Я прыгнул с парашютом среди ночи в шести часах лёта от Сайгона. Ночь была спокойная, тишина, ни одного звука, кроме нашего кряхтения при приземлении. Я поднялся и начал искать лейтенанта. Его нигде не было. Парень, прыгнувший передо мной, обернулся.
– Все будет в порядке, – сказал он, – здесь никого нет.
И наступил на полевую мину. Куски его тела и шрапнель ударили мне в лицо.
Так закончилась моя карьера в армии. Через четыре месяца, после того как я вышел из госпиталя, где мне сделали пластическую операцию, оставившую только два шрама на подбородке, я вошел в офис моего отца.
Он сидел за большим столом. Отец был маленького роста и любил свой огромный стол. Он взглянул на меня.
– Ты герой, – сказал он без всякого выражения.
– Я не был героем, – сказал я, – я был дураком.
– По крайней мере ты признаешь это. Это уже шаг в правильном направлении. – Он вышел из-за стола. – Что ты собираешься делать теперь?
– Я еще об этом не думал, – ответил я.
– У тебя была возможность решать, и ты пошел в армию. – Он взглянул на меня. – Теперь моя очередь.
Я не возражал.
– Когда меня не станет, ты будешь богат, – продолжал он, – получишь миллион или больше. Я хочу, чтобы ты поступил в Уортон.
– Я не уверен, что поступлю, – засомневался я.
– Я уже все устроил, – сказал он. – Занятия начинаются в сентябре, я думаю, это то самое место, где ты научишься тому, что делать со своими деньгами.
– Куда торопиться, отец, – сказал я. – Ты будешь жить долго.
– Этого не знает никто, – заметил он, – я думал, что твоя мать будет жить вечно.
Прошло шесть лет с тех пор, как умерла моя мама, но отец все еще горевал о ней.
– Не вини себя в том, что у мамы был рак, это слишком по-итальянски.
– Я не итальянец, я сицилиец, – сказал отец.
– Для меня это одно и то же.
– Никогда не говори так при моем брате. Я посмотрел на него.
– Как дела у Padrino?
– У него все в порядке, – ответил мой отец. – Федеральное бюро не может до него добраться.
– Он хитрый и ловкий.
– Да, – сказал отец неодобрительно.
В молодости он порвал со своей семьей. Его такая жизнь не устраивала. Он занялся прокатом машин, и вскоре у него было тридцать бюро в аэропортах по всей стране. Конечно, это был не «Герц» и не «Авис», но дела шли неплохо, примерно двадцать миллионов долларов в год. Он много лет не общался со своим братом и не получал от него никаких известий, пока не умерла моя мать. Тогда мой дядя прислал столько цветов, что ими можно было засыпать целую комнату. Отец выбросил их все. Моя мать была еврейкой, а на еврейские похороны не приносят цветов.
– Ты знаешь, чем занимается Анжело? – спросил я. Анжело – мой двоюродный брат – был всего на несколько лет старше меня.
– Я слышал, что он работает на своего отца.
– Похоже на то, – сказал я. – Хорошие итальянские мальчики занимаются тем же, чем занимаются их отцы. Ты хочешь, чтобы я пошел по твоим стопам? – спросил я, посмотрев на него.
Отец отрицательно покачал головой.
– Нет, я продам свою фирму.
– Почему? – удивился я.
– Я слишком стар, – произнес он. – Я думаю немножко попутешествовать. Я и мира-то не видел и хочу начать с того места, где родился, с Сицилии.
– У тебя есть девушка, которая поедет с тобой? Отец покраснел.
– Мне никто не нужен.
– Тебе бы составили компанию, – заметил я.
– Я слишком стар, – сказал он. – Боюсь, не буду знать, что с ней делать.
– Найди себе подходящую, и она тебе покажет, – пошутил я.
– Разве так разговаривают с отцом? – спросил он с негодованием.
Так все и произошло. Я отправился в Уортон, а мой отец продал свою фирму и отбыл на Сицилию. Но что-то произошло. На серпантине, по дороге из Трепани в Марсалу, его машина вылетела на повороте за ограждение.
Перед моим отъездом на Сицилию за телом отца позвонил мой дядя.
– Я пошлю с тобой двух телохранителей.
– Зачем? – спросил я. – Никто меня не тронет.
– Откуда ты знаешь, – тяжело вздохнул он. – Я любил твоего отца. Может быть, мы в чем-то и расходились, но это не имеет значения. Кровные узы есть кровные узы. Кроме того, я слышал, что кто-то копался в тормозах его машины.
Некоторое время я молчал.
– Но почему? Ведь все знают, что он честный человек. – Это ничего не значит на Сицилии. Там эти вещи не принимаются в расчет. Все, что для них имеет значение, это то, что он из семьи, из моей семьи. Я не хочу, чтобы они добрались и до тебя. У тебя будет два телохранителя.
– Ни за что, – сказал я. – Я могу сам за себя постоять. По крайней мере этому меня учили в армии.
– Тебя там научили тому, как получить пулю в задницу.
– Это разные вещи, – отозвался я.
– Хорошо, пусть Анжело едет с тобой.
– Ну уж, если за мной будут охотиться, – сказал я, – то за Анжело будут охотиться в два раза усерднее. Ведь он ваш сын.
– Но он знает правила игры, кроме того, он говорит по-сицилийски. Так или иначе, он хочет поехать с тобой. Он тоже любил твоего отца.
