Мэрион нарушила тишину первой.
— Этим вершинам, должно быть… миллионы лет.
— Миллионы. Какой ужас! — воскликнула Эдит. — Миранда, ты это слышала?!
В четырнадцать, упоминание о миллионах лет может звучать почти неприлично. Светящаяся спокойной молчаливой радостью Миранда, просто улыбнулась ей в ответ. Эдит настаивала:
— Миранда! Это ведь не правда, да?
— Однажды мой отец заработал миллион на шахте в Бразилии, — сказала Ирма. — И купил маме рубиновое кольцо.
— Деньги — это совсем другое, — справедливо заметила Эдит.
— Нравится Эдит это или нет, — заявила Мэрион, — но её упитанное тельце состоит из миллионов и миллионов клеток.
Эдит закрыла уши руками:
— Мэрион, прекрати! Я не хочу этого слышать.
— Более того, ты, дурочка, уже прожила миллионы и миллионы секунд.
Эдит стала совсем бледной.
— Перестаньте! У меня уже кружится голова.
— Не приставайте к ней, Мэрион, — успокаивающим тоном вмешалась Миранда, видя, что всегда несокрушимая Эдит впервые растеряна. — Бедняжка переутомилась.
— Да, — сказала Эдит, — и эти ужасные папоротники колют мне ноги. Почему мы не можем сесть на это бревно и не посмотреть на эту глупую старую скалу отсюда?
— Потому что, — ответила Мэрион Куэйд. — Ты просилась пойти с нами, а мы — три старшеклассницы, хотим посмотреть на Висячую Скалу поближе, прежде чем возвращаться.
Эдит начала хныкать.
— Здесь так противно… Если бы я знала, что здесь будет так противно, ни за что бы не пошла…
— Я всегда считала её глупой, но теперь знаю это наверняка, — вслух подумала Мэрион. Она сказала это также, как если бы говорила об аксиоме равностороннего треугольника. В Мэрион не было ни капли злости — только жгучее стремление к истине во всех областях.
— Не переживай, Эдит, — утешала Ирма. — Скоро ты пойдёшь домой, съешь ещё праздничного пирога и будешь счастлива.
Нехитрое решение не только бед Эдит, но и печалей всего человечества. Даже совсем маленькой, Ирма Леопольд больше всего хотела, чтобы все вокруг неё были счастливы, съев любимого пирога. Иногда от этого ей становилось почти невыносимо, как в тот раз, когда она смотрела на спящую в траве Мадмуазель. Позже это проявилось в её щедрых дарах от переполняющегося сердца и кошелька, которые без сомнения были угодны раю, но не её юридическим советникам; огромные пожертвования для тысячи потерявших надежду: прокаженных, пропащих театральных трупп, миссионеров, священников, больных туберкулёзом проституток, праведников, увечных собак и нищих со всего мира.
— Мне кажется, что где-то здесь раньше была тропинка, — сказала Миранда. — Помню, отец показывал мне картину с людьми в старинных одеждах. Они были у этой скалы на пикнике. Жаль, я не знаю где именно её рисовали.[6]
— Они могли добраться к Скале по-другому, — сказала Мэрион, доставая карандаш. — Раньше сюда, вероятно, ехали со стороны горы Маседон. А вот мне бы хотелось увидеть те странные висячие валуны, которые мы заметили утром из экипажа.
— Мы не можем пойти дальше, — ответила Миранда. — Помните, я обещала Мадмуазель, что мы не задержимся на долго.
С каждым шагом вид впереди становился всё более чарующим, с зубчатыми утёсами и покрытыми лишайником камнями. Вот блестящая гора победоносно возвышается над пыльными серебристыми листьями кизила, а вот уже видно, как в тёмной щели между скалами зелёным кружевом подрагивает папоротник.
— Давайте хотя бы посмотрим на всё вокруг с того небольшого подъёма, — сказала Ирма, подбирая объёмные юбки. — Хорошо бы изобретателю женской моды 1900-го, самому пройтись через папоротники в трёхслойной юбке.
Вскоре папоротник уступил место плотным зарослям колючего кустарника, заканчивающимися у доходящего до пояса уступа скалы. Миранда первая выбралась из зарослей и, опустившись на колени, принялась помогать взобраться на камни остальным, с тем видом умелого знатока, который так восхитил мистера Хасси утром, когда она открывала ворота. («Когда нашей Миранде было пять», — любил вспоминать её отец, «она села на лошадь как настоящий объездчик». «Да», — добавляла её мать, «и выходила к гостям высоко подняв голову, как маленькая королева»).
Они оказались на почти круглой площадке, окруженной камнями, валунами и несколькими молодыми деревьями. В одном из камней Ирма сразу же обнаружила что-то похожее на смотровое окно и увлечённо стала глядеть вниз на «Поляну для пикников». Приблизившись, словно в мощный телескоп, небольшая оживлённая сценка предстала из-за деревьев со стереоскопической ясностью: занятый у повозки лошадьми мистер Хасси, поднимающийся от небольшого костра дым, бродящие туда-сюда в лёгких платьях девочки и открытый зонтик Мадмуазель, напоминающий бледно-голубой цветок у воды.
Прежде чем вновь проделывать путь назад вдоль ручья, было решено отдохнуть пару минут в тени камней.
— Вот бы остаться здесь на всю ночь и увидеть, как взойдёт луна, — сказала Ирма. — Миранда, милая, не смотри на меня так серьёзно, нам не часто выпадает случай повеселиться за пределами школы.
