За этим переломом в общественной жизни следуют и иные, более значительные перемены. Не случайно уже в мохэсское время здесь обнаруживаются, согласно письменным источникам, первые трещины в родовом укладе и зачатки государственности. И не случайно, будучи еще только на пороге государственной жизни, мохэсские племена вступили в сношения с другими странами и народами как самостоятельная политическая сила. В летописях сохранилось характерное сообщение о том, как мохэсцы явились к китайскому двору и начали военный танец. Увидев его, император сказал своим вельможам: «Между небом и землей есть же такие существа, которые только и думают о войне. Впрочем, владения их очень удалены от Срединного государства» (Китая).
Известно и то, что, когда во время войны Китая и Кореи корейские войска и их союзники мохэ были разгромлены, император пощадил корейцев, а мохэсцы были беспощадно казнены. В них император Китая видел самых опасных своих врагов. Впрочем, иногда и китайцы не прочь были использовать храбрость своих соседей как наемников в борьбе, например, с тюрками Монголии. Но сами мохэ не были подданными Китая, и их страна оставалась независимой.
Для характеристики культурно-политических взаимоотношений мохэ с соседними народами существенно, что они были исторически связаны не только с Востоком, но и с Западом, с теми степными народами, которые явились основой для современных казахов, киргизов, туркмен и других тюркоязычных народностей Советского Союза.
В ходе своей дальнейшей жизни такие государственные образования, как Бохай и чжурчженьская империя Цзинь, а также государство киданей Ляо, уже с первых шагов выступают на исторической арене как суверенные и независимые государства. Эта независимость выражается прежде всего в том, что они создают собственную экономику, самобытную национальную культуру, национальную письменность, оригинальную литературу, свои законы и обычаи. Столь же ярко выражена их суверенность в политике. Уже второй правитель Бохая бросает вызов самолюбию танского двора. Он принимает для своего правления императорский девиз, «няньхао», чем ставит себя наравне с императором Китая. Бохайцы ведут независимую внешнюю политику и осуществляют постоянную дипломатическую связь с императорским двором в Японии.
Еще более резко выражена эта черта в деятельности чжурчженей. История чжурчженей — одна из самых ярких глав в летописи нашего Дальнего Востока. В пору его расцвета чжурчженьское государство простиралось от Амура до Хуанхэ, захватывая также и часть Монголии. Это время было периодом наибольшего подъема экономики и расцвета культуры. Всюду виднелись пашни, сады и луга, на которых паслись табуны рогатого скота и лошадей — гордость чжурчженей.
На огромных пространствах, входящих в состав империи Цзинь, первобытное натуральное хозяйство уступило место более передовому, с широким употреблением денег. В стране была проложена разветвленная сеть колесных дорог. Следы их можно было еще недавно видеть в районе Уссурийска, а также в других местах Приморья. Родоплеменной строй, примитивная система управления, характерная прежде для чжурчженьских племен, со временем сменилась хорошо разработанной и сильной административной системой, основанной уже не на устном обычном праве, а на писаных законах цивилизованного общества. Столь же активно действуют чжурчжени и в международной и политической жизни своего времени. Они не только открыто выступают как соперники сунского двора (династии, правившей тогда Китаем), но и ставят под угрозу и самое существование сунской империи. Чжурчженьские феодалы сумели расширить свои владения почти до берегов Янцзы, а в ходе борьбы увели с собой в плен одного за другим двух сунских императоров и весь их двор, начиная с принцев крови, министров, кончая евнухами и астрологами.
Вместе с тем государственные деятели чжурчженей, например Улу (Шицзун), стремясь укрепить свое государство, сознательно и убежденно воспитывают в народе национальный дух, национальное самосознание. Эта забота о сохранении национальной самобытности, как основе борьбы за существование своего народа и государства, стремление отстоять ее любой ценой, противостоять иноземным влияниям, подрывавшим единство государства, проходит красной нитью через всю историю чжурчженьской «золотой» династии Цзинь.
В истории Дальнего Востока периоду расцвета средневековой государственности и культуры контрастно противостоят последующие столетия — время упадка и застоя, что характерно, как не раз уже отмечалось различными исследователями, не только для этих районов, но и для всей остальной Сибири. Так, например, случилось и на Енисее, где прежде тоже существовало государство енисейских кыргызов (племенной союз).
В чем же заключалась причина такой отсталости и упадка? Для истории Дальнего Востока, как, по-видимому, и для страны енисейских кыргызов, несомненно, решающее значение имела катастрофа, вызванная образованием и агрессивной деятельностью империи монгольских феодалов, созданной Чингис-ханом. Монгольские войска уничтожили богатое государство чжурчженей и их культуру.
