– Ударь, господин генерал, с пехотой по переправе татарской, да прихвати дюжину пушек. Поддай огоньку басурманам, Патрик, прещедро поддай!
Заметив посланца князя Долгорукова, Петр, минуту помедлив, буркнул:
– Ну что, братец, тяжко твоему князю приходится?
Гонец вытянулся во фрунт, отчеканил:
– Его светлость князь Долгоруков молит ваше величество о помощи, иначе, государь, гибель всем на острову будет.
– А ведь и в сам деле перережут сердешных! – засуетился Петр и послал в помощь князю тысячу пехотинцев и небольшой отряд конницы.
Наступил критический момент. Татары и турки уже приближались на конях к острову, уже с воды ревели они свое «Алла!», когда Гордон с отрядом показался на виду неприятеля и стал разворачивать пушки и пехоту для обстрела и последующей атаки.
Завидев плотные массы русской пехоты и грозно разворачивающиеся орудия россиян, басурмане в панике стали вертать коней, торопясь живыми вернуться на свой берег. Отряд князя Долгорукова был спасен.
– Добре! – заключил Петр увиденное и велел князю закрепляться на острове.
Три дня без передыху работали солдаты князя Долгорукова, возводя ретраншемент, наконец все было готово, на валах поставлены пушки. Дав короткий роздых солдатам, князь оставил в ретраншементе четыре сотни солдат и двести казаков, а сам двинулся на соединение с основными силами армии Петра. Оставленный на острове гарнизон сообщался с армией через плавучий мост, наведенный через Дон старательными саперами.
Вечером следующего дня снова собрался военный совет: Петру хотелось знать, как идут земляные работы. Общая картина радовала: россияне все ближе и ближе подбирались к азовским крепостным рвам. Петр зело был доволен успехами Гордона и Головина, но пожурил Франца Лефорта, который отставал от своих сотоварищей в сооружении редутов. Добрым словом отозвался царь о донских казаках, которые тоже вели земляные работы и сумели близко подобраться к валам Азова.
– Сии работы, господа военная консилия, должны быть закончены в ближайшие дни, дабы пушкари наши могли с новых позиций показать басурманам мощь российской артиллерии. Общую бомбардировку Азовской фортеции назначаю на двадцать седьмого сего июля.
Когда все разошлись, Петр сел на низкий дубовый столик и пододвинув чернильницу, отписал в Москву Андрею Виниусу: «В деле нашем порядок идет добрый, и уже тридцати сажен от города обретаемся»[19]. Отправив письмо с нарочным в Москву, Петр устало повернулся к святому углу, истово перекрестился, промолвив:
– Господи, даруй победу над басурманами. Аминь!
С рассветом двадцать седьмого июля русские пушкари засуетились у своих орудий. Появились командиры, из своих шатров вышли Гордон, Головин, Лефорт, обнаружившие, что «бомбардир Петр Алексеев» уже давно возится у своего орудия. С моря дул напористый ветерок, принося желанную прохладу.
– Зело жарким будет день, господа генералы! – увидев командиров дивизий, весело прокричал Петр и добавил, кивнув в сторону Азова: – Особливо для басурман!
Гордон скептически сморщил лицо, выражая сомнение.
– Ужель не согласен, Петр Иваныч? – заметив недовольную мину шотландца, проговорил Петр.
– Сомневаюсь, господин бомбардир! – не стал отнекиваться Гордон. – Калибр орудий наших не столь велик, чтобы на таком большом расстоянии разрушить сию мощную фортецию. Почитаю первейшей необходимостью сделать проломы в крепостной стене с помощью подкопов, государь.
– Сие верно, Патрик, – орудуя банником, ответил Петр, – но вить подкопы уже ведутся, и нам нелишне потревожить басурман и с помощью орудийной канонады, дабы отвлечь османов от сооружения контмин.
– Зряшная трата пороху и ядер! – буркнул шотландец и заключил – Впрочем, решать тебе, государь!
– Тогда начнем! – потирая руки, возбужденно проговорил Петр. – Пли! – и первым поднес коптящий факел к орудийному запалу.
Грохот разорвал утреннюю тишину, из орудийного зева дохнуло огнем и пороховой гарью, ядро, прочертив по небу огненный след, врезалось в угол азовского бастиона, выбив град каменных брызг.
– Вот так надобно, Патрик! – сияя от удачи закричал Петр. – Пли, ребята!
Пушкари один за другим прикладывали чадящие факелы к запалам орудий, которые тут же подавали громовой голос, посылая в сторону Азова чугунные ядра и бомбы. Одновременно начали «огненную потеху» и другие российские батареи, и мгновение спустя сплошной неумолчный грохот объял окрестности Азова.
На валах и стенах крепости суетливо забегали янычары, возбужденно что-то выкрикивая на своем языке; появились турецкие пушкари. Вскоре с азовской стороны загремели ответные выстрелы, ядра вздыбили землю перед строем русских орудий, а пули мелкой сетью покрыли взлохмаченную степь перед российскими позициями. В разгар артиллерийской дуэли у степного марева, словно привидения, вырвались татарские всадники и с гиканьем пошли на россиян. Навстречу им бросил своих казаков атаман Фрол Минаев. Под ясной лазурью июльского неба разгорелось кровавое побоище. Звон сабель, крики раненых, хрип умирающих, стоны ухающих орудий – все слилось в единый кошмарный вой. Час длился весь этот ужас, наконец, татары отступили, и Петр велел трубить отбой, чтобы подобрать раненых, упокоить убитых.