— И чтобы за нами не следили и не шпионили эти крыски Ламли, — добавила Мэрион.
— Бланш уверена, что мисс Ламли чистит зубы только по воскресеньям, — вставила Эдит.
— Бланш — противная маленькая всезнайка, — сказала Мэрион, — как и ты.
Эдит невозмутимо продолжила:
— Бланш говорит, что Сара пишет стихи. В туалете! Она нашла один из них на полу. Кажется, они все про Миранду.
— Бедная малышка Сара, — сказала Ирма. — Думаю, во всём мире она любит только тебя, Миранда.
— Не понимаю почему, — сказала Мэрион.
— Она ведь сирота, — мягко ответила Миранда
— Сара напоминает маленького оленёнка, которого мне когда-то принёс папа, — начала Ирма. — Те же большие испуганные глаза. Я ухаживала за ним неделями, но мама сказала, что он не выживет в неволе.
— И? — спросили все.
— Он умер. Мама всё время говорила, что он обречён.
— Обречён? — повторила за ней Эдит. — Как это, Ирма?
— Должен умереть, что же ещё. Как тот мальчик, который «стоял на пылающей палубе, всеми покинутый» … Дальше не помню.
— Ужасно! Как вы думаете, я тоже обречена? Мне что-то не очень хорошо. У того мальчика тоже болел живот?
— Конечно, болел, если он съел столько же куриного пирога на обед, сколько и ты, — ответила ей Мэрион. — Замолчишь ты наконец или нет?
По пухлой щеке Эдит покатилось несколько слезинок. Почему, задавалась вопросом Ирма, почему бог сделал некоторых людей невзрачными и сварливыми, а других прекрасными и добрыми как Миранда? … милая Миранда, склоняющаяся над больным ребёнком и прикладывающая к его горячему лбу холодную руку. Сердце Ирмы вдруг переполнилось беспричинной нежностью и любовь, как порой после папиного лучшего шампанского или от грустного воркования голубей весенним днём. Её любовь распространялась и на Мэрион, которая недружелюбно улыбаясь ждала, когда Миранда покончит с болтовнёй Эдит. Её глаза увлажнились, но вовсе не от печали. Ей совершенно не хотелось плакать, — только любить. Встряхнув локонами, она встала на камень, на котором лежала в тени и принялась танцевать или скорее плыть, плыть над тёплыми гладкими камнями. Все кроме Эдит уже поснимали чулки и туфли. Ирма танцевала босиком и её розовые пальчики едва касались земли. Своими локонами, развивающимися лентами и ярким невидящим взором она напоминала балерину. Она представляла себя в театре Ковент-Гарден, куда в шесть лет отвела её бабушка, раздающей воздушные поцелуи поклонникам и бросающей цветок из своего букета в партер. Под конец, она сделала глубокий реверанс перед Королевской ложей недалеко от эвкалипта.
Прислонившись к валуну, Эдит показывала пальцем на Миранду и Мэрион, которые шли куда-то вперёд и вверх.
— Ирма, посмотри на них. Куда это они собрались без обуви?
К её досаде Ирма лишь рассмеялась.
— Они наверно сумасшедшие, — недовольно сказала Эдит.
Такие безрассудные причуды всегда будут непонятны Эдит и ей подобным, тем кто с самого раннего детства пристрастился к тёплым носкам и галошам. Эдит смотрела на Ирму в поисках моральной поддержки и её ужаснуло, что та, подобрав обувь и прикрепив чулки на талии, тоже пошла вслед за ними.
Пока они пробирались сквозь дёрен, с плетущейся позади Эдит, Миранда шла немного впереди. Всем было видно её прямые пшеничные волосы, которые свободно покачивались на плечах в такт шагам и всё больше скрывались в пыльной зелени. Наконец кусты стали редеть перед небольшим утёсом, освещённым последними лучами солнца. Так, уже миллион летних вечеров вытягивались тени вдоль выступов и вершин Висячей Скалы.
Полукруглый уступ, на который они взобрались, очертаниями походил на нижний, и его так же окружали валуны и мелкие камни. На раскинувшийся ковром серый сухой лишайник не падало ни одной тени от неподвижных в бледном свете кустов эластичных папоротников. Равнина внизу была бесконечно расплывчатой и далекой.
Посмотрев между валунов вниз, Ирма увидела блеск воды и крошечные фигурки людей, снующих сквозь розоватые облака дыма или тумана.
— Чем они заняты там внизу? Суетятся как муравьи, — выглянула из-за её плеча Мэрион. — Поразительное сколько же людей живёт на свете без всякой цели. Хотя, возможно, они и выполняют какую-то важную функцию. Сами об этом не зная.
У Ирмы не было настроения слушать лекции Мэрион, и тема о муравьях осталась без комментариев. Хотя какое-то время ей слышался один причудливый звук с равнины, чем-то напоминавший далёкий стук барабанов.
Миранда первой увидела возвышающийся впереди монолит — одиночная обнаженная рябая порода, похожая на громадное яйцо, нависающее над равниной. Мэрион, которая всегда стразу же доставала блокнот и карандаш, отбросила их в кусты и зевнула. Внезапно охваченные непреодолимой усталостью, девочки улеглись на пологий камень возле монолита. Они провалились в настолько глубокий сон, что вылезшая из расщелины рогатая ящерица спокойно устроилась у откинутой в сторону руки Мэрион.