Роковую роль при этом сыграла политика старого противника чжурчженей — сунского двора. В это трагическое для народов Азии и Восточной Европы время тяжелый удар в спину чжурчженям, представлявшим заслон для Китая, нанесла сунская династия. Когда после падения царства тунгусов Ся смертельная опасность нависла над страной чжурчженей, последний ее император послал своего посла к сунскому двору со словами: «Монголы, истребив 40 княжеств, дошли до царства Ся. Уничтожив царство Ся, они пришли в наше государство. Если положат конец нашему царству, то непременно достигнут и царства сунского. Естественно, что когда нет губ, тогда мерзнут зубы». Но ослепленные старой враждой сунцы заключили союз с монголами и вместе с ними выступили против чжурчженей, отчаянно оборонявших свои последние рубежи. Затем наступила очередь самого Китая. Монголы завладели Китаем и он оказался под властью завоевателей, поработивших народы Восточной Азии.
Последствия сокрушительного удара, нанесенного монгольскими завоевателями, продолжали сказываться и в последующие столетия, вплоть до возникновения в Манчжурии нового, манчжурского государства во главе с цинской династией. Едва успев возникнуть, это новое государство устремилось на завоевание Китая, что отвлекло его силы с севера на юг. Увлеченные борьбой за овладение Китаем и Монголией, манчжуры оставили без внимания никогда реально не принадлежавшие ни им, ни Китаю северные области — Амур и Приморье, граничащие с Манчжурией. Это в полной мере обнаружилось, когда русские землепроходцы начали освоение Амура и вышли на берега Тихого океана. Единственное, что попытались сделать манчжуры — это обезлюдить район Амура, увести оттуда туземное население, дауров и дучеров. Так эта область по существу оказалась нейтральной, «ничейной» зоной.
В дальнейшем, когда манчжуры поработили Китай, они систематически осуществляли свою традиционную политику всемерной изоляции Манчжурии и северных районов от Китая, что способствовало консервации древнего патриархально-родового уклада и вело к дальнейшему упадку экономики.
Так продолжалось до появления на Амуре и в Приморье русских, окончательно присоединивших эти области к Российскому государству и заложивших здесь основы цивилизации.
Расселение русских на Амуре и в Приморье, освоение ими этих пространств было естественным и неизбежным, продолжением освоения Сибири. Оно соответствовало общему ходу исторического процесса, а также интересам коренного населения. Для коренных племен сближение с русскими было единственным путем выхода из состояния застоя и первобытных форм общественной жизни. Оно спасло их от жесточайшей эксплуатации купцами и властями соседней Манчжурии.
Дальний Восток стал развиваться отныне по новому историческому пути, который в процессе революционного преобразования общества в конечном счете привел его народы к социализму.
Как видно из всего, что говорилось выше об истории северных племен Азии и, в частности, дальневосточных, летопись их прошлого раскрывается теперь во многом неожиданно и по-новому. Понятно, что в ней много пробелов, загадок. И много радостей, открытий. Об одной из них мне и хочется рассказать. Речь пойдет об одном из самых неожиданных и на самом деле загадочных открытий на Дальнем Востоке — о пещере на реке Пейшуле с ее таинственными скульптурами.
«Спящая красавица» Пейшулы
Летом 1966 года я получил письмо из Приморского филиала Географического общества, в котором говорилось, что группа туристов во главе с Е. Г. Лешоком совершила поход в долину рек Сучан и Майхэ и нашла там новые пещеры. «В одной из пещер длиной 45 метров, высотой от двух до семи метров, на расстоянии сорока метров от входа в последнем, небольшом зале длиной три метра, — писали владивостокские краеведы, — в стене с левой стороны обнаружено изображение женской головы азиатского типа. О том, что в пещере есть изображение женщины, было ранее известно местным жителям из села Новохатуничи. Но дошло ли до нас это изображение из прошедших веков или сделано кем-либо из местных художников, — установить может лишь специалист».
Под письмом стояли подписи ученого секретаря Приморского филиала Географического общества В. Г. Приходько и действительного члена общества краеведа-спелеолога Е. Г. Лешока.
С Ефремом Гавриловичем Лешоком нас соединяла давняя и прочная дружба. В поисках пещерных людей и остатков их культуры мы прошли с ним долгий и трудный путь от Сучана до Кавалерово, через горные хребты, по руслам горных речек до знаменитой Макрушинской пещеры с ее подземными пропастями и озерами. Тот же Е. Г. Лешок привел нас в пещеру на отвесной скале у села Екатериновки, в недрах которой залегали огромные, наполовину окаменелые кости ископаемых четвертичных животных. Впервые найденные тогда так глубоко на юге Приморья, в стране дикого винограда и женьшеня, эти остатки первобытной фауны показали, что Приморье не миновало влияния суровых природных условий ледниковой эпохи. И те же самые кости указали путь, по которому на Японские острова проникли мамонты; их остатки, к удивлению геологов и палеонтологов, встретились на острове Хоккайдо. Вместе с мамонтами туда же должен был проникнуть из Приморья и палеолитический человек, вечный спутник и преследователь этого гиганта ледниковой эпохи.