понентами Столыпина оказались многие консерваторы, монархисты. Крестьянский вопрос оказался ему не по зубам, создать на селе «опору режима» ему не удалось. Наконец, третье — политика переселения крестьян в Сибирь. Оставим в стороне перекосы этого процесса, проходившего во многом близкими сердцу премьера полицейскими методами. Да, примерно половина переселенцев осела на новых местах. Но что они сумели принести Сибири? Ни одного крупного города, ни одного крупного производства, никакого серьезного развития транспортных артерий. Стране требовалось укрепление промышленности — а новые сибиряки только слегка улучшили аграрную ситуацию, стали поставщиками некоторых масляных культур… Задачу индустриализации и заселения Сибири и Дальнего Востока решили только большевики 1–2 десятилетия спустя.
Повторим еще раз. Одна из проблем нашего времени в том, что идеологи государства, официальные пропагандисты, да и некоторые историки и писатели, охваченные ностальгией по «старой России», равняются на стратегических банкротов, на тех, кто проиграл свои главные сражения, на тех, кто «хотел, но не смог». Как бы красиво не выглядела идеология, у которой такие опоры — она обречена идти по кругу поражений. И это притом, что в истории нашей страны (в том числе — в ХХ веке) есть опыт выдающихся побед, открытий, строительства великой державы, торжества просвещения и профессионалов. Раздуваемые заслуги Столыпина (типа открытия Саратовского университета, в котором действовал один факультет — медицинский) на этом фоне выглядят жалко. Он не добился ни одной из поставленных целей. И продвигался вперёд по служебной лестнице только в условиях кадрового голода, который охватил Российскую империю с конца XIX века, когда лишь очень немногие образованные люди были готовы служить самодержавию.
Увы, Столыпин был всего лишь заурядным чиновник с наклонностями палача, которые проявлялись, прежде всего, от страха. Никаких значимых успехов на государственном поприще он не добился. Его аграрная реформа провалилась. Насаждаемый террором «порядок» рухнул. Никаких 20-ти лет спокойствия Россия не получила, вне зависимости от того, от кого их ожидал получить Столыпин. Достоин ли такой человек лаврой «национального героя»? Вопрос риторический.
В нашей богатой на события летописи, пожалуй, нет второго деятеля, чья официозная репутация через сто лет так разительно отличалась бы от исторической правды. Для современных российских «государственников» Столыпин превратился в фетиш, который олицетворяет «всё хорошее». При этом забывается, что в большой политике он присутствовал всего лишь шесть — семь лет и за это время не добился ни одной из поставленных задач.
Репутация Столыпина среди современников никогда не была яркой. Конечно, некоторые консерваторы видели в нём наиболее энергичного «защитника престола», но лишь некоторые. А о более прогрессивной публике и говорить нечего.
Красноречивые воспоминания о восприятии Столыпина в художественной среде оставил Корней Чуковский: «Когда Репин писал мой портрет, я в шутку сказал ему, что, будь я чуть-чуть суевернее, ни за что не решился бы позировать ему, потому что в его портретах таится зловещая сила: почти всякий, кого он напишет, в ближайшие же дни умирает. Написал Мусоргского — Мусоргский тотчас же умер. Написал Писемского — Писемский умер. А Пирогов? А Мерси д’Аржанто? И чуть только он захотел написать для Третьякова портрет Тютчева, Тютчев в том же месяце заболел и вскоре скончался.
Присутствовавший при этом разговоре писатель-юморист О. Л. д’Ор сказал умоляющим голосом:
— В таком случае, Илья Ефимович, сделайте милость, напишите, пожалуйста, Столыпина!
Все захохотали. Столыпин был в то время премьер-министром, и мы его ненавидели.
Прошло несколько месяцев. Репин сказал мне:
— А этот ваш Ор оказался пророком. Еду писать Столыпина по заказу Саратовской думы».
Своё согласие на предложение написать портрет премьер-министра Репин дал не сразу, искал самые различные предлоги, чтобы отказаться. Но Саратовская дума выполняла все предъявляемые художником требования, и отказываться было уже просто неудобно.
Художник решил изобразить Столыпина не царедворцем в мундире с орденами и всеми регалиями, а в обычном костюме. Портрет — свидетельство того, что Репина интересовала личность, а не государственная персона. Официоз и торжественность портрету придаёт только темно-красный фон.
После первого сеанса Репин рассказал друзьям: «Странно: портьеры у него в кабинете красные, как кровь, как пожар. Я пишу его на этом кроваво-огненном фоне. А он и не понимает, что это фон революции…» Как только Репин закончил портрет, Столыпин уехал в Киев, где и был убит. Здесь важнее всего — бытовое, привычное презрение к Столыпину, как к вешателю, диктатору, о симпатии к которому в интеллигентской среде даже говорить было странно.
