Ты не знаешь, как там программа Эла по становлению «нормальным»? Сам Эл не пишет, однако я искренне рад был узнать, что он вынырнул из болота «типа нормального общества» и перестал искать в нем «свое место». С этих мозгоправов станется бесповоротно вывихнуть человеку мозг и подстроить под собственную дебильную форму. Ну нет, наш Эл — все тот же старина Эл. У него «рецидив», как сказали бы дохтуры. Меня психиатры заанализировали, и я многое из своего опыта вынес — вынес назло попыткам врачей задушить во мне всяческие предосудительные устремления. Психоанализ — мощный инструмент и открывает большие возможности, но, как и многие другие инструменты в наше время, он сейчас в руках трусов, слабаков, глупцов и злодеев.
Привет Нилу.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Мехико, Орисаба, 210, квартира 5
14 апреля 1952 г.
Дорогой Аллен!
Отправляю тебе оформленную доверенность.
Закончить второй роман через два месяца? Трудно сказать, получится ли. Толком не знаю, как далеко я продвинулся; у меня куча сырого материала, и сколько потребуется времени перелопатить его, придав окончательный вид, — не представляю. Пообещать, конечно, могу. Пусть, значит, издатели запускают в работу «Джанк», а я пока доделаю «Гомосека», в котором думаю рассказать о нашем с Маркером эквадорском путешествии. Договорись с издателями сам; если сочтешь разумным пообещать «Гомосека» через два месяца — гарантирую, через два месяца роман у них будет. Есть уже десять страниц готовой рукописи и еще шестьдесят — черновой: кое-что и так можно включать в текст, без изменений, кое-что придется тщательно проработать. Поступай, как сочтешь нужным. Заняться мне больше нечем, поэтому целиком посвящаю себя работе — безостановочной! — над второй книгой. С концовкой, правда, не определился. Возможно, она еще не случилась.
Не важно, как издатели пытаются оправдать издание книги — в предисловии, в извинениях там, в комментариях… Не беспокойся. Спасибо, хоть саму книгу не завернули. Если с этими не выйдет, предложу рукопись Уолбергу. А так, пусть делают, что хотят.
Предисловие напиши, пожалуйста, ты. Мне некогда, я над второй книгой работаю. Пришлю только краткую информацию о себе, используешь, если понадобится. Предоставляю тебе полную свободу действий. «Гомосек», по-моему, название классное. Хотелось бы видеть его именно продолжением «Джанка», хотя под одной обложкой печатать оба романа не стоит. Но, как сказал маньяк-расчленитель, заметив отсутствие у жертвы и рук, и ног: «Будем работать с тем, что есть». Финансовая сторона контракта меня устраивает, подписывай его. Выполню все, обещанное тобою издателям.
Люблю, Билл
P.S. Включить гибель Джоан в книгу не выйдет. Попробуй отговорить издателей, а жену я «заставлю» исчезнуть. В «Джанке» мой быт не описывается, потому что это, как говаривал Сэмюэл Джонсон, к делу не относится.
Это письмецо отправляю тебе сразу. Через пару дней вдогонку пошлю автобиографический очерк. Прочту заодно твои стихи и прокомментирую. Ты, кстати, получил две вставки для «Джанка»? Ответь, пожалуйста, вопрос архиважный! Да, копию «Джанка» я получил […] Через несколько дней снова напишу тебе. Один дружок у меня накатал учебник по живописи. Не подскажешь, какой агент занимается изданием подобных вещей? Хочешь заняться им сам — валяй, но прибылью особой тут, по-моему, не пахнет.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Мехико,
210 Орисаба, квартира 5 22 апреля 1952 г.]
Дорогой Аллен!
Я начинаю понимать, почему между издателем и автором возникает такая зияющая пропасть. Мне предъявляют требования не только раздражающие, но и попросту противоречивые. Например, не хотят печатать книги по отдельности и даже вместе; вопрос, от какого лица вести повествование — шедевр маразма. Цитирую: «Принципы мешают публиковать книгу, одна часть которой — от первого лица, а другая — от третьего». От какого же лица вести повествование в «Гомосеке»? И куда конкретно его намереваются вставить (он же не отделен и не совмещен с «Джанком»)? Чувство, будто я в неволе у нерешительных врагов: меня распиливают надвое и, передумав, зашивают обратно. «Гомосека» продолжаю от третьего лица. Если издатель захочет переключиться на повествование от первого — добро, сделаем. Уж с одним-то я согласен: книгу печатать надо и задержек быть не должно.
