– Пожалуйста, садитесь, это бесплатно. – Кати указала на стул.
Он поставил на пол рюкзак и три объемных полиэтиленовых пакета со своими пожитками, затем нерешительно сел, ни на секунду не отрывая от нее глаз.
– Я Кати. – Она протянула ему руку. – С кем имею честь познакомиться?
Ответа не последовало. Кати попробовала обратиться к нему на английском, испанском и еще на нескольких языках, на которых говорили на улице. Но мужчина не ответил ни на одном из них.
– А вы, случайно, не глухой? – Кати указала на свои уши и покачала головой.
Мужчина тоже покачал головой.
– Так вы слышите? – спросила Кати на всякий случай. Вдруг мужчина лишь повторил ее движение головой?
На этот раз он кивнул.
– Тишина – это прекрасно. Я и так много сегодня проговорила. Как насчет модной короткой стрижки? И бороду полностью убрать?
Опять кивок. А за ним еще один.
– Так и сделаем. Теперь просто откиньтесь назад и расслабьтесь.
От безымянного мужчины резко пахло. От его одежды тоже резко пахло. А почему, собственно, так принято говорить? Родители бывали резки, учителя, начальство, но одежда? Резкие люди не стали бы носить одежду, от которой так резко пахнет. От этой мысли Кати не сдержала улыбку.
Сначала она смыла с его волос грязь и уличную пыль, также попадались сосновые иголки и пыльца. Кати наслаждалась их постукиванием по металлической чаше для мытья головы: так ее работу действительно становилось слышно. Затем она элегантно обернула полотенце вокруг головы мужчины и немного потерла его волосы, чтобы посушить. Безымянный оставался необычайно неподвижен, как будто находился в состоянии шока. Из-за этого Кати обращалась с ним особенно осторожно. Ритмично расчесывая его волосы, она творила свою собственную мелодию из ярких, высоких нот, будто песню, созданную из стекла.
С каждым волоском с его головы падал день, так быстро пролетели недели, потом месяцы. Открывшееся лицо выглядело исхудалым, но красивым, а глаза оттенка лесной зелени – мудрыми и внимательными. На вид ему было около сорока, и морщины беспокойства явно преобладали над морщинами смеха. Впрочем, несколько последних тоже обнаружилось.
Наконец безымянный мужчина посмотрел в зеркало и увидел человека, с которым когда-то давно попрощался.
Ему стало тяжелее дышать, как будто из легких внезапно вытек весь воздух.
– Нравится? – спросила Кати, проводя пальцами по его блестящим волосам. – Я могу подстричь еще короче. Но мне нравится так.
Незнакомец посмотрел ей в глаза и улыбнулся, его взгляд словно остекленел.
– Рада, что вы считаете так же. Сейчас вы немного напоминаете мне кинозвезду эпохи «Техниколора»! – Она подмигнула ему, сняла парикмахерскую накидку и смахнула несколько волос с шеи и затылка. – Тогда желаю удачного дня. И никаких дождей, бурь и града!
Пока Кати разбирала павильон и один за другим переносила инструменты в свой оранжевый «жук», Безымянный наблюдал за ней с недоверием, будто она исполняла какой-то магический трюк.
Кати подумала, что заслужила пирожное из пекарни. Чтобы подсластить себе день. За прилавком стояли пожилая дама с туго завязанным пучком и маленькая девочка. Когда подошла очередь Кати, малышка направила на нее волшебную палочку, с конца которой свисал сверкающий «дождик».
– Ты благословлена!
Кати не могла не улыбнуться.
– А разве маленьким пекарям можно благословлять других?
– Если она говорит, что вы благословлены, значит, вы благословлены! – вмешалась старуха тоном армейского командира. – Или хотите сказать, что ребенок лжет?
– Нет, конечно нет.
– То-то же! Радуйтесь, что вас благословили. Вам не повредит! Чего вы хотите? Кроме как пугать бедного ребенка.
– Виндбойтель[3]?
– Это вопрос или заказ?
– Заказ.
– Тогда ладно! – Продавщица упаковала одно пирожное, передала ей через прилавок и взяла деньги.
– Благословляю тебя еще раз! – объявила девочка. – Один раз хорошо, а два – лучше перестраховаться. Ты уже что-нибудь чувствуешь?
– Да, – откликнулась Кати и подавила смех, чтобы на нее снова не рявкнули. – Чувствую себя как минимум на сто грамм счастливее.
Малышка просияла.
– Это же как целая шоколадка!
Северин слишком хорошо знал, насколько тяжело таскать с собой заботы и угрызения совести, даже надежды и мечты. Однако на улице больше всего весило то, что находилось в рюкзаке или в полиэтиленовых пакетах. Каждый грамм весил в три раза больше, чем должен. Тем не менее Северин неизменно носил с собой книгу. Она всегда представлялась ему самым легким грузом. Когда кто-то спрашивал, почему для него это так важно, он всегда с улыбкой отвечал: «Это мой неприкосновенный словарный запас». Потому что так и есть: в самом прямом смысле, каждое слово – неприкосновенное сокровище.
