Кати рассказала ему, что узнала о матери от фрау Люпенау. Затем Мартин вручил ей шведскую лакричную конфету с большим количеством соли, завернутую в серебряную фольгу. Конфета якобы отлично поднимала настроение. По крайней мере, если ты швед.
– Ты можешь как-то это объяснить? – спросила Кати, посасывая конфету. – У меня просто в голове не укладывается.
– Твоя мама была сложным человеком. Может, так она хотела тебя защитить?
– Она никогда не говорила со мной об этом! Хотя я тогда умоляла ее отправить меня в гимназию. Всем моим подружкам дали разрешение, только мне – нет. Меня официально признали слишком глупой. Это выбило меня из колеи на несколько недель, даже месяцев, и она прекрасно это видела. – Кати сложила фольгу в небольшой конвертик. – Она никогда не говорила с тобой об этом?
– Нет, прости.
– А с кем она могла об этом поговорить? За исключением папы, конечно.
– Твоя мама никогда особо не делилась своими мотивами или переживаниями. Все держала в себе. Сама знаешь. Она бы хорошо вписалась в арктическую жизнь, там люди тоже мало разговаривают.
– Я не могу вот так просто поставить галочку и забыть об этом.
– Понимаю.
Внезапно в юрту вошел Лукас.
– А, вот вы где. Герр и фрау Константин, которые живут по адресу: Энгельбертштрассе, 73, на третьем этаже, хотели бы купить плюшевую игрушку, желательно горбатого кита, для своей восьмилетней внучки Мары. Но в музейном магазине в данный момент никого нет. – Он укоризненно приподнял брови. – Кроме того, должен сообщить, что Харальд только что съел Стокгольм. А Беттина снова заснула на Гренландии.
Мысль о предательстве матери легла с Кати в постель, как дурно пахнущий и возмутительно громко храпящий парень. Когда утром она пыталась смыть ночь с волос, с лица и особенно с головы, ей казалось, что она не сомкнула глаз.
Обычно суббота становилась для Кати главным событием недели. После сытного завтрака – важного начала длинного дня – она отправлялась в салон. Официально он назывался «Женская парикмахерская „Роза“», но все называли его просто «салон». Как будто для того, чтобы попасть туда, нужно было в платье с оборками и цокая туфлями на высоких каблуках пройти через зеркальный зал в западном крыле.
Салон, полностью выкрашенный в абрикосовый цвет, располагался между небольшим цветочным магазином «Кавалер розы», который не так давно начал предлагать самодельные плетеные корзины, и тату-студией «Чернильное сердце», которая всевозможными рисунками и фотографиями с покрасневшей кожей рекламировала на витрине свои услуги. После ее открытия мать Кати постоянно причитала, какой безвкусицей считает такое разрисовывание своего тела.
Салоном управляла мадам Катрин – с ударением на последний слог и буквой «е» на конце, которая на французском пишется, но не произносится. «Как говорят на Лазурном Берегу», – любила повторять она.
Когда Кати открыла дверь, навстречу ей поплыл аромат шампуня, спрея, краски для волос и средств для химической завивки, разогретых фенами и сушильными аппаратами – сушуарами. Она любила это сочетание с самого детства, особенно когда оно дополнялось обрывками разговоров и смехом. А иногда и музыкой, потому что мадам Катрин имела обыкновение напевать во время укладки волос. В основном песни из мюзиклов, а также классику – ABBA, Bee Gees и особенно любимых The Beatles (она утверждала, что однажды у нее состоялась романтическая встреча с Ринго Старром и что барабанщики – самые горячие мужчины). Кати нравилось и то, что в салоне кипела жизнь, а люди приходили и уходили веселые и с улыбкой на губах. Именно поэтому она в какой-то момент захотела стать парикмахером, но, к сожалению, мадам Катрин так и не предложила ей пройти стажировку.
– Мадам Кати здесь! – крикнула молодая помощница за стойкой администратора, делая ударение в имени на второй слог, как говорят на Лазурном Берегу.
– Для тебя уже все готово, дорогая, – прощебетала мадам Катрин, которая в это время наносила лак для волос на прическу одной клиентки так, словно это золотая пыль. Как всегда, на ней было струящееся платье, сегодня бордовое с серебряными полосками, из-за которого создавалось впечатление, словно она умела читать будущее по хрустальному шару. Хотя на самом деле читала его по прическам посетительниц. – Еще я положила тебе все образцы средств после бритья, которые поступили на этой неделе. – Она подправила несколько непокорных прядей, затем через зеркало посмотрела в лицо клиентке: – В таком виде можете появиться на любой королевской свадьбе!
Напевая себе под нос, мадам Катрин подошла к Кати и вручила ей сумку, ожидавшую за ресепшеном. Бросив неодобрительный взгляд на лицо Кати, она намочила слюной вышитый носовой платок и вытерла пятно с ее щеки.
– Клубничное варенье, поросенок?
– Малиновое. Подарок от фрау Люпенау.
– Твоей бывшей учительницы? Она получила письмо? Наверняка напечатанное на машинке. И все же?.. – Хозяйка салона указала на пятно на носовом платке.
– Иногда в жизни случаются удивительные вещи.
