невдалеке от Майдана – соборной площади, на которой некогда располагался деревянный войсковой собор во имя Воскресения Христова, сгоревший в 1687 году. Курень был двухэтажным с дубовым балкончиком по междуэтажному поясу. Когда компания во главе с царем подошла к нему, на пороге их хлебом-солью встретили три сына Минаева, казаки крепкие, прошедшие под отцовским приглядом походы, стычки, бои с врагами Дона и России. Государь принял хлеб-соль, по очереди расцеловал крепкотелых потомков атамана и по широкой дубовой лестнице двинулся на второй этаж, где в обширной горнице были накрыты столы.