иэтиленовые пакеты. Стол покрыт клеенкой в бледный цветочек. А на столе — тарелка. А в тарелке — неизбывный кошмар моего детства, блюдо, нанесшее непоправимую моральную травму нестойкой психике только что отправленного в детский сад ребенка. МОЛОЧНАЯ ЛАПША. Остывшая. Покрытая толстой тошнотворной застывшей пленкой.
— Садись быстро ешь! — скомандовала женщина. Сосбтвенно, почему я ее до сих пор называю про себя «женщина»? Судя по повадкам, она явно моя мать. Ну, не моя, ладно. А вот этого вот парня с вихрастой башкой, глазами которого я смотрю этот чертовски реалистичный сон. Стараясь больше не злить мать своей тормознутостью, я устроился на табурете и взял в руки легкую алюминиевую ложку. Мысленно содрогаясь, коснулся ложкой поверхности супа, которого, если бы мир действительно был справедлив, никогда не должно было существовать в природе. Застывшая пленка покрылась морщинами и прилипла к краю ложки. Мать нетерпеливо притопывала ногой и смотрела на меня в упор. А я смотрел мимо нее. На электрической плите было написано «Лысьва». Мне стало смешно от этого слова. Я вспомнил, что в детстве у бабушки над смеялся точно над таким же. Меня строго отчитывали, но поделать я с собой ничего не мог. Ну смешное же слово — л-ы-с-ь-в-а.
Спас меня кукукнувший звонок в дверь.
— Ну наконец-то! — мать всплеснула руками и бросилась в коридор.
— Послушай, дщерь! — сказал я, когда понял, что меня уже невыносимо тяготит молча сидеть и смотреть как чадо, не отрываясь, пялится в свой телефон. Теперь она обрезала волосы чуть выше шеи. К фиолетовому вместо красного добавился зеленый. Одета она была в мешковатую трикотажную пижаму. Впрочем, я не уверен, что это именно пижама, а не супермодный пикид, без которого ни одна нормальная девушка на улицу не выйдет. — Я тоже люблю позалипать в телефончик. Но может нам стоит хоть иногда поговорить словами через рот?
— О чем? — протянула она, скривилась и задрала взгляд к потолку.
— Расскажи, как у тебя дела в школе? — кажется, от моей дружелюбной улыбки на лице остался вымученный оскал.
— Нормально, — буркнула она. — Все, мы поговорили? Я могу обратно заниматься своими делами?
— Карина, — вздохнул я. — Я не понимаю, что происходит. Мы же всегда дружили, ели вместе мороженое, катались на роликах и все такое. Интересы поменялись, так бывает. Я просто хочу дружить и дальше. Но чтобы это сделать, мне нужен хоть какой-то намек от тебя о том, что тебя волнует.
— Ты же старый, как с тобой можно дружить вообще? — покрытые темной помадой губы ее скривились. И что-то такое мелькнуло у нее во рту… Металлический шарик? Она что, язык проколола? И мать разрешила такое? — Найди себе тетку по возрасту и с ней дружи.
«Много ты в этом понимаешь, соплячка!» — подумал я, но сказал другое.
— А у тебя есть друг?
— Все сложно, ты не поймешь…
— Почему ты так думаешь? Я же тоже был подростком!
— И что ты оттуда помнишь? Как вы строем с флагом под барабан ходили?
— И вовсе даже не только это!
— Ну да! Моя бести недавно познакомилась с парнем, и теперь за ним бегает то в робототехнический, то на занятия по информатики, то в английский разговорный клуб. А мы, между прочим, поклялись, что всем этим лошфаром заниматься не будем. Я ей об этом напомнила, а она говорит, что… Ничего не говорит. Вообще мессаги не читает уже три часа.
— И что тебе мешает тоже ходить на робототехнику?
— Да это же лошфар, папа!
— Это что-то вроде зашквара?
— Ну… типа того, только так уже никто не говорит.
— Хорошо. Но почему робототехника — лошфар?
— Потому что тогда Хильда будет ржать. И ее миньоны вместе с ней.
— И что?
— И то! Потому что все за ней повторяют.
— А подруга твоя почему не боится?
— Пааап!
— Потому что у нее этот… как его… краш?
— Да говорю же, что ничего ты не понимаешь! И краш уже тоже никто не говорит!
— Ну отчего же, кое-что понимаю, — сказал я. — Ведь я все-таки целый директор, хоть и не очень большой. У вас в классе есть некая Хильда. Это, что ли, Рита Хиляева, да? Она устроила у вас моду на то, что круто быть неграмотными неучами. Вы все ведетесь, потому что она будет ржать. Верно?
— Здоров, Кирка! — на плечо опустилась тяжелая рука. — Любаня, ты уже езжай на свой курорт, мы тут без тебя управимся!
— Такси должно скоро приехать, — мать нетерпеливо махнула рукой и облокотилась на край кухонной тумбы. — Значит, путевка и медицинская справка на тумбочке, на средней полке в холодильнике я там тебе собрала пакет с собой. Пирожки, булочки и немного конфет… Положишь в рюкзак, рюкзак в шкафу в коридоре. Так… Что еще забыла? Вожатым скажи, что тебе нельзя много физических нагрузок, а то они не всегда в справку заглядывают. Помнишь, да? Если будет нехорошо, сразу иди в медпункт! Сразу! Не тяни! Ты понял меня?
— Понял, — буркнул я.