Кати произнесла эту фразу, не вкладывая в нее особого смысла, но если судьба действительно существовала, то в этот момент она многозначительно улыбнулась. Ведь всего через несколько дней она перевернет жизнь Кати с ног на голову.
Кати направилась в город, где на площади Мюнстерплац сегодня работал фермерский рынок. Она всегда устанавливала свой павильон недалеко от церкви. Воду и электричество Кати получала через шланг и кабель из ближайшей азиатской закусочной. Рядом с ней находились киоск со срезанными цветами, ларек с дешевой одеждой и автолавка пекарни из соседней деревни, перед которой уже образовалась очередь. Пекарь в берете и его молодая коллега едва успевали отпускать товар.
Раскладывая парикмахерские принадлежности на маленьком разборном столике и ощущая, как они сегодня ложатся в руку, Кати – уже не в первый раз – почувствовала себя музыкантом, настраивающим инструмент перед концертом. Она проверила, чтобы шампунь, гель для волос и лосьон после бритья были с цитрусовыми и цветочными ароматами, которые наводили на мысли о свежевыстиранных простынях, закрепленных разноцветными прищепками на вращающейся сушилке для белья в саду.
Как обычно, на брусчатку перед своим маленьким павильоном она поставила небольшую корзинку, выложенную красно-белой тканевой салфеткой. Деньгами, которые жертвовали прохожие, она покрывала свои расходы, а остальное отдавала Вокзальной миссии[1]. Поскольку Кати стригла только бездомных, городские власти не брали с нее плату за пользование местом на площади.
Конечно же, Камбала в очередной раз первым занял место в кресле напротив Кати. Он уже давно нетерпеливо ждал на ступенях собора, внимательно следя за тем, когда она начнет. С виду Камбала напоминал огромную каменную глыбу. Такое прозвище он получил не из-за сходства с одноименной рыбой, а из-за одного-единственного случая, когда с восторгом и в красках описывал, как ел вкуснейшую камбалу. На улице не так уж много и требовалось, чтобы получить прозвище. И тогда оно приставало к человеку крепче, чем старая жевательная резинка прилипает к подошвам ботинок. Камбала еще радовался, что никому тогда не ляпнул, как сильно любит заумаген[2].
– Сзади покороче. Чтобы все могли полюбоваться моей татуировкой с тигром!
– Герр Камбала, как приятно, что вы сегодня снова почтили нас своим присутствием. – Кати застегнула парикмахерскую накидку с рисунком в виде подсолнухов на шее Камбалы. – Удастся ли мне на этот раз убедить вас сделать классическую завивку? Или лучше мелкие кудряшки? Осмелюсь заметить, что вам все пойдет!
Камбала разразился громким хохотом.
– Мини-завивка? Этого мне только не хватало! – подмигнул он Кати. – Ты ведь знаешь, как сделать меня красивым. Всегда знаешь! – Вдруг уголки рта Камбалы опустились. – Скажи-ка, у тебя правда грустный вид или это у меня очки заляпаны?
Очки Камбалы, многократно подклеенные пластырями и резинками для стеклянных консервных банок, действительно были заляпаны, но Кати, конечно же, не стала этого упоминать.
– Все в порядке. Спасибо, что беспокоишься обо мне.
– Хочешь, я набью кому-нибудь рыло за тебя? Я набью, ты только скажи!
– Как будто ты стал бы кого-то избивать! Ты же настоящий ягненок, Камбала. Как раз за это ты мне и нравишься. Волков и так хватает.
– Я тебе нравлюсь? – Камбала провел пальцами по волосам. – Наверняка из-за моей буйной шевелюры!
Он снова рассмеялся, и Кати постепенно расслабилась. Сегодня ее мама точно сюда не явится. Сегодня ее ждали только благодарные головы. Только мытье, стрижка, укладка. Все бесплатно.
Пришло много знакомых. После Камбалы в кресло сели Зора, Угол, Ильзебилль, Президент, Хелен Кёпфен, Цацка и 911. Ее постоянные клиенты. Все они – люди, которые каждый день наблюдали, как мимо них проплывает роскошь в форме дорогой обуви на уровне их глаз. Кати хотела, чтобы, сидя в ее кресле, каждый из них на какое-то время почувствовал себя тем, кто обут в эксклюзивную обувь.
Солнце уже поднялось в полуденное положение над западной башней собора, когда к ней подошел необычно одетый мужчина: потрепанный темно-синий костюм с сочетающимся с ним жилетом и когда-то белой рубашкой под ним. Несмотря на изношенность одежды, он напоминал Кати звезд старых черно-белых голливудских фильмов. Высоких элегантных мужчин вроде Кэри Гранта или Рока Хадсона, которых невольно представляешь себе на шикарных званых ужинах или за рулеточным столом в солидном казино. Впрочем, под копной волос едва удавалось рассмотреть его лицо. Больше всего Кати нравилось, когда у нее получалось открыть лицо под такой гривой и всклокоченной бородой, словно она археолог, раскапывающий сокровище. А потом наблюдать за выражением глаз человека, который снова увидел самого себя спустя столько времени.
Мужчина ничего не сказал, просто ошеломленно смотрел на нее.