Вот тут я сразу мог сказать, что в этом доме не бедствовали. Картины на стенах, ковры, дорогая мебель, всё говорило о достатке.
Собственно говоря, комната в которую мы пришли явно была гостиной и также шикарно обставлена, а я наконец смог переместиться с рук молчаливого и удивлённого Иосифа Колоны, на мягкую подушку кресла.
— Прошу познакомься с моим внуком, графом Иньиго де Мендоса, — представил дедушка меня, а затем хозяина дома, — Авраам Сениор, раввин и старейшина иудейской общины Сеговии.
— Рад приветствовать знакомого моего дедушки, уверен, что вы хороший человек, если смогли добиться его расположения, — заговорил я на иврите, вызвав этим шок и у маркиза, и у хозяина дома.
— Ваше произношение сеньор Иньиго, — удивлённо вскрикнул еврей, — просто превосходно!
Тут он посмотрел на моего сопровождающего и спросил его на этом же языке.
— Это ваша заслуга брат?
Иосиф Колон улыбнулся, и покачал головой.
— Я учу сеньора Иньиго арамейскому и древне иудейскому, чтобы он мог читать наши тексты в оригинале. Такого было его пожелание.
Восхищение, смешанное с изумлением, появилось на лице Авраама, но он перешёл обратно на кастильский, поскольку дедушка не понимал языка, на котором мы перебросились парой фраз.
— Ваше сиятельство, — повернулся он к нему, — позвольте выразить вам совершеннейшую признательность за то, что познакомили нас, а также моё восхищение образованностью вашего внука.
— Иньиго знает также древнегреческий и истинную латынь, — зачем-то прорекламировал меня ему дедушка, — и это, не считая остальных языков.
Иудей поднял руки к потолку.
— Какое счастье иметь такого внука сеньор Иньиго! — воскликнул он.
— Давай, покажи ему ту бумажку, — ворчливо ответил тот.
Хозяин дома закивал, позвал сына и тот вскоре принёс шкатулку, из которой была извлечена короткая записка, зашифрованная уже известным мне шрифтом.
— Иньиго, ты самый начитанный и умный, из всех, кого я знаю, — обратился ко мне дедушка, — посмотри пожалуйста, ты можешь прочитать, что там написано? Многие умы безрезультатно бились над переводом, но никому пока это не удалось сделать.
— Потому что письмо зашифровано, — кивнул я, — я уже сталкивался ранее с таким видом шифрования и могу его перевести.
Изумление проступило на лицах обоих взрослых.
— Серьёзно? — удивился дедушка, на что я кивнул, — тогда переведи пожалуйста, нам нужно знать, из-за чего умерло три человека, которые пытались доставить эту записку в Венецию.
— Это неделовой разговор сеньоры, — улыбнулся я, — если бы я всё делал бесплатно, я бы до сих пор жил в Гвадалахаре на деньги семьи.
На лице иудея расплылась блаженная улыбка.
— Сколько вы хотите за эту работу сеньор Иньиго? — поинтересовался он.
— А таки сколько вы можете мне за неё заплатить? — в голове у меня почему-то всплыли истории, оставшиеся от памяти Евгения Орлова про Одессу и одесских евреев, так что я невольно вставил в свою речь эти обороты. Причём это получилось у меня сделать легко и непринуждённо.
Маркиз с изумлением посмотрел на меня, иудей на Иосифа Колона, а тот отрицательно покачал головой, показывая, что этому он меня точно не учил.
— Ваш внук Ваше сиятельство мне так сильно нравится, что я готов познакомить его со своей внучкой, — с улыбкой сказал иудей.
— Давай обойдёмся без этого, — дедушка отмахнулся от подобной чести, — Иньиго ещё слишком мал, чтобы задумываться о девушках.
— Записка, — вернул я их обоих к нашим делам, — обычно за такое в Риме платят двести флоринов.
Брови иудея взметнулись вверх.
— За простой перевод сеньор? Почему так дорого?
— Вы всегда можете поискать в Кастилии того, кто сделает это для вас дешевле, — улыбнулся я своей самой запоминающейся улыбкой, — к тому же вы сами сказали, что очень хочется узнать, почему за неё пролили кровь.
Лицо дедушки наполнилось весельем, а вот иудей наоборот погрустнел, поняв, что сам совершил ошибку выдав свою заинтересованность в этом переводе.
— Сеньор Иньиго, ну хотя бы пятьдесят и я стану вашим лучшим другом, — попросил он жалобным голосом.
— Я минимум на что соглашусь, это на сто восемьдесят и пусть вашим другом останется мой дедушка, — не повёлся я на такой дешёвый развод.
— Сеньор Иньиго! Мои дети и внуки будут голодать месяц, если я отдам вам такие деньги! — взмолился он, — давайте хотя бы семьдесят.
— Греческие учёные признавали, что голодание полезно, — заметил я, — к тому же вы всегда можете продать одну из этих замечательных картин, что висят у вас на стенах. Я даже отсюда вижу, что они дорогие.
— Сеньор Иньиго! Это наследство моей бабушки! — тут же соврал он, — вы хотите, чтобы я продал память о любимой бабушке? Девяносто.
— Вспомните те случаи, когда она вас порола и продайте ей назло её самую любимую картину, — хмыкнул я, — сто пятьдесят и то, только из уважения к вашей бабушке.
