– В прошлом году в Испании я пошла посмотреть картины Грюйера… сплошные трупы и все такое. Мрак, не то что эти. Вот что я вам скажу: Каннеллони – мой любимый итальянский художник[16]. Просто близк!
Все сомнения отпали: это была Урсула! Ни одна другая женщина не сумела бы смешать в неразрывное целое сыр, макароны и двух художников. Я осторожно протиснулся сквозь толпу, пока не разглядел ее профиль: большой, переливающийся голубыми оттенками глаз, удлиненный нос, у которого как будто срезали самый кончик, – чрезвычайно мило! – и огромная копна волос, на удивление по-прежнему темная, хоть и с серебристыми прожилками. Она была все такая же обворожительная, время обошлось с ней куда как мягко.
Стоящего рядом с ней мужчину средних лет, похоже, чрезвычайно озадачило ее кулинарно-художественное наблюдение. Из чего я заключил, что они сравнительно недавно познакомились, так как человек, давно знающий Урсулу, воспринял бы ее слова куда спокойнее.
Несмотря на всю ее красоту и обворожительность, я решил, что во избежание ужасающих последствий, способных испортить мне предстоящий отдых, будет спокойнее не возобновлять наши прежние отношения. Я с неохотой покинул дворец, рассчитывая прийти туда завтра, когда Урсуле будет уже не до картин. Вернувшись на Сан-Марко, я нашел симпатичное кафе и сел выпить заслуженный бренди с содовой. Все кафе на площади были забиты посетителями, и в такой толпе я чувствовал себя в безопасности. А вдобавок был уверен, что Урсула меня не узнает: я изрядно располнел, поседел и отрастил бороду.
Расслабившись, я наслаждался выпивкой и чудными вальсами Штрауса, которые играл оркестр. Солнце, хороший напиток и убаюкивающая музыка привели к тому, что я потерял бдительность. Я совсем забыл про способность Урсулы (эта способность развита почти у всех женщин, но в ее случае она достигала каких-то магических пропорций), войдя в переполненный зал и бросив беглый взгляд, не только перечислить своему спутнику всех присутствующих, но еще и рассказать, кто как одет. Так что напрасно я поразился, когда общий гомон и громкую музыку вдруг прорезал женский крик.
– Дорогой, дорогой! – восклицала она, спеша ко мне между столиками. – Дорогой Джерри, это я, Урсула!
Я поднялся навстречу року. Урсула упала в мои объятья, присосалась губами к губам и впилась в меня долгим поцелуем, сопровождая его звуками, которые, даже с учетом нынешних свободных нравов, обычно приберегают для спальни. В какой-то момент, когда я уже решил, что нас сейчас арестует итальянская полиция за безнравственное поведение, Урсула неохотно оторвалась от моих губ и отступила на полшага, продолжая цепко держать меня за руки.
– Дорогой, – ворковала она, и в ее больших голубых глазах стояли слезы восторга. – Дорогой, я просто сама себе не верю… увидеть тебя после стольких лет… это чудо… дорогой, я так счастлива. Это же просто близк!
– Как ты меня узнала? – спросил я упавшим голосом.
– Как я тебя узнала? Глупенький… ты же нисколько не изменился, – соврала она. – К тому же, дорогой, я видела тебя по телевизору и фотографии на обложках твоих книг. Как же я могла тебя не узнать!
– Такая встреча, – осторожно сказал я.
– Столько лет прошло. Целая вечность.
Я заметил, что она как-то избавилась от озадаченного джентльмена.
– Садись. Выпьем, – предложил я.
– Да, милый, с удовольствием!
Она присела за мой столик, такая гибкая и элегантная. Я подозвал официанта.
– Ты что пьешь? – спросила она.
– Бренди с содовой.
– Фу! – Ее даже слегка передернуло. – Ты должен, дорогой, отказаться от этого ужасного напитка, а не то все кончится серьезом печени.
– Оставим в покое мою печень, – страдальчески произнес я. – Что ты будешь пить?
– Мне, пожалуйста, «Бонни принц Чарли».
Официант тупо на нее уставился. В отличие от меня, он не прошел языковую школу Урсулы.
– Мадам будет «Дюбонне», – объяснил я официанту. – А мне еще бренди.
Урсула подалась вперед и взяла мою ладонь в свои с обворожительной улыбкой, от которой весь таешь.
– Дорогой, как это романтично, да? – спросила она. – После стольких лет встретиться в Венеции! Что может быть романтичнее?
– Да, – осторожно согласился я. – Как твой муж?
– О, ты разве не знал? Я в разводе.
– Прости.
– Да нет, ничего. Так даже лучше. Видишь ли, ящур его совсем подкосил.
Несмотря на весь мой предыдущий опыт общения с Урсулой, к такому я оказался не готов.
– Тоби заболел ящуром?
– Да… это было ужасно, – вздохнула она. – Он стал другим человеком.
– Еще бы. Я и не знал, что люди тоже страдают этой болезнью.
– Люди? – У нее округлились глаза. – Ты о чем?
– Ты ведь сама сказала, что Тоби… – начал я, но тут она весело взвизгнула.
– Какой же ты дурачок, – радовалась она. – Его домашний скот заболел ящуром. Все племенное стадо, которое он выращивал годами. Пришлось всех зарезать, и мой бедный ягненок совсем ополоумел. Стал встречаться со странными женщинами, пьянствовать в ночных клубах и все такое.