Столыпинские переселенцы
Так мог ли он изменить русло нашей истории? Рискнем предположить, что это маловероятно. Теряя влияние при дворе, Столыпин не сумел бы убедить императора не вступать в Мировую войну. А в 1917-м вряд ли сумел бы что-то противопоставить решительности и харизме революционеров — от Александра Керенского до Владимира Ленина и Льва Троцкого. Это нетрудно доказать. Ведь лучший ученик и продолжатель Столыпина, мало чем уступавший ему импозантный и энергичный премьер-министр Владимир Коковцов не сумел оказать никакого влияния на события 1917 года. Аналогия, на наш взгляд, вполне убедительная. Просто оказался вне игры, несмотря на весь свой опыт… И у нас почти нет оснований считать, что на это хватило бы сил у постаревшего Столыпина. И Толстой был прав — премьер-министра стоило бы пожалеть, а не обожествлять его. В России есть, кому ставить памятники, в честь кого называть проспекты — в нашей истории немало выдающихся политиков, военачальников, ученых, строителей… За какие заслуги в этот пантеон включен Столыпин? Надеемся, что эта статья хотя бы отчасти ответит на этот вопрос. Богатство, респектабельность и готовность идти на жесткие репрессивные меры для сохранения своей власти — вот главные доблести премьера-реформатора. А еще — бесконечные словеса, красивые обещания и гладкие формулы. Но болтливость никогда не считалась полезным качеством для министров…
Лариса КазанинаПравые против Столыпина
Российская модернизация начала ХХ в., форсированная и направляемая сверху, стимулировала появление новых форм политической активности, дав толчок полемике по вопросам преобразований не только на уровне институтов государственной власти, но и в обществе [1]. «Для суждения о том, как общество и народ отнеслись к политике нынешнего министерства, нужно будет подождать реакции на нее со стороны настоящих политических партий, действующих на выборах в Государственную Думу и представляющих собою организации, раскинутые по всей стране», — писал печатный орган конституционно-демократической партии газета «Речь» [Там же].
«Аграрные волнение» в российской глубинке
Идеологи традиционализма были убеждены в том, что Россия самодостаточна и должна развиваться по собственному национальному пути, поэтому следует отказаться от искусственного втягивания ее в общеевропейский цивилизационный процесс. В основу их деятельности были положены идеи, сформулированные еще в 40-е гг. XIX в. и узаконенные Николаем I как главные столпы официальной политики: православие, самодержавие, народность. Из крупнейших общенациональных политических формирований на указанных позициях в рассматриваемый период находились образованный в ноябре 1905 г. Союз русского народа, Союз имени Михаила Архангела, учрежденный в 1908 г. группой бывших членов СРН во главе с В. М. Пуришкевичем; Русская монархическая партия. Их отличительными чертами были пестрый социальный состав и одинаково негативное отношение как к правительственному либерализму, так и к радикализму революционизирующейся части общества. Весомую роль в консервативном лагере играл образованный на первом Съезде уполномоченных объединенных дворянских обществ в мае 1906 г. исполнительный орган — Постоянный Совет объединенных дворянских обществ России. Он являлся корпоративной организацией поместного дворянства главным образом южных и юго-западных губерний, не порвавшего еще с занятием сельским хозяйством.
На страницах своих печатных органов правые много места уделяли обстоятельному разбору реформ в области экономики и налоговой политики, которые, по замыслу П. А. Столыпина, должны были обеспечить высокие и стабильные темпы экономического роста, создать мобильную и эффективную инфраструктуру, рациональную финансовую, кредитную и налоговую системы.
Та форма капитализма, которая стала реализовываться в России после реформы 1861 г., особенно в период виттевской индустриализации, не устраивала традиционалистов. Поощряя крупные формы промышленного производства, чиновничье-бюрократический аппарат игнорировал развитие средней, мелкой и особенно кустарной промышленности, наиболее ярко отражавшей специфику национального народного хозяйства. С этих позиций они вели борьбу против монополий, которые могли привести к деформации экономики страны: «У нас уже устраиваются синдикаты, тресты, стачки и забастовки, но крайне слабо развиты общества взаимопомощи, кооперативные предприятия, учреждения мелкого кредита, артели, товарищества, позволяющие мелкому и среднему промышленнику, торговцу, земледельцу и собственнику не только отстаивать свою экономическую самостоятельность, но и богатеть, увеличивать народное богатства, улучшить условия жизни для себя и для детей» [2. С. 223]. Отношение к самим капиталистам также было неоднозначным. С одной стороны, правые видели в них противника, который конкурировал с дворянином-помещиком за влияние и власть. С другой — союзника в борьбе с рабочим-социалистом, стремящимся экспроприировать средства и капиталиста, и помещика.
Двойственная оценка традиционалистами капитализма и капиталистов определила их неоднозначные оценки модернизации налоговой системы, предложенной П. А. Столыпиным. С одной стороны, была заявлена поддержка введения подоходного налога и изменения налога на наследство. Многие консервативные авторы указывали на полезность прямых налогов и обвиняли «крупные торгово-промышленные классы» в саботаже правительственных мероприятий [3. С. 157; 4. С. 24–27]. С другой стороны, прямые налоги рассматривались как покушение на собственность, влекущее за собой сокращение притока капиталовложений в экономику [5. С. 46–47, 50; 6. С. 117–118, 124, 154–155]. Так, К. Ф. Головин в докладе о подоходном налоге, прочитанном в начале февраля 1911 г. в русском собрании, отметил: «Министр финансов сам признает, что перенесение тяжести налогов на достаточные классы немыслимо ввиду их недостаточной численности. Тем не менее министр финансов рекомендует введение подоходного налога ввиду его этического значения, но сохранение наряду с ним налогов реальных, т. е. падающих не на доход, а на капитал и на собственность. Это значит — с той же овцы снимают две шкуры» [7. С. 4].