– Итак, Перри учился в Святом Игуане, – напомнил я.
– Причем отлично учился, по словам директора. И вдруг как смех на голову… – Она понизила голос до драматичного шепота.
– Смех? – озадаченно переспросил я. – Откуда?
– С неба, господи боже мой. – Она начала терять терпение. – Ты не знаешь, откуда падает смех? Дорогой, ты можешь меня не перебивать и дать мне закончить эту историю?
– Я тоже мечтаю об этом. Но пока я от тебя услышал только про герцогского сына-перлюбодея, на которого вдруг упал смех, и к чему это привело, понять невозможно.
– Ты все поймешь, если немного помолчишь и позволишь мне вставить хотя бы словечко.
Я вздохнул:
– Все, умолкаю.
– Спасибо, дорогой. – Урсула стиснула мою руку. – Как я уже сказала, Перри отлично учился, пока не упал смех на голову. Реджи и Марджори работали в этом же колледже. Реджи преподавал живопись, он и сам художник, у него прекрасные картины маслом и гравюры, но он такой эксцентрик, я даже удивилась, что его взяли в Святого Игуана, нет, правда, для такой шикарной школы он слишком эксцентричен, если понимаешь, о чем я.
– А в чем выражается его эксцентричность?
– Повесить портрет своей жены ню над камином в гостиной, это как? Я ему сказала: «Если уж тебе так хочется, повесь в ванной». А он признался, что думал повесить ее в гостевой спальне! Ну, разве не эксцентрик?
Я сразу к Реджи проникся, хотя и не сказал об этом вслух.
– Значит, Реджи упал как смех на голову? – решил я уточнить.
– Нет, дорогой. Марджори упала. Как только Перри ее увидел, он в нее без памяти влюбился. Она действительно красивая… если тебе нравятся тихоокеанские женщины, которых писал Шопен.
– Может, Гоген?
– Возможно, – отмахнулась она. – В общем, она красивая, но, по-моему, немного глуповатая. С Перри, во всяком случае, она себя повела довольно глупо, так как стала его поощрять. И тут тебе второй смех на голову.
– Еще один?
Я изо всех сил старался сохранить невозмутимость.
– Представь себе, – сказала она. – Эта дурочка влюбилась в Перри, а ведь она, ты знаешь, ему в матери годится, и у нее ребенок. Ну, не совсем в матери, ему восемнадцать, а ей тридцать, никак не меньше, хотя она всегда клянется, что ей двадцать шесть, в общем, история неприглядная. И Реджи, естественно, очень расстроился.
– Подарил бы Перри портрет Марджори, и разом решились бы все проблемы, – подсказал я.
Урсула неодобрительно на меня посмотрела.
– Дорогой, дело нешуточное, – заметила она строго. – Мы все в диком смятении.
Я с интересом попробовал себе представить дичайше смятенного герцога, но на всякий случай промолчал.
– И что же произошло? – спросил я.
– Реджи прижал Марджори, и она созналась, что неравнодушна к Перри и что они интимничали в подсобке гимнастического зала, на матах… нашли место! Реджи, конечно, сильно расстроился и подбил ей глаз, что было, конечно, совершенно лишнее, так я ему и заявила. Потом он пошел искать Перри, чтобы подбить глаз и ему, но тот, к счастью, уехал домой на выходные, так что Реджи его не нашел, и слава богу, потому что Перри довольно хлипкий мальчик, а Реджи здоровый как бык и ужасно вспыльчивый.
История начала развиваться, и мне, как ни странно, становилось интереснее.
– Продолжай, – сказал я. – Что было дальше?
– Дальше было самое ужасное, – произнесла Урсула своим всепроникающим шепотом.
Она сделала глоток и проверила, не подслушивает ли ее вся Венеция, собравшаяся вокруг, чтобы выпить аперитива перед обедом. На всякий случай она подалась вперед, притянула меня к себе и прошептала в самое ухо:
– Они пустились в бега!
Урсула откинулась назад, чтобы оценить произведенный на меня эффект.
– Реджи и Перри пустились в бега? – спросил я с хорошо сыгранным изумлением.
– Идиот, – рассердилась она. – Ты меня отлично понял. Перри и Марджори пустились в бега. Может, ты перестанешь валять дурака? Все очень серьезно.
– Извини. Пожалуйста, продолжай.
– Это был настоящий переполох, – продолжила Урсула, смилостивившись после моих извинений. – Реджи почему так разозлился? Мало того что Марджори пустилась в бега, так она еще прихватила с собой ребеночка и няню.
– Просто массовый исход.
– И конечно, герцог жутко расстроился, – продолжала Урсула. – Каково отцу пережить перлюбодейство сына!
– Но прелюбодейство связано не с отцом, а с мужем, – попытался я возразить.
– Не важно, с кем оно связано, все равно это перлюбодейство, – стояла она на своем.
Я снова вздохнул. История и без того запутанная, чтобы ее еще дополнительно усложнять интерпретациями Урсулы.
– Короче, я сказала Марджори, что это настоящий инцест.
– Инцест?
– Ну да, – подтвердила она. – Она ведь знала, что мальчик несовершеннолетний, а перлюбодейство могут совершать только взрослые люди.
Я сделал хороший глоток бренди, чтобы как-то привести себя в равновесие. За все эти годы, что мы не виделись, Урсула ушла далеко вперед.
– Угощу-ка я тебя ланчем, за которым ты мне расскажешь остальное.
– Правда, дорогой? Как чудесно. Но мне нельзя опаздывать. Меня ждет Марджори, вот-вот должен приехать герцог, и мы еще не знаем, где сейчас Реджи.
