– То есть ты хочешь сказать, – обманчиво мягко начал райкомовец, обогнав уже раскрывшую в гневной отповеди рот Зайцеву, – что член партии с многолетним стажем, уважаемый член Союза писателей и более того, секретарь парткома этой организации лжет?
– Ни первое, ни второе, ни третье не является абсолютной гарантией честности и порядочности, но я не говорил, что товарищ Митрофанов лжет, – я не собирался играть в их игры. – Скорее речь идет о недопонимании. Не спорю, он раньше использовал данное словосочетание, но у нас оно дано в совершенно разном контексте, так что речь о каком-либо плагиате идти не может. Даже если предположить, что между этими произведениями есть связь, что еще надо доказать, то максимум, о чем может идти речь, это о заимствовании или отсылке. Аллюзии, если угодно, но уж никак не о воровстве или плагиате.
– Нет, вы посмотрите на него!!! – не успел я закончить, как тут же взвилась Ирина Олеговна, заставив остальных присутствующих, внимательно меня слушавших, вздрогнуть. – Ты что несешь, сопляк?! Ты обвиняешь уважаемого товарища во лжи?! Да кто ты такой, чтобы рот открывать на заслуженного артиста Советского Союза?!! Да как ты смеешь?! Вот! Вот до чего доводит цацканье с такими, я не побоюсь этого слова, отбросами общества! И это ему вы хотели дать второй шанс?! Да на нем же клейма ставить негде! Нет, вы как хотите, товарищи, а мое мнение, что Чеботарева надо гнать из комсомола поганой метлой! Я еще тогда была против, чувствовала в нем гнилое нутро, но сегодня, вы меня извините, но это ни в какие ворота не лезет!!!
– Я бы попросил выбирать выражения! – видимо, не только я офигел от такой экспрессии, даже обычно спокойный и интеллигентный Иван Сидорович повысил голос. – Чеботарев никого не обвинял. Его возрасту свойственны резкие, бескомпромиссные суждения, и про поведение мы с ним еще поговорим, но доля истины в его словах имеется. Я, конечно, не член Союза писателей, но русский язык и литературу преподавал больше двадцати лет. И тоже не уверен, что тут имеет место именно плагиат.
– Ну если учитель литературы так говорит, тогда, конечно, мне здесь больше делать нечего, – закатил глаза Аристарх и поднялся. – Товарищи, я хотел решить этот вопрос по-тихому, как старший товарищ, так сказать, но вижу, что и сам молодой человек, и школьная комсомольская организация, и даже директор категорически не хотят признавать свои ошибки. Что ж, хорошо. Тогда увидимся в другом месте. Думаю, в обкоме партии я найду поддержку и понимание.
– А при чем тут обком, – я пожал плечами, – увидимся в суде. Я сейчас иду в прокуратуру, пишу заявление о клевете. В рамках уголовного дела, а клевета это уголовное преступление, если вы не знали, тексты отправят на лингвистическую экспертизу, которая точно установит, являются ли они плагиатом или хотя бы заимствованием. И вот когда будут результаты – мы с вами еще раз встретимся. А до этого момента я считаю любые собрания бесполезными и даже вредными. Как минимум потому, что кое-кто не умеет держать себя в руках. А я не мальчик для битья, чтобы меня всякие хабалки, неизвестно как пробравшиеся в райком, поливали грязью.
– Что ты сказал?!! – визг Зайцевой мгновенно достиг ультразвука. – Ах ты, щенок, как ты смеешь разевать свой вонючий рот на меня?! У меня двенадцать лет комсомольского стажа, а ты кто такой, сопляк, чтобы меня оскорблять?! Я на ближайшем же заседании поставлю вопрос о твоем исключении! Нам в комсомоле такие не нужны!
– Да подавись, – я под ошеломленными взглядами собравшихся швырнул на стол членский билет, а сверху бросил значок. – Состоять в рядах организации, где подобные вам, не разобравшись, накидываются на человека, а правота в споре измеряется стажем, я не хочу. Не знаю, в какую вы тут игру играете, но дальше разговаривать в таком тоне я с вами не собираюсь. Вы устроили судилище, не приведя ни одного доказательства, не дав мне даже попытаться оправдаться, заранее объявив виновным во всех смертных грехах. Да еще Ивана Сидоровича и остальных приплели, как будто одного меня мало. И знаете что, если когда-нибудь Союз развалится, то только из-за таких уродов, как вы, которые сами ничего делать не умеют, зато считают себя вправе указывать другим, как им надо жить. Так что счастливо оставаться, увидимся в суде.
Я поднялся и вышел из кабинета, с трудом удержавшись, чтобы не шарахнуть дверью. Но это было бы ребячеством и несправедливо к учителям. Я запомнил, как Иван Сидорович защищал меня, несмотря на давление со стороны райкомовца и этой крысы Зайцевой. И обязательно отплачу ему и всем, кто поддержал меня, пусть даже тем, что не сказал ни слова. Ведь всегда легче и удобнее присоединиться к толпе, чем даже просто промолчать и остаться в стороне, так что я понимал и завуча, и Алену, которая, по сути, только начала карьеру. И любая ошибка может стоить ей долгих лет на должности школьного комсорга, без шансов на повышение. И все же она не поддержала, так сказать, старших товарище, что радовало.
