ть, поскольку окончательное решение принимают другие, а я только рекомендую… Само собой, моя идея привела Альбера Анри в восторг. Пожить в деревне и есть сколько твоей душе угодно, да еще пищу, приготовленную кулинарным гением! Я отправил телеграмму Морсо, что мой дядя приезжает на неделю, и мы пошли на блошиный рынок, дабы купить моему другу ношеную одежду поприличнее. Он должен был выглядеть человеком представительным. Задачка оказалась не из простых, месье, так как Альбер Анри весил добрый центнер. Но в конце концов мы подобрали ему что-то подходящее, и теперь, с учетом аристократических манер, он выглядел настоящим мишленовским представителем… Приехав сюда, мы застали моего будущего тестя в восторге на грани истерики. Он встречал Альбера Анри как королевскую особу. Я, конечно, предупредил Морсо, чтобы он не проговорился, будто знает, что мой дядя связан с «Мишленом», и Альбера Анри предупредил, чтобы он на эту тему с хозяином не заговаривал… Видеть их вместе, месье, было подлинным удовольствием. Чем больше Морсо обхаживал гостя, тем надменнее и царственнее тот становился. Мой будущий тесть не жалел никаких усилий. Кухонную утварь надраили так, что каждая медная кастрюля и сковородка блестели, как полная луна. Погреб был до отказа забит всеми мыслимыми фруктами и овощами, мясом и дичью. Он пошел на беспрецедентный шаг, который обошелся ему в копеечку, и нанял автомобиль с шофером, чтобы в любой момент рвануть в соседний городок за чем-то особенным, чего пожелает его величество.
Старик помедлил, хмыкнул, что-то вспомнив, и отпил вина из бокала.
– Такого поварского искусства я еще не видел, месье… и такого обжорства. Гений Морсо расцвел пышным цветом, из кухни потоком шли блюда более замысловатые, безукоризненно сбалансированные и восхитительно ароматные, чем когда-либо. Что, в свою очередь, довело обжорский гений Альбера Анри до новых высот. Они сражались друг с другом, месье, как две армии за победу. По мере того, как блюда становились все изысканнее, гость заказывал больше и больше, и скоро дело дошло до шести-семи перемен за ужин, и это не считая сладкого и сыров… Если поглощение всей этой еды, заливаемой реками вина, можно назвать геракловым подвигом, ее приготовление тоже достигло грандиозного размаха. Еще никогда мне не приходилось столько трудиться, и это несмотря на то, что мы взяли двух временных поварят, нарезать овощи и все такое. Морсо совсем обезумел: носился по кухне, словно дервиш, выкрикивал приказания, сам что-то нарезал, помешивал, пробовал и периодически, задыхаясь, прибегал в столовую, дабы убедиться: гость поглощает все в немыслимых количествах, такого просто не бывает! Получив от него комплимент, Морсо становился пунцовым и мчался на кухню, чтобы с еще большим воодушевлением сотворить нечто особенное… Уверяю вас, месье, когда он приготовил свой вариант Liévre Royale[37], на что ушло два дня, запах долетал до жителей деревни, и они все пожаловали в наш сад, чтобы иметь возможность хотя бы вдыхать эти ароматы. Наша деятельность, как и раблезианские аппетиты Альбера Анри, достигли пика, и вот, оприходовав сладчайший кусок гуся редкой насыщенности и аромата, он встал, чтобы произнести тост в честь смущенного хозяина… и упал замертво.
Старик откинулся на спинку стула и с интересом наблюдал за моей реакцией.
– Господи! И что вы сделали?
Патрон с озабоченным видом потер подбородок.
– Не стану от вас скрывать, месье, всю серьезность ситуации, – сказал он. – Последствия не заставили бы себя ждать. Если б мы вызвали врача, выяснилось бы, что Альбер Анри никакой не представитель «Мишлена», и тогда Морсо мог бы запросто расторгнуть нашу помолвку, ведь в то время дети подчинялись воле своих родителей, особенно дочери. Этого я не мог допустить. По счастью, в момент, когда гость рухнул на пол, в комнате находились лишь двое – мой будущий тесть да я. Соображать пришлось быстро. Стоит ли говорить о том, что Морсо впал в транс: смерть Альбера Анри означала, что он никогда не получит долгожданную звезду. Дабы привести его в чувство, я обрисовал весь ужас положения, ведь это он своими кулинарными изысками фактически убил представителя «Мишлена»! Если он еще надеется когда-нибудь заслужить упоминания в путеводителе, не говоря уже о звездочке, надо во что бы то ни стало скрыть от компании этот страшный инцидент… Даже в своем тогдашнем состоянии – истерика, слезы – Морсо оценил мудрость моих слов. «Но что же нам делать?» – взмолился он. Mon Dieu[38], если бы я знал! Надо было срочно перехватить инициативу, а не то пиши пропало… Во-первых, сказал я, вытрите слезы и возьмите себя в руки. Потом идите на кухню и отправьте дочь отдыхать, она уже свое отработала. Поварят тоже отпустите. Скажите им, что у гостя разболелась голова и что он будет уже ложиться. В столовую никого нельзя пускать, ни под каким видом… Я немного привел его в чувство – после того, как он в отчаянии сорвал с макушки и растоптал поварской колпак, а также разбил об стену бутылку