— Выходит, то мне показалось, — скрывая слабость, сказал Степан.
Он было снова нагнулся, но Петрусь был уже рядом:
— Тату, идите домой. Я буду за вас работать!
Степан только махнул рукой:
— Пройдёт.
Но не успел он сжать и половины снопа, как ему показалось, будто он стоит на площадке родной звонницы. Управляемые невидимой рукой, звонили колокола, лишь самый большой молчал. Вдруг его могучий железный язык качнулся, и страшный гул потряс ослабевшее тело Степана. Серп вывалился из рук, перед глазами метнулись люди, снопы, земля…
Заработавшийся Петрусь не видел в это время отца, зато его видел объездчик Юзеф, давно наблюдавший за Степаном.
Хлестнув коня, Юзеф налетел на Степана и с криком: «Напился, лодырь!..» — сапогом, заложенным в стремя, пнул Потупу в лицо.
Степан без сознания рухнул навзничь. В этот момент Петрусь оглянулся. Ноги у мальчика подкосились, он со стоном опустился на сноп.
— Тату, тату! — шептали побледневшие губы.
Тогда Петрусь впервые услышал полные ненависти и гнева слова односельчан. Люди бросали работу, обступая Юзефа кольцом. Несколько худых рук угрожающе подняли серпы.
— Геть, собаки! — кричал Юзеф, потрясая плетью, а его налитые злобой и страхом глаза бегали по лицам людей.
Объездчик поворотил коня, и только теперь опомнился Петрусь — прыгнул на место, где лежал отцовский серп, схватил его и судорожно швырнул в Юзефа. Над головой объездчика сверкнула молния, и серп упал далеко в поле, взбив клубок пыли. Юзеф оглянулся, но так и не увидел, кто бросил серп.
Петрусь подбежал к отцу. Знойный ветер шевелил над головой Степана кустики васильков, и синие цветы, склонившись к лицу, словно пытались что-то сказать.
О, пройдёт много лет, но Петрусь не забудет безжизненного родного лица с ручейком крови, стекающим на сухую, жадную землю!..
Охваченный воспоминаниями, Петрусь забылся. Забылся и не видел, как ястреб комом упал в тростниковую заросль, настигая добычу; не видел, как панский объездчик мчался к стаду; не видел Красавки, вступившей на ярко-зелёный полог трясины.
Нарастающий гул конского топота заставил его вздрогнуть. Испуганно обернувшись, мальчик вскочил на ноги.
Красавка — в Чёрном бучале, а на него, пришпоривая лошадь, несётся Юзеф.
«Ой, что я наделал!» И Петрусь ещё не успел осознать ужаса происшедшего, как Юзеф на всём скаку остановил перед ним взмыленного коня.
— Где пастухи? — крикнул объездчик.
Петрусь молча смотрел на Юзефа, и только одна мысль — спасти корову — металась в его сознании.
— Скажешь ты, где пастухи? — ещё раз вскрикнул Юзеф.
Не дождавшись ответа, он приподнялся на стременах и с размаху хлестнул мальчика плетью.
Острая боль обожгла плечо.
Петрусь упал под ноги лошади, но тотчас вскочил и, подгоняемый криками объездчика, бросился к Чёрному бучалу.
«Пропадёт Красавка — что с батьками будет!» — вихрем пронеслось в голове мальчика.
Сначала под ногами мелькали луговые травы, потом проскочила рыжая, покрытая паутиной трещин торфяная земля с редкими белёсыми растениями, и наконец из ярко-зелёной травы трясины замигали первые незабудки Чёрного бучала.
А ведь когда-то на месте Чёрного бучала простирался всё тот же необъятный луг, ветер колыхал густые травы, звенели кузнечики. Но в одно летнее утро всё изменилось: небрежный пастушеский костёр поджёг торф. Огонь, вначале робкий и слабый, усиливаясь, глубоко зарылся в торфяной пласт, и его чадное дыхание долго душило окрестности, пока обильные осенние дожди не заглушили возникший пожар.
В половодье вода промыла обгоревшее место, да так и осталась в нём, как в чаше. С годами прожог затянулся ровным ковром травы, под которым хлюпала гибельная чёрная жижа трясины. Лишь на середине круглилась зловещая полынья, где на коричневой поверхности вздувались зелёные пузыри. Люди эту страшную отдушину назвали «дыхалом». В тёплые, влажные ночи было слышно, как в ней будто кто-то сипит и тяжело вздыхает. Кое-кто из крестьян думал, что это стонет и жалуется пастух Прокоп, затянутый топью.
Тонкий травянистый покров болота скрывал предательские «окна», и только там, где торф выгорел не так глубоко, бугрились редкие кочки.
Крестьяне боялись Чёрного бучала, в особенности в ночном, когда стреноженные кони близко подходили к опасному месту. Одно время от трясины пытались избавиться — рыли через неё канаву, но люди не окончили и половины работ: топь засасывала. После этого осталась узкая лента светлой, отстоявшейся воды.
Петрусь стремительно влетел на трясину. Ноги быстро мелькали, едва касаясь зыбкого зелёного одеяла болота.
Надвигается, растёт Красавка. Чёрное бучало рябит, отчего Красавка кажется окутанной в зелёный туман.
Впереди сверкнула холодная полоска воды.
«Канава!.. Не с того боку зашёл!..»
Петрусь, спотыкаясь, огляделся. Сбоку — отверстие «дыхала», огромное, зловещее.
Но что это?
Мальчик оцепенел. Всё болото, насколько хватало глаз, двигалось, как живое, перекатываясь тяжёлыми зелёными волнами.