— Ох… Прямо сердце не на месте, на все лето же в лагерь, а ты раньше никогда там не был… — лицо матери стало страдальчески-озабоченным, она положила руку на левую часть груди, как бы проверяя, на месте ли у нее сердце.
— Люба, миллионы детей ездят в пионерские лагеря каждое лето, и никто там пока что не умер! — незнакомый мужчина вышел наконец из-за моей спины, и я смог его нормально рассмотреть. Он был не очень высоким, может совсем чуть-чуть выше, чем я. На таких же вьющихся как у меня волосах — белая летняя кепка. Одет он был в какую-то убийственно-синтетическую голубую майку-поло и летние светлые брюки.
— У всех миллионы, а у меня один! — заявила мать. — И я знаю, что у него со здоровьем не все в порядке, а они — нет! И вообще ты опоздал на пятнадцать минут! Мы вчера договаривались, что ты придешь ровно в семь!
— Люба, нам на Привокзальной надо быть в десять, — кажется, добродушно настроенный мужчина начал закипать. — Тут идти пятнадцать минут. Что мы там будем делать, если сейчас выйдем? Куковать?!
— Там очереди на посадку знаешь какие?! И лагерей много! Лучше уж там подольше постоять, чем опоздать и потом автобус на электричке догонять!
Мужчина собрался ответить что-то явно резкое, но тут опять кукукнул звонок в дверь.
— Твое такси приехало, — букрнул мужик. — Все, Любанька, езжай. Хорошо там отдохни, а мы здесь сами разберемся.
В квартире разом наступила такая суета, будто в ней были не три человека и таксист в форменной кепке, а человек десять, не меньше. Сначала мать побежала в свою комнату за чемоданом, потом отец (видимо, это все-таки отец) пошел ей помогать, они по дороге о чем-то тихо поссорились. Потом таксист забрал чемодан и утопал на лестницу, а мать снова бросилась ко мне. Чмокнула в макушку, утерла слезу.
— Кирка, ты все запомнил? Путевка, справка, пирожки возьми из холодильника. Рюкзак в шкафу…
— Да запомнил, запомнил… — пробормотал я.
— Ох! — напоследок мама всхлипнула, потом отвернулась, и ее каблучки загрохотали по лестнице.
— Все совсем не так! — Карина взмахнула телефоном, который так и не выпустила из рук.
— А как? — спросил я. — Объясни мне, чтобы я понял, почему ты сама просто не можешь взять и занять место этой самой Хильды? И установить правила, что робототехника — это круто, а курить за гаражами — отстой…
— Потому что я так не смогу! Ты не понимаешь…
— Может я там у вас и не все понимаю, но понимаю, что ты просто стараться не хочешь, — я пожал плечами. Я уже был не уверен, что пока мы молча залипали каждый в свой телефон, было хуже. — Понимаю. Плыть по течению всегда проще. Но тогда и нечего удивляться, что твоей подруге стало с тобой скучно.
— То есть, ты хочешь сказать, что завоевать популярность — это легко? — вдруг истеричный тон голоса дочери сменился на вкрадчивый. Это произошло так внезапно, что я даже вздрогнул. Как будто кто-то другой начал разговаривать ее голосом. — Как ты там любишь говорить? Как два пальца об асфальт?
— Да, именно это я и хочу сказать, — безаппеляционно заявил я.
— И когда тебе было четырнадцать, то именно ты был авторитетом у себя в классе? — Карина медленно склонила голову на бок и положила телефон на подлокотник дивана.
— У нас все было устроено немного иначе, — уклончиво ответил я.
— Но ты уверен, что если тебе понадобится заполучить авторитет, то он у тебя будет, так? — Карина сползла с дивана и вытянулась в полный рост. «Черт, а я ведь совсем не знаю эту девочку… — подумал я. — Может быть, когда ей стало тринадцать, прилетели какие-нибудь эльфы из полых холмов и подменили ее на вот это? Мне кажется, или глаза ее сейчас сменили свой цвет?»
— Конечно уверен, о чем вообще разговор? — сказал я.
Сразу после этого мир как будто закачался. Изображение расплылось по краям, я словно ухнул в колодец, видел только лицо Карины. Как будто через толстое выпуклое стекло. Ее губы шевелились, кажется, она еще что-то говорила, но я уже не слышал, потому что падал куда-то в темноту.
Дверь захлопнулась, щелкнул замок. Я поплелся обратно на кухню. Мужик в белой кепке и с добрым лицом Афони — следом за мной.
— Ну что, Кирюх, ты как вообще? — спросил он усаживаясь на табуретку напротив меня.
— Но…нормально, — проговорил я.
— Ты прости, что я на лето тебя к себе забрать не могу, — он виновато развел руками. — Это месяц назад была лафа — жил в комнате один, как король. Но когда бумаги на развод в отдел кадров принес, то все. Теперь мне отдельная комната не полагается, а полагается жить с соседями. Так что…
— Я понимаю, пап, — у меня едва получилось выдавить из себя это «пап». Этот мужик на моего отца вообще похож не был.
— Но ты не грусти, Кирка! — он снова хлопнул меня по плечу. — Пионерлагерь тебе только на пользу пойдет. Ты прости, сынок, но мне кажется, что Любанечка тебя слишком оберегает, И болеешь ты часто, только потому что ей надо о ком-то заботиться. А сейчас у нее времени не будет, надо докторскую защищать… Вот и хорошо для всех будет — и ты научишься жить, не держась за материну юбку, и мать… тоже научится. Чему-нибудь. Ты это доедать будешь?