– Ты хочешь сказать… – я медленно подбирал слова, – ты хочешь сказать, что все эти люди сейчас тут, в Венеции?
– Ну разумеется, милый. – Глаза ее округлились. – Вот почему мне нужна твоя помощь. Неужели ты еще не понял?
– Не понял, – признался я. – Ты, главное, помни: у меня нет никакого желания во все это встревать. А теперь ланч. Куда ты хочешь?
– Я хочу в «Смеющегося кота», – сказала Урсула.
– Это где такой?
– Я не знаю, но слышала, что там очень хорошо.
Она принялась пудрить нос.
– Ладно, сейчас выясним.
Я подозвал официанта, расплатился за выпивку и спросил, как отсюда добраться до «Смеющегося кота».
Оказалось, что это совсем недалеко от Сан-Марко. Маленький, но хорошо обустроенный ресторан, и, судя по преимущественно местной клиентуре, можно было рассчитывать на качественную кухню и щедрые порции. Мы нашли симпатичный столик на улице под навесом, и я заказал мидии, сваренные на медленном огне в сливках с петрушкой, а на второе – фаршированную баранью лопатку с каштановым пюре по-корсикански. Мы уже почти прикончили баранью лопатку, которая таяла во рту, и подумывали о сыре дольчелатте и свежих фруктах, когда Урсула, глянув через мое плечо, вскрикнула от ужаса. Я обернулся и увидел, что к нашему столу приближается здоровенный и довольно пьяный джентльмен, раскачиваясь, как яхта на волнах.
– О господи, это Реджи, – пробормотала Урсула. – Как он узнал, что они в Венеции?
– По крайней мере, они не здесь, – успокоил я ее.
– Но они придут с минуты на минуту, – простонала она. – Мы договорились, что я встречу их и герцога в этом ресторане. Что мне делать? Дорогой, скорей что-нибудь придумай.
Хочу я того или нет, но мне придется стать участником этой нелепой саги. Я глотнул вина для храбрости и поднялся навстречу Реджи, который смог достичь нашего столика благодаря скорее счастливому случаю, чем умелому расчету.
– Реджи, дорогой! – воскликнула Урсула. – Какая приятная неожиданность. Что ты делаешь в Венеции?
– Првет, Урсула. – Реджи, покачиваясь, пытался сфокусировать взгляд и с трудом выговаривал слова. – Я в Венции должн убить крысу… грязную внючую крысу… вот что я тут делаю, пнятно?
Реджи был не только здоровым мужчиной борцовского типа, но еще имел лицо питекантропа с беспорядочной бородой и усами. И, будучи наполовину лысым, он отпустил волосы до плеч. В довершение к отталкивающей внешности на нем был яркий оранжево-коричневый, плохо на нем сидящий твидовый костюм, алый пуловер с высоким воротом и сандалии. Он выглядел как человек, вполне способный убить юного Перри, если до него доберется, и я всерьез задумался, как вывести его из ресторана, прежде чем явятся остальные действующие лица.
– Реджи, дорогой, это мой друг Джерри Даррелл, – с трудом выговорила Урсула.
– Очнпрятно.
Реджи протянул ручищу, похожую на байоннский окорок, и сжал мою ладонь, как в тисках.
– Не хотите с нами выпить? – предложил я.
Урсула выразительно на меня посмотрела, а я ей в ответ подмигнул.
– Выпть. – Он издал горловой звук и тяжело оперся на столик. – Тоштнадо… сткан… много стканов… сто, двести… мне двойной виски с содвой.
Я придвинул ему стул, на который он грузно осел. Я подозвал официанта и заказал виски.
– Дорогой, ты уверен, что тебе стоит пить? – опрометчиво спросила его Урсула. – Мне кажется, ты уже хорошо выпил.
– Ты хочешь сказать, что я пьян? – вызверился на нее Реджи.
– Нет-нет, – поспешила она его успокоить, осознав свою ошибку. – Просто я подумала, зачем пить еще?
– Я, – он ткнул себя в грудь пальцем размером с банан, чтобы у нас не оставалось никаких сомнений, о ком идет речь, – я трзв как стеклшко.
Официант поставил перед ним напиток.
– Выпть, хрошая идея. – Реджи нетвердой рукой поднял стакан. – Смерть мр… мрзким, подлым арест… аресто… кратическим ублюдкам!
Он осушил стакан и с удовлетворенным видом откинулся на спинку стула.
– Ну что, исчё по одной? – весело предложил он.
– А давайте пройдемся до площади Сан-Марко и там повторим? – вкрадчиво подхватил я.
– Отличная идея, – колокольчиком отозвалась Урсула.
– Я челвек широких вз… взглядов. Мне все равно где пить, – честно признался Реджи.
– Тогда на Сан-Марко, – решительно сказал я и попросил счет.
Но прежде чем его принесли, нам упал смех на голову, как выразилась бы Урсула. Она испуганно вскрикнула, я обернулся и увидел за собой высокого стройного аристократического вида джентльмена, который в своем сером костюме, сшитом на заказ на Сэвил-роу, и туфлях, специально для него изготовленных в модной мастерской Джона Лобба, несколько напоминал богомола. В довершение на нем был классический итонский галстук, а из нагрудного кармана выглядывал треугольник ирландского льняного платка размером с заячий хвостик. Серебристо-серые волосы, серебристо-серое лицо и серебристо-серый монокль в серебристо-сером глазу. Я сразу понял, что это может быть только герцог Толпаддл.