ЕРЫДАГ
Аул Куруш — самый высокогорный на Кавказе.
Здесь не растет ни одного дерева — голая, пустынная местность.
Здесь заканчиваются дороги — ехать дальше уже некуда.
Здесь едят только баранину и ячневую кашу.
Здесь говорят на особом лезгинском наречии, малопонятном даже в ближайших дагестанских селениях. К 70-летию советской власти никто еще не знает русского языка, за исключением школьного учителя, которому известно лишь несколько разговорных фраз, благодаря чему он — самый уважаемый человек в ауле.
Телеграммы, письма и газеты сюда не доходят. Сюда не протянут, также, и телефонный провод. Это одно из последних мест на земле, где еще нет радио, телевидения и кока-колы.
Летом пастухи гонят отары на высокогорные альпийские луга, а зимой, когда снег заносит дома по самые крыши и узкие кривые улочки Куруша становятся непроходимы, отправляются кочевать со стадами по теплым равнинам Дагестана и соседнего Азербайджана.
Раз в неделю снизу приходит машина, увозит в долину шерсть и мясо.
Подростков, достигших 18 лет, забирают в армию. Вернувшись через два года, они перестают работать по дому. По хозяйству работают только женщины и мальчики, которым еще не исполнилось 18. Воду из реки, в высоких металлических кувшинах, носят маленькие девочки. Подниматься по крутым высоким склонам тяжело, особенно с кувшинами, полными воды. От этого у них искривляется позвоночник. Мужчины целыми днями сидят на ящиках на единственной площади перед зданием школы, пьют вино, разговаривают или молчат.
Никто не приезжает в Куруш, никто отсюда и не уезжает. Поколения сменяются поколениями, люди рождаются, вырастают, женятся, рожают детей, старятся и умирают.
Так — неторопливо и незатейливо — проходит жизнь.
А со стороны, безмолвно и безучастно, наблюдает эту жизнь Ерыдаг — продолговатая красно-желтая скальная стена, высотой с километр, образовавшаяся давным-давно в складке земли.
Вершины у нее, по сути дела, нет — с трех сторон она окружена пологими травянистыми лугами и осыпными склонами, куда не составляет труда подняться барану или человеку. По старинному преданию там находится превратившееся в камень стадо, которое сторожит окаменевший пастух, сурово наказанный таким образом за какие-то свои прегрешения. Однако никто из горцев никогда не поднимался на вершину Ерыдага, чтобы убедиться в правоте или неправоте этого предания.
Жители Куруша не молятся Ерыдагу, не ставят ему земных идолов, не приносят ему жертв, не просят его защитить их от злых духов и жестоких богов.
Равнодушно взирает Ерыдаг на жизнь людей. Конечно, и у него есть какая-то своя, более долгая и неприметная жизнь, которая нет-нет, да и напомнит о себе сходом камней, или обрушившимся весенним водопадом. Но для горцев он все равно остается лишь бесполезным камнем, не способным даже укрыть их от холодных северных ветров…
На белом экране, как на фотобумаге, постепенно проявляются очертания огромной скальной стены, испещренной черными провалами карнизов, трещин и внутренних углов.
Внезапно, на поверхность скалы падает капля, образовав разбегающиеся по воде круги, и мы понимаем, что это лежащая в проявителе фотография.
ПЕРВЫЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Хреново…
ВТОРОЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС: Нормально. Главное, — видна серия этих карнизов и верхняя треть, — палец с гноящимся ногтем тычет в скопление черных пятен в углу фотографии.
Камера отъезжает. Видны тесно расставленные ванночки с химикатами, портативный фотоувеличитель, красный фонарь. Мелькают чьи-то руки.
Продолжая движение, камера выезжает из крошечной покосившейся палатки-серебрянки: вокруг камни, утренний туман. Сечет мелкий снег. Мимо идут бараны. Невдалеке стоит, опершись на посох, пастух. У его ног лежит собака.
Камера смотрит наверх: в кадр вплывает стена Ерыдага — в точности совпадающая с только что виденной на фотографии. Как бы в подтверждение ее реальности, по скалам тут же грохочет обвал.
На фоне стены появляется титр:
Давным-давно, в конце одной весны, когда с Ерыдага стаял зимний снег и сбегавшие по его стенам ручьи успели высохнуть, а Манверды уже вывел свое стадо на самое верхнее пастбище, дорога внизу на горизонте начала необычайно сильно пылить.
Собравшиеся на годекан старцы, стоя на крыше сакли и приложив ладони к морщинистым коричневым лбам, гадали, всматриваясь вдаль, кого несет им песчаная буря.
Одна за другой показались на дороге тяжелые грузовые машины, легкие джипы и полувоенные вездеходы. На них мчались люди из далекого северного города на море. Все они были с плотно набитыми хурджунами, а некоторые и с пандурами. В мгновение ока возвели они вокруг аула множество палаточных лагерей, а старейшие из них поселились в здании школы. В тот же день, к немалому удивлению местных жителей, они опустошили сначала книжный магазин, в который горцы заходили холодными зимними вечерами, чтобы погреться возле натопленного кизяком очага, а затем и подсобный книжный сарай, наглухо заколоченный вот уже несколько лет.