Петр I перевязывает раненого солдата.
Рис. из открытых источников
К коменданту азовскому Муртаза-паше Петр отправил двух казаков с предложением сдать крепость на условиях свободного выхода. Через час донцы вернулись понурые: Муртаза-паша объявил, что «по воле всевеликого султана, да живет он вечно, он намерен защищать Азов-крепость до конца. И он не сомневается, что конец тот будет победоносным для правоверных, да покровительствует им Аллах!»
Еще висело над окровавленной землей неяркое солнце, еще хоронили россияне своих убитых, а Петр собрал в побелевшем от жары шатре высших командиров. Стройный и подтянутый вошел под своды шатра Патрик Гордон, ссутулясь, боком просунулся Головин, со сдвинутым набок париком прошагал к своему месту Франц Лефорт, тихо и осторожно, поклонившись собравшимся, вошел донской атаман Фрол Минаев. Лицо его еще пылало остатними всполохами недавнего боя с татарами. Вошли инженеры во главе с Францем Тиммерманом и Адамом Вейде. Когда все расселись, Петр, пыхнув трубкой, устало, но твердо начал:
– Господа консилия! Азов-город в крепком обложании, раскаты и башни, где были пушки и вся пушечная стрельба, отнята и сбита. И в каменном городе, как доносят лазутчики наши, все разбито и выжжено, так и от бомб, и жильцов там никого нет, ибо все вышли в вал, который против наших обозов. Однако ж, находясь в столь бедственном положении, комендант тамошний Муртаза-паша отказался сдатца на почетных для басурман условиях. Сей узел Азовский развязан может быть токмо дерзостным штурмом, коий я и предлагаю совершить пятого для сего месяца августа. Прошу высказываться, господа!
Первым встал Лефорт.
– Государь! Поддерживая решение ваше о штурме Азова, хочу добавить, что нынешней ночью перебежал к нам из крепости грек, коий сообщил, что в Азове из семи тысяч человек тамошнего гарнизону почти третья часть выбыла убитыми и ранеными. Ко всему этому, басурмане испытывают недостаток в съестных и боевых припасах. Сей грек-перебежчик сообщил также, что саперы Муртазы-паши заложили контрмины для уничтожения наших подкопов. Вчера мы обезвредили одну таковую мину на кладбище. Штурмом довершили мы победоносно сию осаду!
– Согласны, государь! – раздалось несколько голосов, в числе которых выделялся голос генерала Головина. Лишь Патрик Гордон, укрытый роскошным париком, сумрачно молчал и заговорил, когда стих одобрительный шум начальников, ратующих за немедленный штурм.
– Неразумно, государь, предпринимать столь опасное предприятие, коим, безусловно, является штурм, не приготовившись основательно к оному, – Гордон встал и говорил взволнованно и убедительно. Лицо его, обычно спокойное и невозмутимое, покрылось пунцовыми пятнами, голос звенел от волнения. – Нельзя предпринимать штурма, не сделав предварительного пролома в крепостных стенах, не имея достаточно лестниц и фашин. Бомбардировки крепости, проводимые слабыми силами, еще недостаточно. ослабили врага, чтобы предпринимать штурм. Полагаю также крайне необходимым подвинуть апроши[20]непосредственно к самому крепостному рву и, кроме сего, провести вокруг Азова свой ров, коий мог бы послужить для защиты на случай неудачи штурма, от чего храни нас Господь!
После страстной и аргументированной речи шотландца на минуту в шатре повисла тишина. Первым заговорил Петр:
– Зело опаслив стал ты, Патрик! – отечески пожурил он Гордона. – Не для сей канители прибыли мы сюда, чтоб топтаться под стенами Азова, боясь схватиться в прямом бою с басурманами. Завтра штурм! – Помедлив, он спросил: – Есть ли охотники в ваших полках, господа?
Голос подал атаман Минаев:
– Имеются, государь! Две с половиной тыщи донских казаков изъявили беспременное желание первыми пойтить на приступ Азова-города. Столь же, примерно, остались в резерве и то потому, что мы их определили для сбережения лагеря нашего со стороны степи, откуда все время налетает татарская конница.
– Добре, Минаич! – улыбнулся Петр. – Пусть сей порыв сынов Дона найдет восприемников в рядах солдат российских, господа. Приказываю в помощь казакам Фрола Минаича выделить по полторы тыщи человек от каждой дивизии российской. Прошу, господа генералы, от моего имени объявить по полкам, что за каждое взятое басурманское орудие рядовым будет заплачено по десять рублей, а господ офицеров за сей подвиг ждет особливая награда. Теперь обсудим диспозицию, господа.
Петр придвинулся к карте Азова, лежавшей на столе, генералы окружили его плотным кружком.
– Бутырский и Тамбовский полки имеют целью, овладеть угловым бастионом, коий помещается на левом фланге, – Петр потухшей трубкой указал это место на плане и продолжал. – Господину генералу Головину надлежит со своей дивизией овладеть укреплениями, кои находятся на правой стороне, ближе к реке Дону.