К сожалению, пущенная неточной, дрожащей рукой стрела не достигла цели:
— Ничего о ней не знаю. Во всяком случае, за столом у деда не принято было говорить о ней. Она умерла еще до моего рожденья. Кажется, от туберкулеза.
К стыду своему, с поцелуем склонясь к ее руке над приспущенным стеклом, не удержался от совсем уж лишнего вопроса.
— Наверное, это было очень смешное зрелище, правда?
— О, мне приходилось видеть и смешнее, но... поправляйтесь! Возможно, вы мне еще понадобитесь на днях...
Выйдя из машины, режиссер не торопился захлопнуть дверцу, злился и не мог. Сама по себе ссадина на ушибленном месте почти не ощущалась, болел скорее оторванный лоскут. Все не приходило на ум что-нибудь путное, чтобы вычеркнуть из памяти досадное происшествие и как-то оправдаться в своих неудачах перед пани.
— Не горюйте, бедный Сорокин, ступайте, все наладится впереди. Я позвоню вам завтра... — посмеялась она на прощанье, зная наперед, что в наказанье за случившееся сама не позвонит ему ни завтра и, возможно, никогда потом.
Некоторое время режиссер задумчиво глядел вослед удалявшейся машине, пока скорбная, в сопровождении икоты, и куда-то вверх по пищеводу струившаяся желудочная пустота не напомнила ему тот внимательный испытующий взор Юлии, когда он усердно на ее глазах утолял свое природное пристрастие к мучным сладостям, причем не исключалась и версия заранее подстроенного спектакля, и вдруг в лице и сжатых кулаках отразилась решимость при случае расплатиться с пани за ее волшебное угощенье, которое и позволило ему разоблачить чудо.