– Семен, ты что творишь?! – я задумался и не заметил, как за мной выскочил Еремин и, догнав, дернул за плечо, разворачивая к себе. – Ты что, с ума сошел?! Как можно вот так просто бросить членский билет?! Ты не понимаешь, что теперь тебя точно вышибут из комсомола, и все, привет?!
– Я что-то сказал неправильно? – в отличие от Романа, я был абсолютно спокоен. – Романыч, проснись! Я понимаю, что ты планировал построить карьеру, и с этим я тебе сейчас знатно поднагадил, но хоть на секунду сбрось розовые очки. Кроме таких как ты в комсомоле и в партии полно тех, кто умеет только трепать языком, но самое страшное, что они лезут на руководящие должности. Просто поверь, если когда-нибудь Советский Союз и развалится – то только из-за таких уродов, как Зайцева.
– А я, значит, не такой? – набычился Еремин. – Слушай, Чобот, я много чего от тебя мог ожидать, но только не такой открытой антисоветчины.
– Блин, Ромаха, какая в жопу, антисоветчина?! – Я понимал, что сложно перебить многолетние установки, но все же считал комсорга достаточно разумным, чтобы уметь думать самому. – Если уж на то пошло, большего патриота нашей страны, чем я, найти практически невозможно. Потому что вы все только предполагаете, что с вами могут сделать капиталисты, а я это знаю! Но это не отменяет того, что я вижу не только хорошее, но и плохое. И вот эти балаболы – это самое худшее, что может случиться со страной. Вот скажи, ты планировал идти по партийной линии, но поступать планируешь в технический вуз, так?
– Ну да, – подтвердил сбитый с толку Еремин. – А это здесь при чем?
– Да это ключевой вопрос! – я от избытка чувств хлопнул кулаком по ладони. – Вот гляди. Ты поступаешь в институт, потом едешь куда-нибудь со стройотрядом, так? Параллельно пытаешься стать комсоргом или хотя бы войти в актив. После того как закончишь, у тебя уже будет стаж работы и рекомендации от комсомольской организации. Потом по распределению идешь на какой-нибудь завод или фабрику. И там уже тоже будешь и работать и расти как комсомолец, ну а потом коммунист. В итоге лет через двадцать вполне можешь занять одну из ключевых должностей, или там директор, или главный инженер, или парторг предприятия. А потом уже будешь решать, уходить выше или оставаться дальше работать на производстве. Я прав?
– Ну да, я сам это рассказывал, – пожал плечами Роман. – И что такого, все так делают.
– В том и проблема, Ромаха, что не все, далеко не все, – я похлопал товарища по плечу. – Ты бываешь на собраниях актива школы и сам знаешь, что далеко не все занимаются настоящими делами. Многие просто отделываются болтовней и формальными занятиями. Сделать стенгазету, провести пятиминутку политинформации и все такое.
– А чем тебе политинформация-то не угодила, – нахмурился Еремин. – Каждому гражданину Советского Союза важно знать, какую еще гадость готовит проклятый капитализм. Предупрежден – значит, вооружен!
– Проблема не в самой политинформации, а в ее подаче, – я покачал головой. – Больше половины того, что нам говорят – это топорная и неуклюжая пропаганда, не несущая никакого смысла. А еще процентов тридцать – выдумки и фантазии о Западе. И в итоге те крупицы реально важной информации теряются под ворохом пустопорожней болтовни. Но самое страшное не в этом, а в людях, что делают эту трепологию своим смыслом жизни. Как вот эта Зайцева. Зуб даю, что она кроме комсомола нигде никогда не работала и умеет только молоть языком. И заметь, она уже в райкоме, а дальше, глядишь, и в обком попадет. Все выше и выше. А теперь представь, что все руководящие должности займут подобные ей, кто ничего не умеет делать руками, зато всеми силами пытаются показать свою значимость бесконечным потоком той самой политинформации и иже с ними. Представил?
– Ну как-то не очень, – задумался Роман. – Кто ж таких людей на ответственные должности поставит?
– Да те из них, кто пролез раньше. Рука руку моет, а рыбак рыбака, как известно, издалека видит. – Я пожал плечами. – И в итоге вместо дела будут бесконечные воспевания, как хорошо в стране советской жить, и так далее и тому подобное. Просто потому, что трепологам на местах тоже надо создать видимость работы. И чем дальше, тем больше. Потом пойдут приписки, потому что заниматься делом-то некогда, у нас бесконечные собрания, сходки, съезды, где говорят и говорят, и говорят, а работа стоит. Но даже если что-то и делается, то очень криво и хреново, потому что начальник ничего не знает, кроме воспевания идей коммунизма, а на этом ты нормальный автомобиль не построишь, да и ту же свинью не вырастишь. Ей, животине, вообще плевать, какой строй на дворе, лишь бы кормили вовремя, было сухо, тепло и мухи не кусали. Но если за ней не ухаживать, она сдохнет, а зерно сгниет. Но разве может руководитель-балабол позволить, чтобы его уличили в некомпетентности? Вот и напишет в отчете, что все идет, как надо, даже с превышением плана. А в реальности дела будут идти все хуже и хуже. И вот этот диссонанс, когда своими глазами ты видишь, что в стране полная жопа, а тебе рассказывают на бесконечных партсобраниях, как весело и богато мы живем, именно это и будет концом государства рабочих и крестьян. Понимаешь?