На лице иудея появилось страдальческое выражение, он заломил руки.
— Синьор Иньиго! Подумайте о будущих перспективах, я всегда теперь буду обращаться к вам за переводом, что принесёт вам в будущем много золота! Сто десять.
— Будущее знает только Господь, — вздохнул я и перекрестился, — я же вынужден жить сегодняшним днём и что он мне принесёт. Сто тридцать и это моя последняя цена.
— Синьор Иньиго! Сто двадцать пять и моя вторая бабушка будет молить Яхве о вашем счастливом будущем! — взмолился он.
— Сто двадцать шесть, молитвы вашей бабушки и по рукам, — нехотя протянул я ему руку, за которую он тут же схватился.
— Иосиф закрой уши, — приказал я и когда еврей это сделал, я с ходу перевёл записку, поскольку видел текст и пока мы спорили расшифровал его. Речь там шла о вражде между банками Медичи и Паццы, а также том, что груз золота повезут из Сарагосы во Флоренцию в январе следующего года. Неизвестный автор предупреждал о необходимости усиления охраны, поскольку в сундуке будет не меньше тридцати тысяч золотых.
— Это всё, — улыбнулся я, видя, что иудей поражён скоростью моего перевода, — где мои деньги?
— Так быстро! И я отдал за это сто двадцать шесть флоринов⁈ — всплеснул он руками, — теперь мои дети останутся без сладкого. Вам не жалко малышей сеньор Иньиго?
— Сладкое портит фигуру, — наставительно заметил я, — к тому же сделка заключена, все приняли условия и пожали руки.
Он вздохнул и под веселым взглядом дедушки распорядился принести шкатулку, из которой скрупулёзно отсчитал мне монеты, выбирая оттуда самые старые и потёртые. Я уже не стал привередничать по этому поводу, сто флоринов, есть сто флоринов, к тому же заработанные на ровном месте.
Иудей протянул мне деньги даже без кошеля, но тут пригодился кошель Иосифа, и я специально, сам по одной монете пересчитал их, восклицая вслух, что эта вот подрезанная, а у этой вот совсем не видно благородного облика святого, изображённого там. Лицо иудея приняло страдальческое выражение, но он не сделал и попытки обменять монеты, я впрочем тоже, мне просто доставило удовольствие смотреть на лицо дедушки, который испытывал настоящее блаженство от происходящего и ничуть этого не скрывал.
Закончив с оплатой, мы попрощались и пошли на выход. Хозяин дома проводил нас, хотя часто горестно вздыхал, посматривая при этом на кошель, висящий на поясе у Иосифа, но его вздохи задевали меня не больше, чем прогуливающегося короля, вид нищих на своём пути. Так что я смотрел вперёд и ещё вежливо попрощался с хозяином дома, когда мы садились в повозку.
Когда же мы отъехали, я поймал на себе задумчивый взгляд дона Иньиго, на лице которого при этом гуляла улыбка.
— Что, деда? — поинтересовался я у него.
— Впервые за двадцать лет, я не заношу в этот дом золото, а уношу его оттуда, — признался он, — так что я пока в полном восхищении от своего внука и начинаю понимать, откуда у тебя появились собственные средства для жизни. Кому расскажу, что продал Аврааму-старшему воздух за сто двадцать шесть флоринов, ведь никто не поверит мне!
— Знания дедушка! — я постучал пальцем себе по голове, — мы продали не воздух, а знания. А в них как вы помните мы вложили минимум двенадцать тысяч золотых и мой бесценный усердный труд. Так что я ещё продешевил и мог наверняка вытрясти с него больше, но мне было просто лень узнавать пределы его терпения.
Маркиз улыбнулся и недоверчиво продолжил качать головой, кидая взгляды на кошель Иосифа, который приятно бряцал при каждом наезде колеса повозки на выпирающий из мостовой камень.
После иудея мы объехали ещё три семейства, с которыми дружили Мендоса и дедушка меня всем представил. Люди конечно старались не обращать внимания на мои уродства, но всё равно любопытных взглядов хватало. Правда благодаря Его высочеству Альфонсо V, их становилось всё меньше и меньше, когда люди слышали мой титул. Урод без титула и урод с титулом — это были совершенно два разных человека и я это прочувствовал сейчас в полной мере. Когда меня представляли графом, взгляды чаще всего из любопытных, становились оценивающими, особенно у старшего поколения, которое заботило сохранение и преумножение рода, а не внешность человека. Как говорил дон Иньиго, хорошая родословная была важнее личных качеств, и я его прекрасно понимал. Когда человеческая смертность огромная и один человек мало что значил, то род и продолжение его процветания, были основным занятием глав всех семейств Европы и Кастилия не была исключением.
Так что между делом, ему поступило два предложения с вариантами невест для меня, и он пообещал подумать, несмотря на моё возмущение. Старики со смешками смотрели на мои потуги быть самостоятельным, поскольку лучше всех понимали, что пока моя фамилия Мендоса, я буду подчиняться главе рода, вне своих личных пожеланий.
Так что наконец бесконечный день встреч вскоре закончился, и мы вернулись домой. Отца не было, зато дядя выглядел довольным, сказав, что все письма написал, нужных людей оповестил, так что по обоим моим просьбам остаётся только ждать ответов. Поблагодарив его, я направился к Томасу, чтобы узнать, как он провёл день.