Петрусь увидел, что он стоит на дне глубокой воронки, рядом уже прорвалась и ключом бьёт чёрная, как дёготь, вода, а под ногами что-то угрожающе трещит, словно невидимые зубы рвут мешковину.
Слабо вскрикнув, Петрусь было повернул назад, но трясина бугром вздымала мшистый покров. Подминая его, Петрусь сделал несколько неуверенных шагов. Студёная вода обдала ноги, внизу затрещало.
«Ложись!» — подсказывал внутренний голос, и Петрусь, распластавшись, пополз. В голову ударил тяжёлый запах трясины, голубыми мушками закружились в глазах незабудки. Петрусю казалось, что он ползёт по лохматому брюху неведомого животного, внутри которого что-то лопается, урчит, хлюпает.
«Пропаду, погибну!» — стучит в висках.
Мальчик, задыхаясь, остановился. Приподнявшись, он увидел похожий на ежа бугорок. Кочка! Петрусь рванулся, и когда его дрожащие ноги укрепились на кочке, под ней захрустело, кочка дрогнула и стала медленно погружаться в трясину.
Петрусь, ухнув, опустился на корточки. Глаза его лихорадочно заметались по болоту.
«Вон ещё бугор… Перебегу!»
Вихрем перенёсся он к новому спасительному островку. Осмотрелся. Кругом безмолвной зыбью волнуется трясина, на покинутом месте — озерцо воды, справа — канава, а за ней, совсем близко, — Красавка.
«Красавка!.. Живая!.. — И Петрусь замечает, что берег, на котором стоит корова, выше, на нём даже прилепился кустик. — Перескочу!.. А ну как не перескочу?..»
Но медлить нельзя. Петрусь бросается на зыбкий покров и, не давая ему прорваться, передвигается всё дальше. Канава. Мышцы напрягаются. Тело мальчика тенью проносится над водой, ударяется о берег, скользит по его откосу и сразу окунается по пояс в воду. Но руки сами хватаются за ветви ивы. Извернувшись, Петрусь выбрасывается на берег. Берег отвалившимся ломтём осел в канаву. Мальчик отчаянно завозился. Ступня наткнулась на корень ивы, оттолкнулась — Петрусь перескочил за линию оползня, а корни, развернувшись диковинным пауком, растаяли в канаве.
Красавка рядом.
— Назад! — дико кричит Петрусь. Почуяв опасность, корова встревоженно подняла голову, беспокойно затопталась и тяжёло затрусила в сторону. Впереди неё широко покатился зелёный вал, позади, выбиваясь из сил, бежал Петрусь.
С каждым шагом вал становился всё меньше. Наконец он исчез — под ногами была твёрдая почва. Но Петрусю казалось, что самое страшное ещё впереди. Не веря в избавление, он глазами искал Юзефа.
В то время, когда Петрусь выбирался из трясины, объездчик, стоя у края болота, азартно размахивал нагайкой.
— Прокопа-утопленника покличь на подмогу! — веселился он.
Увлёкшись, Юзеф дал коню шпоры: горячая лошадь взвилась на дыбы, едва не сбросив ездока в трясину.
— Тю, сумасшедшая!
Юзеф рванул храпящего коня в сторону.
— А-а-а… Вот они! — оглянулся объездчик.
«Куда это он? — подумал Петрусь, видя, как Юзеф припустил коня, — Ой, хлопцы бегут! Ну, пропали…»
Мальчик, задыхаясь, опустился на землю.
Последним, сгибаясь под тяжестью корзины, бежал Панько.
Ребята, увидев приближающегося к ним гайдука, растерянно остановились.
— Попрятались, суслики! — кричал Юзеф. — Вот я вас…
Подскочив к Василю, объездчик замахнулся на него нагайкой:
— Старший, а корову упустил! Гулять задумал!
— Не бейте! То мы пану графу раков ловили! — загораживаясь ладонью, отчаянно закричал Василь.
Рука с плёткой застыла в воздухе и медленно опустилась.
— Сами ж не едим… для пана… — лепетал ободрённый Василь. — Спросите у хлопцев.
Юзеф уже не слушал — увидев корзину, он спрыгнул на землю.
Обдавая острым запахом тины, в переполненной плетёнке шуршала серо-зелёная масса.
Вытащенный объездчиком рак громко защёлкал хвостом.
— А таки ясновельможный пане любит их, — разглядывая рака, процедил Юзеф.
Он щёлкнул пальцами, по губам пробежало нечто похожее на улыбку:
— Поднесу-ка я пану подарок… — Юзеф оглянулся: — А, вы ещё тут?
Пастухи так и подхватились.
— А ты, головастый, постой! — крикнул он белобрысому Мирону.
— Куда це, дядько?
— Пошёл за мной!
Юзеф быстро вскочил в седло.
Мирон с тоской оглянулся на товарищей и поднял корзину.
Первым подбежал к Петрусю Василь:
— Что ты наделал, Петрусь?
Петрусь, тяжело дыша, водил дрожащей рукой по голове. Штаны по пояс лоснились от чёрной илистой грязи, а сквозь расстегнувшийся ворот рубахи на плече розовела опухоль.
— Он тебя бил? Скажи, Петрусь!
Петрусь медленно стащил рубаху.
— Ой-ёй-ёй!
— Гляди, а на спине кровь!
— Как это получилось? — спросил Василь.
Петрусь непонимающе взглянул на него и вместо ответа вытащил из ветвей связку цветов.
— Хлопцы, я плыл… водяного нема… вот нарвал… — отрывисто начал Петрусь.
Ребята со страхом глядели то на лилии, то на товарища.
— Плыл, а корова ушла! — с укором сказал Василь и отвернулся.