. От Марка Целия Руфа Цицерону, в провинцию Киликию
[Fam., VIII, 1]
Рим, вскоре после 24 мая 51 г.
Целий Цицерону привет.
1. При своем отъезде[1760] я тебе обещал писать самым тщательным образом обо всем, что происходит в городе. Я постарался найти человека, который должен следить за всем; боюсь только, чтобы это усердие не показалось тебе чересчур мелочным. Впрочем, знаю, насколько ты любознателен и как всем, находящимся на чужбине, приятно получать известия даже о самых незначительных событиях, происходящих дома. Все же умоляю тебя не осудить, как своеволие, такое выполнение мной своих обязанностей: я переложил этот труд на другого не потому, чтобы мне не было в высшей степени приятно, при всей моей занятости и известной тебе величайшей лени к писанию писем, вспомнить о тебе; думаю, что меня легко оправдывает свиток[1761], который я посылаю тебе. Не знаю, какой досуг нужен не только для того, чтобы записать, но даже, чтобы только подметить все это; ведь там все: постановление сената, остроты[1762], россказни, слухи. Если окажется, что такое содержание не доставляет тебе особого удовольствия, сообщи мне об этом, чтобы я не досаждал тебе, да еще неся при этом расходы[1763].
2. Если в государственных делах произойдет что-нибудь более крупное, за чем эти писцы не смогут достаточно хорошо следить, то я сам тщательно опишу тебе, как это происходило, какая последовала оценка и какие от этого чаяния. В настоящее время не ждут ничего значительного. Ибо те слухи о комициях транспаданцев[1764] распространились только до Кум: по приезде в Рим я не услышал ни малейшего упоминания об этом. Кроме того, Марцелл, не внеся до сего времени никакого предложения о смене наместника в провинциях Галлиях и, как он сам сказал мне, отложив это до июньских календ, как нельзя лучше дал повод к таким разговорам, какие велись об этом, когда мы с тобой были в Риме[1765].
3. Если ты встретился с Помпеем, как ты этого хотел, то напиши мне подробно, каким он показался тебе, какие с тобой вел речи и какие намерения высказал; ведь он имеет обыкновение думать одно, а говорить другое; он недостаточно умен, чтобы скрыть то, чего хочет.
4. Что же касается Цезаря, то о нем доходит много и притом нехороших слухов, но передают их шепотом. Один говорит, что он потерял всадника[1766], что, полагаю, бесспорно, произошло; другой — что седьмой легион понес большой урон, а сам Цезарь осажден в области белуаков и отрезан от остального войска. Пока еще нет ничего определенного, а эти неопределенные слухи не ходят в народе, но передаются всем под видом тайны в тесном кругу, который ты знаешь; а Домиций рассказывает, приставив руку ко рту[1767].
За восемь дней до июньских календ завсегдатаи мест под рострами[1768] (да падет это им на голову!) распустили слух, что ты погиб. В городе и на форуме были усиленные разговоры, что ты убит в дороге Квинтом Помпеем[1769]. Зная, что Квинт Помпей катает по озеру в Бавлах и бедствует так сильно, что вызывает у меня сострадание, я не был встревожен и пожелал, чтобы мы отделались этим ложным известием, если тебе действительно грозят какие-нибудь опасности. Твой[1770] Планк[1771] в Равенне; хотя Цезарь и назначил ему большой паек, он и не богат[1772] и недостаточно обеспечен. Твои книги о государстве[1773] высоко ценятся всеми.
CXCII. От Марка Целия Руфа Цицерону, в провинцию Киликию
[Fam., VIII, 2]
Рим, начало июня 51 г.
Целий Цицерону привет.
1. Он оправдан[1774], говорю я тебе, верно! И притом всеми сословиями, а в каждом сословии[1775] единогласно. Я действительно присутствовал на суде, и это действительно было объявлено[1776]. «Ну, и посмейся», — скажешь ты. Нет, клянусь Геркулесом! Никогда не случалось ничего столь неожиданного, столь, по общему признанию, недостойного. Ввиду связывающей нас дружбы, я был очень благоприятно расположен к нему и уже приготовился к огорчению, но после того как это произошло, я был ошеломлен и мне показалось, что я испытал разочарование. А что, по-твоему, другие? С громкими криками подступили к судьям, заявляя, что это совершенно невыносимо. И вот, покинутый, он, видимо, находится в большой опасности ввиду Лициниева закона[1777]. К тому же, на другой день после его оправдания, Гортенсий вошел в театр Куриона[1778], как я думаю, для того, чтобы мы порадовались его радости. Тут тебе:
Крики, шум и треск и грохот; свист в снастях, раскаты грома[1779].