– О'кей, – ответил я.
Потом мне пришла в голову мысль, и я спросил:
– Анжело будет заниматься там делами?
– Ну конечно, нет, – солгал дядюшка.
Я задумался. Действительно, какая мне разница.
– Хорошо, – согласился я, – мы едем вместе.
Мой дядя перехитрил меня. Мне телохранители были не нужны. Но при Анжело неотлучно находились четверо парней, у которых оттопыривались пиджаки под мышкой, а так как мы всегда были вместе, то они охраняли нас обоих. На Сицилии никаких проблем не возникло. Скромная траурная служба в церкви в Марсале прошла спокойно, присутствовало всего несколько человек, из которых я не знал никого, хотя считалось, что мы родственники. Мне выразили соболезнования и заключили в объятия, а тем временем на катафалке гроб отвезли в Палермо, откуда самолетом отправили в Нью-Йорк. Отец хотел, чтобы его похоронили рядом с моей матерью. Так и было сделано.
Через неделю я стоял на кладбище и смотрел, как гроб опускают в землю. В тишине я бросил горсть земли в могилу и отошел. Дядя и Анжело сделали то же самое.
– Твой отец был хорошим человеком, – медленно проговорил дядя.
– Да, – сказал я.
– Что ты теперь будешь делать? – спросил дядя.
– Найду себе работу.
Дядя промолчал, а Анжело взглянул на меня.
– Ты просто дурак, – сказал он, – у нас всегда нашлось бы занятие тебе по душе.
– Законный бизнес, – добавил дядя.
– Мой отец хотел, чтобы я шел своим путем, – ответил я. – Но я благодарен вам за предложение.
– Ты совсем как твой отец, – буркнул дядя. Я рассмеялся.
– Именно, так же как Анжело похож на тебя. Яблоко от яблони недалеко падает.
Дядя прижал меня к груди.
– Ты часть моей семьи, родня, и я люблю тебя.
– Я тебя тоже люблю.
Я смотрел, как он идет к своей машине, а потом повернулся к Анжело.
– Какие у тебя планы?
– У меня свидание в городе. – Он кивнул головой в сторону машины. – Я поеду с тобой, если ты не возражаешь.
– Хорошо.
Мы сидели и молчали, пока лимузин вез нас к Манхэттену. Только когда мы проезжали по Мидтаунскому туннелю, я заговорил.
– Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты съездил со мной на Сицилию. Мне нужна была твоя поддержка, но раньше я этого не понимал. Спасибо.
– Не стоит благодарности, мы ведь одна семья. Я молча кивнул.
– Мой отец так считает, он хотел бы, чтобы ты был с нами.
– Я ценю его заботу и очень ему благодарен, но хочу поступить по-своему.
– Хорошо, – Анжело улыбнулся. – Меня всегда интересовало, почему твой отец сменил фамилию Ди Стефано на Стивенс.
– Она не напоминает настоящую.
– Но Стивенс – это ирландская фамилия. Я не совсем понимаю.
– Отец объяснил мне таким образом: если итальянцы меняют фамилию, то они меняют ее на ирландскую.
– А твое имя? Оно ведь не ирландское?
– Так решил мой отец. Он хотел, чтобы я был стопроцентным американцем, – рассмеялся я.
Машина выскочила из туннеля. Анжело посмотрел в окно.
– Высади меня на углу Парка и Пятидесятой улицы.
– О'кей.
– Может, поужинаем сегодня вместе? У меня есть на примете пара симпатяшек.
– Я буду складывать вещи. Завтра я возвращаюсь в школу, но все равно спасибо за приглашение.
– Ты выпускаешься в июне?
– Да.
– Тогда увидимся, – сказал он.
Так оно и вышло. Не успел я опомниться, как уже потел на корме ветхого речного пароходика на Амазонке, а он в это время тискал сумасшедшую красивую перуанку, которую нанял в качестве переводчицы в Лиме.
Я смотрел на солнце, пробивавшееся сквозь кроны деревьев. Обливаясь потом, я потянулся за сигаретами. Должно быть, Анжело был крепким парнем, если мог заниматься любовью в такую жару.
Глава 2
Со скамейки на корме я наблюдал за обезьянкой, ловко скакавшей среди густой зелени на берегу. Она грациозно раскачивалась и перепрыгивала с лианы на лиану. Вдруг она замерла, села на задние лапки и уставилась на меня, как будто знала, что я здесь новичок. Тут Анжело вылез из каюты, и обезьянка исчезла. Он был совершенно голый, в одних модных коротких шортах. Волосы у него на груди, плечах и спине были мокрыми от пота. Анжело взял бутылку пива и начал пить из горлышка. Потом с отвращением бросил ее за борт.
– Гадость, – сказал он.
– Льда нет, – откликнулся я.
Он чертыхнулся, растянувшись рядом на скамье, потом поглядел на меня.
– Чертовка, ну просто высосала меня, – проговорил он, удивляясь сам себе.
Я улыбнулся и потянулся за пивом.
– Ты чего смеешься? – рассердился Анжело.
– Просто не верится.
– Она привыкла к жаре, а ты нет.
– У тебя есть сигарета?
Я дал ему пачку и смотрел, как он прикуривает.
– Когда мы отплываем? – спросил я.
– Утром. К десяти часам мы полностью загрузимся и тогда снимаемся.
– Я думал, что мы едем за изумрудами, – заметил я. – А теперь мы сидим на двух тоннах листьев коки.