Когда началось странствие Северина по улицам, у него не было ни одной книги. Не было и слов – ни для себя, ни для других. Но в какой-то момент его голова вновь затосковала по ним, а сердце – еще сильнее. Однако, поскольку Северин не хотел ни с кем разговаривать, он раздобыл себе роман, потому что внутри него жили люди, которые рассказывали ему свои истории, не желая слышать его собственную. И все же мысленно он тоже рассказывал некоторым из них кое-что о себе. Говорил молча. Но при этом никогда не затрагивал тему несчастья, которое привело его на улицу.
Первую книгу он взял в общедоступном книжном шкафу, в который превратили списанную телефонную будку. Некоторые из последующих покупал из корзин магазинов подержанных вещей. Прочитав, он всегда клал их в такое место, где они были защищены и где их обязательно мог кто-нибудь найти. В какой-то момент Северин начинал записывать на полях свои мысли по поводу определенных строк из книги. Таким образом он вел беседу со следующим читателем, в руки которого она попадет.
Но сегодня Северин не мог нормально читать свой «словарный запас», не говоря уже о том, чтобы писать что-то на полях.
Ему никак не удавалось выбросить из головы женщину, проворно щелкающую ножницами. Потому что ее существование было абсолютно, категорически невозможно.
Река мягко плескалась у ног Северина, когда он подсел поближе к Камбале. Железнодорожный мост над ними защищал их и остальных таких же от моросящего дождя, а уличные фонари не позволяли ночи поглотить весь свет.
Камбала защитным жестом накрыл рукой полиэтиленовые пакеты, в которых лежали его самые важные вещи.
– Чего тебе надо?
– Спросить тебя кое о чем.
– Я тебе не доверяю. – Камбала отодвинулся от Северина.
– Но можешь доверять.
– Нет, не могу. У тебя чересчур красивые зубы, такие ровные и без пятен. С тобой что-то не так!
Северин сунул руку в карман темно-синего пиджака и достал смятую пачку сигарет с фильтром.
– Возьми. В знак моих добрых намерений.
Камбала скептически посмотрел на пачку и понюхал содержимое.
– Что с ними не так?
– Могу забрать обратно.
– Ладно уж. Оставлю себе, коли на то пошло. – Камбала сплюнул в траву рядом с собой, затем достал из пачки сигарету. – Но лучше я их проверю.
Северин молчал. В конце концов, ничего не говорить – это тоже разговор. А суетливость всегда вызывала у окружающих подозрения. Он дал Камбале спокойно закурить, что тот и сделал, выдохнув пышные завитки дыма.
– А сигаретка-то нормальная. – Камбала спрятал пачку в карман. – Только не знаю, относится ли то же самое к твоему вопросу.
– Он касается Кати, парикмахера.
– Я в курсе, что Кати – парикмахер. Мы с ней вот так вот общаемся! – Камбала положил средний палец на указательный.
– Тебе известно, где она живет?
– Хочешь знать, где она живет? Да что ты за тип!
– Ты неправильно понял. Я…
– Если ты что-нибудь с ней сделаешь, хоть что-нибудь, тебе придется иметь дело со мной! Это я тебе обещаю! – Камбала снова выудил пачку сигарет и бросил ее в лицо Северину. – Проваливай, разговор окончен!
– Я просто хочу ее поблагодарить, я забыл сегодня.
Камбала недовольно заворчал:
– Почему ты вообще не заговорил с Кати? Ты же умеешь разговаривать. Не люблю, когда люди странно себя с ней ведут. Она такого не заслуживает.
– Боялся сказать что-то не то, поэтому предпочел вообще ничего не говорить.
– Даже когда ничего не говоришь, все равно может получиться что-то не то.
Наверху, на мосту, по рельсам лениво дребезжал товарный поезд.
– Я хочу подарить ей что-нибудь в качестве благодарности.
– Кати вернется на то же место в следующую субботу, тогда и подаришь.
– К следующей субботе я уже уйду. – Ложь, потому что Северин хотел сперва понять, что же такого было в Кати. Насколько это в принципе возможно понять.
– Представления не имею, где именно она живет. С чего бы ей мне рассказывать? Я знаю только место.
– Это уже кое-что.
Камбала сказал ему название городка. И направление.
– Всегда на юг.
Северин встал.
– Тогда я пошел.
– Посреди ночи?
– Ночью дороги пустые. – Он потянулся за рюкзаком и пакетами из супермаркета.
– Вот чудной. Завтра воскресенье, парикмахерские все равно закрыты.
– Всего хорошего, Камбала.
– И тебе.
Северин никогда не задерживался на одном месте надолго, ему всегда нужно было двигаться дальше, нужно было уйти. Каждый шаг означал прощание, каждый брошенный через плечо взгляд – прощание навеки. Булыжники площади Мюнстерплац простирались перед ним в лунно-серебристом свете, вокруг не было ни души, лишь изредка вдалеке раздавались звуки автомобильных двигателей, похожие на странных насекомых. Северин внимательно прислушивался к тому, что улавливали его уши; в конце концов, когда-то в этом заключалась его профессия. И несмотря на то, что он отказался от нее, не слышать все равно не мог. Мог закрыть глаза, но не уши.
Неосвещенные витрины магазинов на торговой улице казались безжизненными, как театральные подмостки без актеров. Только одна отличалась от других. Она принадлежала книжному магазину, где трехногая кошка скреблась в дверь одной лапой, как будто внутри находился кто-то, с кем ей не терпелось снова встретиться. А возможно, как с улыбкой подумал Северин, она хотела познакомиться со всеми кошками, живущими между книжными обложками.