великолепного красного бордо, забрызгавшись с головы до пят, – и отправил его на кухню. Я же потащил бездыханное тело в холодный погреб, где мы держали вино, дичь и домашнюю птицу. Снова поднявшись в столовую, я убедился, что Морсо сделал все, как ему было сказано, и мы заслужили небольшую передышку… На нем явно сказывалось напряжение, и надо было его чем-то отвлечь. Я открыл шампанское и заставил его выпить. Напиток подействовал одурманивающе, и Морсо более или менее успокоился. Мы сидели, месье, словно два преступника, обсуждая, как лучше всего избавиться от трупа весом в центнер с лишним. Довольно макабрическая дискуссия, скажу я вам… Морсо предлагал дождаться ночи и вывезти труп на повозке подальше в лес. Я возразил, что жители деревни знают о пребывании Альбера Анри в нашей гостинице и что, если труп обнаружат, могут возникнуть вопросы, как его туда занесло. А это сразу бросит тень подозрения на Морсо. Вы хотите, спросил я его, чтобы вся Франция обсуждала шеф-повара, убившего представителя «Мишлена» своими кулинарными изысками? Он снова разрыдался и сказал, что лучше покончит с собой… Я сказал, что мы должны проявить здравый смысл и придумать, как избавиться от тела, не вызвав при этом подозрений. Мой «дядя» был не женат, сообщил я, и имел крайне узкий круг друзей, так что его исчезновение не вызовет излишней тревоги. Это была правда: с Альбером Анри мало кто дружил по причине его ненадежности. Я знал, что в Париже люди отнесутся к его исчезновению скорее с радостью. Но сказать это Морсо я, конечно, не мог, поэтому, чтобы успокоить будущего тестя, заверил его, что до наступления ночи обязательно что-нибудь придумаю. А на самом деле, месье, в этот момент я ничего не соображал.
Тут к столику подошел официант со словами, что все готово.
– Вот и отлично, – сказал старик. – Не стоит откладывать. Месье, я вас провожу в столовую.
Он довел меня до небольшой, но прекрасно устроенной столовой и даже отодвинул для меня стул. Официант принес тарелочку с тостом и впечатляющую тарелку с паштетом. И вдруг меня осенило.
– Скажите, – обратился я к патрону, – этот паштет в память об Альбере Анри Перигоре… не в честь ли вашего друга он был так назван?
– Ну да, месье, – сказал он. – Это было самое малое, что я мог для него сделать.
Я отрезал ломоть, положил на тост и отправил в рот. Полный восторг.
– Великолепно, patron, – сказал я. – Чудо какой паштет. Ваш друг гордился бы тем, что он носит его имя.
– Благодарю, monsieur. – Он отвесил легкий поклон.
– Но вы не закончили ваш рассказ, – напомнил я ему. – Не оставляйте меня в неведении. Как вы поступили с телом?
Старик поглядел на меня и секунду поколебался, словно решая, доверять ли мне эту тайну. Потом вздохнул.
– Месье, мы сделали единственно возможное… то, что сам Альбер Анри наверняка бы одобрил.
– А именно? – спросил я, и вид у меня, вероятно, был несколько туповатый.
– Мы сделали из моего друга паштет, месье. Ирония судьбы заключается в том, что именно за этот паштет компания «Мишлен» удостоила нас звезды, но все равно мы были ей за это премного благодарны. Bon appetit, monsieur[39].
Он хохотнул и, развернувшись, вышел из столовой.
Входит призрак
Мои друзья Пол и Марджори Гленхэм – художники-неудачники или, выражаясь более великодушно, не самые успешные художники. Но они радуются собственной неудаче больше, чем иные успешные художники радуются своему успеху. Вот почему так приятно находиться в их компании, и это одна из причин, по которой я всегда останавливаюсь у них во время своих путешествий по Франции. Их бестолковая ферма в Провансе всегда пребывала в состоянии хаоса: мешки с картошкой, груды сушеных трав, посудины с чесноком и заросли сушеного маиса вперемежку с незаконченными акварелями и картинами маслом самого кошмарного вида в исполнении Марджори и странными неандертальскими скульптурами Пола. В этой почти базарной обстановке шастали коты самых разных расцветок, а также стая собак, от ирландского волкодава размером с пони до старого английского бульдога, издававшего звуки наподобие «Ракеты» Стивенсона[40]. Стены украшали изысканные клетки с канарейками (коллекция Марджори – гарцские роллеры), распевавшими во всю глотку, невзирая на время суток, что сильно затрудняло разговоры. В общем, там царила атмосфера теплой дружеской какофонии, которая меня так радовала.
Я приехал ранним вечером, уставший после долгой дороги, и Пол решил восстановить мои кондиции с помощью исполинских доз горячего бренди с лимоном. Я вовремя добрался – за последние полчаса грозовые тучи угрожающе затянули небо огромным черным плащом, и гром загрохотал среди скал так, словно камни посыпались по деревянной лестнице. Я как раз успел укрыться в теплой и шумной кухне с ее кулинарными ароматами, от которых текли слюнки, когда хлынул дождь. Дробь, барабанящая по кровле, и раскаты грома сотрясли даже крепкое каменное строение и подвигли канареек соревноваться: они заголосили хором. Такой поистине оглушающей грозы мне еще не доводилось слышать.