– Никогда не думал, что ящур может иметь такие масштабные последствия, – сказал я. – Это могло бы заинтересовать Министерство сельского хозяйства.
– Ты думаешь? – удивилась она. – Я могу им написать, если ты так считаешь.
– Нет-нет, – поспешил я ее успокоить. – Я пошутил.
– Лучше расскажи мне о своем браке.
Пришлось признаться, что я тоже в разводе.
– Да ты что! Дорогой, я же тебе сказала: это так романтично… – Глаза у нее затуманились. – Мы оба, разведенные, встречаемся в Венеции! Как в романе.
– Мне кажется, не стоит вчитывать в это слишком многое.
– А что ты делаешь в Венеции? – спросила она.
– Да ничего, – сболтнул я, не подумав. – Устроил себе каникулы.
– Как замечательно, – воскликнула она. – Тогда, дорогой, ты можешь мне помочь.
– Нет! – поспешил я откреститься. – Я не собираюсь тебе помогать.
– Дорогой, ты даже не знаешь, о чем я собиралась тебя попросить, – сказала она жалостливым тоном.
– О чем бы ни шла речь, я в этом не участвую.
– Милый, мы сто лет не виделись, и ты так со мной обращаешься, даже меня не выслушав! – возмутилась она.
– Это не имеет значения. Я знаю все про твои махинации на собственном горьком опыте и не желаю испортить отпуск, позволив себя втянуть в очередную твою аферу.
– Ты просто зверь. – В ее глазах, голубых, как цветы льна, стояли слезы, ее красные губки дрожали. – Настоящий зверь… Я в Венеции одна-одинешенька, и ты даже пальцем не хочешь пошевелить, чтобы помочь мне в беде. Ты ужасный, ты… негалантный… ты… ты зверь.
Я застонал.
– Ну хорошо, хорошо, рассказывай. Но предупреждаю, я в этом не участвую. Я приехал ради мира и покоя.
Урсула промокнула глаза и сделала глоток из бокала.
– Я сюда приехала с миссией милосердия, если можно так выразиться. Ситуация сложная и припутанная.
– Припутанная? – Невольно я показал, что заинтригован.
Урсула покрутила головой, дабы убедиться, что мы одни. Поскольку нас окружало всего каких-нибудь пять тысяч пирующих иностранцев, она сочла, что можно посекретничать.
– Припутанная в высоких инстанциях, – сказала она, понизив голос. – Это тот случай, когда ты должен держать язык за зубами.
– Ты хотела сказать «запутанная»? – уточнил я, чтобы сразу перевести разговор в более или менее внятное русло.
– Я сказала то, что хотела сказать, – ответила она ледяным тоном. – Может, ты перестанешь меня поправлять? Ты этим и раньше славился – постоянно меня поправлял. Это так неприятно, дорогой.
– Извини, – произнес я покаянным тоном. – Рассказывай, кто там кого припутывает в высоких инстанциях.
– В этом замешан герцог Толпаддл. – Она перешла почти на шепот, так что я с трудом разбирал ее слова в общем шуме. – Я здесь, потому что Реджи и Марджори не доверяют никому другому, и Перри, кстати, тоже, как и герцог, он такой душка, но он совсем замучен, скандал и все такое, поэтому, когда я пообещала приехать, они так за меня ухватились. Только ты никому про это не рассказывай, дорогой, обещаешь?
– Не рассказывать о чем? – спросил я как в тумане и сделал знак официанту принести еще напитки.
– Я же тебе сказала. – Урсула занервничала. – Про Реджи, и Марджори, и Перри. И разумеется, про герцога.
Я сделал глубокий вдох.
– Но я не знаю ни Реджи, ни Марджори, ни Перри. Как и герцога.
– Не знаешь? – Урсула не верила своим ушам.
Тут я вспомнил, что ее всегда поражало, если ты не знал каждого из ее широкого круга на редкость скучных знакомых.
– Нет. Поэтому, как видишь, мне трудно понять суть проблемы. В моем представлении это может быть что угодно – то ли вся троица подцепила проказу, то ли у герцога нашли самогонный аппарат.
– Какие глупости ты говоришь, – ужаснулась она. – В их семье никто никогда не проказничал.
Я обреченно вздохнул:
– Послушай, просто расскажи, кто там кому что сделал. И не забывай, что я никого из них не знаю и, скорее всего, не хочу знать.
– Значит так, – начала Урсула. – Перегрин – единственный сын герцога. Ему восемнадцать лет, но он очень симпатичный, несмотря на это.
– Несмотря на что?
– На перлюбодейство, – произнесла она со зловещей косноязычностью.
Я решил не распутывать этот клубок.
– Продолжай, – сказал я в надежде, что постепенно все как-то прояснится.
– Короче, Перри учился в колледже Святого Игуана… ну, ты знаешь, элитарная школа… говорят, даже лучше, чем Итон и Хэрроу.
– Десять тысяч фунтов за семестр, и это не считая питания? Да, слышал.
– Мой дорогой, там учатся дети из самых обеспеченных семей, – уточнила Урсула. – Эксклюзивная школа… как… как…
– Хэрродс?[17]
– В общем, да, – подтвердила она в некотором сомнении.