Со следующего утра все они начали ходить к Ерыдагу и долго бродили там, рассматривая его в бинокли, фотографируя, зарисовывая в альбомы и делая какие-то пометки в своих блокнотах. К вечеру они возвращались в аул, наспех ели привезенную с собой быстрорастворимую еду и до ночи печатали что-то на портативных пишущих машинках. Потом ставили на листах разнообразные печати и сносили все эти бумаги к зданию школы. Жившие в школе старейшины сортировали эти бумаги по многочисленным папкам и на больших листах ватмана вычерчивали толстыми разноцветными фломастерами графики и диаграммы.
Так прошла неделя.
И вот однажды, ранним утром, когда на пастбищах еще лежала ночная мгла, и только первые отары начали сниматься с насиженных кушанов, прозвучал громкий, эхом отразившийся в ущельях выстрел, и яркая зеленая ракета, взлетев в темное небо, медленно и плавно опустилась за дальнюю гряду.
Десять групп, по шесть джигитов в каждой, с хурджунами за плечами, сорвались с небольшой поляны и бегом устремились вниз, в глубину ущелья, в сторону расположенного на противоположной стороне Ерыдага. Вскоре они скрылись в тумане.
Когда взошло солнце, оставшиеся люди установили на площади перед школой подзорные трубы и телескопы на штативах, устремили в небо антенны радиостанций и расселись вокруг на раскладных креслах.
Тут начала портиться погода и Ерыдаг скрылся в облаках. Пролился дождь и люди натянули большие тенты над своими приборами и раскрыли зонтики над головами. Время от времени они включали свои рации и кричали в них, широко размахивая руками. Когда в облаках появлялись просветы, они приникали к своим телескопам и что-то горячо обсуждали между собой.
Первую половину дня горцы с любопытством ходили вокруг. Наконец, старейший из них, через учителя, попросил разрешения посмотреть в трубу. Прильнув к окуляру, он увидел крошечных людей, ползущих вверх по стене Ерыдага. Потрясенный, он рассказал об этом остальным жителям аула, но никто ему не поверил.
Потом небо очистилось, и другие горцы тоже захотели посмотреть в оптику, и всем дали посмотреть, и все они смотрели в бинокли, трубы и телескопы и видели людей, поднимающихся на плато по стене Ерыдага. Но тут снова все затянуло тучами и горцы пошли по домам, недоуменно восклицая и бурно жестикулируя.
А на следующее утро на площади перед школой возник переполох и несколько человек убежали в сторону Ерыдага и вскоре вернулись, неся перебинтованного с головы до ног человека. Они положили его в отдельную палатку и один из приезжих начал его лечить.
Так горцы узнали о докторе. Они бесконечным потоком стали тянуться к нему и, обращаясь через учителя, просили помочь им в их разнообразных болезнях и доктор давал им всем лекарства и всех их вылечил. А хромого Аллаха-кюли, у которого с десяти лет не сгибалась нога, он положил на землю, воткнул ему в тело иголки и через сорок минут случилось чудо — Аллах-кюли встал, как ни в чем не бывало, и побежал по склону, как молодой тур. И тогда в ауле начался праздник, потому что Аллах-кюли зарезал многих баранов и вынес много кувшинов с пенистой бузой и все горцы и горянки и жители северного города танцевали лезгинку и до глубокой ночи раздавались звуки зурны, глухие удары барабанов, дружные хлопки в ладоши и гортанные выкрики. А северные гости распевали под пандуры песни своего народного певца Розенбаева.
А на другой день из-под Ерыдага принесли еще несколько перебинтованных людей и даже несколько черных мешков с усопшими навеки джигитами, которых положили отдельно. И в тот же вечер в бинокли стало видно, как в разных точках стены Ерыдага на верхнее плато, почти одновременно, выбираются люди и с разных сторон наперегонки бегут к вершине.
А вечером они, по очереди, возвращались в аул, где их встречали огромным транспарантом, поздравляли, кормили и поили. Немного отдохнув, вернувшиеся люди побежали вниз, к стремительным водам Гевдал-ваца, набрали в пластмассовые кувшины воду, а возвратившись наверх развели химикаты, развернули портативные фотоувеличители и всю ночь проявляли в своих палатках пленки и печатали фотографии, а утром писали на пишущих машинках тексты, наклеивали на листы еще влажные фотографии и бегом бежали к зданию школы. Потом все они сидели вокруг и ждали. А старейшины в школе о чем-то долго совещались и не выходили, а когда вышли, то все выстроились и на сколоченный из привезенных с собой досок помост поднялись, по очереди, несколько групп джигитов, которых наградили медалями, грамотами и подарками.
А потом все они очень быстро собрали свои хурджуны и стали грузиться в свои машины. Тем временем прилетел вертолет, забрал черные мешки, забинтованных людей, доктора и улетел. И машины тоже уехали и скоро перестала клубиться пыль на дороге и осела на землю.
Ерыдаг снова занесло снегом.