Это тем более обратило на себя внимание, что Гортенсий дожил до старости, ни разу не будучи освистан; но на этот раз так хорошо, что этого хватит кому угодно на всю жизнь, и он уже сожалеет о своей победе[1780].
2. О государственных делах мне нечего писать тебе. Марцелл ослабил свой натиск[1781], не по недостатку сил, но, как мне кажется, из благоразумия[1782]. Насчет консульских комиций нет никакого определенного мнения. Я столкнулся с одним знатным соперником и другим, ведущим себя, как знатный[1783]: ведь мои соискатели — Марк Октавий, сын Гнея, и Гай Гирр. Пишу это тебе потому, что знаю, с каким нетерпением ты, из-за Гирра, будешь ждать известий о наших комициях. Все же, как только ты услышишь, что я избран, прошу тебя позаботиться относительно пантер[1784]. Поручаю твоему попечению долговые обязательства в пользу Ситтия[1785]. Первую часть записок о событиях в Риме я передал Луцию Кастрицию Пету, а вторую — тому, кто вручит тебе это письмо.
CXCIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим
[Att., V, 8]
Брундисий, 2 или 3 июня 51 г.
1. И недомогание, от которого я уже избавился, проболев без лихорадки, и ожидание Помптина, о котором до сего времени ни слуху, вот уже двенадцатый день удерживают меня в Брундисии; но мы ждем попутного ветра.
2. Если только ты еще в Риме — я с трудом допускаю это, — но если ты там, то, пожалуйста, обрати особенное внимание на следующее: мне написали из Рима, что мой Милон жалуется в своих письмах на обиду, которую я нанес ему, вступив, для покупки его имущества, в товарищество с Филотимом[1786]. Я согласился на это с одобрения Гая Дурония, лучшего друга Милона, как мне было известно, причем я был о нем такого же высокого мнения, как и ты. Его и мое намерение было следующее: прежде всего взять все дело в свои руки, чтобы какой-нибудь злонамеренный посторонний покупатель не лишил его рабов, которых теперь с ним очень много; затем обеспечить Фавсту[1787], которую Милон просил защитить. Было и желание облегчить себе сохранение его имущества в случае, если бы что-нибудь удалось сохранить.
3. Теперь посмотри на все это дело в целом, ибо в письмах ко мне часто бывают преувеличения. Если он жалуется, если он пишет друзьям, если Фавста того же мнения, то пусть Филотим, в соответствии с тем, что я сказал ему и с чем он согласился, не приобретает имущества против воли Милона. Мы совсем не придавали этому такого большого значения. Если же положение более легкое, то ты решишь, как быть. Поговори с Дуронием. Пишу также Камиллу, Целию и Ламии[1788], особенно потому, что не уверен, что ты в Риме. Заключение будет такое: ты решишь так, как, по-твоему, того потребует моя верность, доброе имя и выгода.
CXCIV. Аппию Клавдию Пульхру, в провинцию Киликию
[Fam., III, 4]
Брундисий, 4 июня 51 г.
1. В канун июньских нон, находясь в Брундисии, я получил твое письмо, в котором говорилось, что ты указал Луцию Клодию[1789], о чем ему говорить со мной. Я очень жду его, чтобы возможно скорее узнать то, что он привез от тебя. Хотя мое рвение и преданность по отношению к тебе, надеюсь, уже известны тебе на основании многого, однако я с особенной силой проявлю их в том, в чем смогу показать особенно ясно, что твоя добрая слава и достоинство для меня дороже всего. И Квинт Фабий Вергилиан и Гай Флакк, сын Луция, а особенно тщательно Марк Октавий, сын Гнея[1790], рассказали мне, что ты ставишь меня очень высоко; к этому заключению я пришел и ранее на основании многих доказательств, особенно после того как ты прислал столь по-дружески посвященную мне авгурскую книгу[1791]