Насчет автобиографии: что им не нравится? Слишком общая? По-другому не могу. Может, сочинить опус вроде: «…Работал коридорным в борделе города Каламазу, лифтером в гостинице, проститутом и стукачом на полставки. Теперь живу в переоборудованном писсуаре вместе с гермафродитом и выводком котят. Писать для меня важнее, чем трахаться (вру бессовестно!). Основное хобби — мучить котят, особенно сиамской породы. Эти комки шелковистой шерстки так и просят облить их керосином и подпалить. Керосин — прикольней, горит медленней, чем бензин. Прос то поразительно, какие звуки издает кошка, стоит в воздухе запахнуть жареным…» (Порядок событий не хронологический.) Ну, издатель такого хочет? Как на обратной стороне обложки? Пожалуйста, сладкий, отпишись за меня, а? ЧМ-МММАФ-Ф! Смачно целую любимого литагента. И вот еще, передай [Карлу] Соломону: я не против, чтобы меня называли гомосеком. Гомосеками были Т.Е. Лоуренс да и многие другие с виду приличные мальчики. Но если он назовет меня гомиком, яйца ему отрежу! (НАЗВАТЬ ВТОРОЙ РОМАН «ГОМИК»! НУ БЛЯ!..) Ведь я чего добиваюсь: хочу провести грань, отделяющую нас, сильных, мужественных, благородных людей от этих крашеных клоунов-защеканов. Нам, девочкам, надо уметь постоять за себя, иначе издатели ка-ак облепят нас, ка-ак изукрасят биографическими предисловиями — жопы видно не станет.
Правда, сладкий. Надо работать, «Гомосек» ждет. Не могу отвлекаться на мозгоебские требования в духе Кафки, нет времени писать дополнения и автобиографические очерки, хуй знает о чем именно и на сколько страниц. Я писатель, а не престидижитатор: не печатаю на машинке пальцами ног и не пишу на грифельной доске каплями гноя из хера. Предпочитаю сидеть за машинкой и печатать пальцами рук или писать от руки в блокнот карандашиком (простым, № 2, фирмы «Винус», из плоской желтой коробочки. Может, об этом рассказать в очерке?). Одновременно сочиняю только одну книгу. Умоляю, прими меры, старик. Отправлю тебе кое-какой «материал», но он общий, сам понимаешь. Например, об андерсоновском периоде [166] (сейчас вспоминаю и сам себе поражаюсь!). Взял один случай и на его основе накатал историю (само собой, незаконченную. Кто я, по-твоему, проститутка?). К ней прилагаю кучу биографического шлака. Нужна конкретика, Эл. Может, написать о том, как я оттяпал себе последнюю фалангу мизинца? О том, каково лишить себя пальца? (Кровищи было — охренеть!) Так и быть, напишу. Передай Соломону: мой ракурс — отмечать самое яркое в махине биографии. Если меня просят наваять «автобиографический очерк», я теряюсь, как будто менеджер по набору персонала просит «рассказать о себе». Эл, заклинаю, вытряси из них конкретные указания или сваргань что-нибудь на свой вкус. Я же ради них стараюсь — пишу «Гомосека». Работы много, да еще отхожу от болезни. Сил нет, аппетит — никакой. Рядом — никого, кто принес бы хлебушка на зуб положить. То и дело, правда, забегает старик Дэйв [Терсереро] и ходит для меня в бакалейную лавку. Маркер написал, что на юг со мной не поедет. Хочет пройти альтернативную службу в Китае или где-нибудь в Европе. Попробую переубедить его. Выжми из этих вампиров, пьющих авторские таланты, хоть какую денежку и пришли мне. Чеком будет нормально.
Я снова на игле, и все благодаря умению Толкача и моей собственной глупости. Не понимаю, как человек, промышляющий избиением ближнего своего, может смотреть на себя в зеркало. Судя по небритости, он и не смотрится. Я ведь только хотел завязать с бухлом, чтобы печень восстановилась, как выпущенный на свободу зэк. Черт возьми, джанк губит ее хуже, чем алкоголь.
Отписался Уолбергу — ответа нет. Уверен, он ждет платы за услуги, и платы достойной. Нам, писателям, надо держаться вместе, иначе нас задарма и без мыла отымеют во всех семидесяти двух (число беру наугад) позициях.
Переведи меня на все языки, на какие сумеешь. Я тогда почувствую себя международным автором. Это же великолепно!
Какую бы болячку Хэл ни нашел у себя, желаю ему сгнить заживо. Он повел себя как последний петух, когда я — как настоящий мужик! — попытался залезть к нему в штаны. Сука он и сукой подохнет. Я ввел его в «Гомосек» под именем Уинстона Мура. Что называется, с любовью.
Привыкай, мужик, к ярим каликам мескалина [167], и дай уже мне свой постоянный адрес.
Твои стихи читаю с удовольствием. Сладкий мой, обязательно напиши рассказ о том, как ты баловался с тем уродцем в Дакаре, ну с тем, у которого еще заячья губа. Ты прямо за трумэн калотился. И тебе еще при этом отсасывал горбун?
Все, пора за работу. Три часа угрохал на письма тебе и Маркеру. А письма, пожалуй, стоит хранить — потом, когда сделаю себе имя, составим из нашей переписки книгу. Спокойной ночки, сладкий. К письму прилагаю рассказик, типа пример того, как я работаю с наиболее яркими моментами биографии. В конце концов именно яркие моменты и важны, ведь всем плевать, какой оттенок желтого принимает моя ссанина по утрам. Отправлю тебе до кучи всякого другого материала. Напишешь, чего издателю еще хочется.
Океан любви тебе
от Вилли Ли — торчащего пейсателя
Билла
P.S. История и «материал» во втором конверте.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Мех.,
Орисаба, 210, квартира 5 26 апреля 1952 г.
Дорогой Эл!
Получил ответ от Уолберга. Он этим делом заняться наотрез отказался, якобы он сам не торчал и не знает ничего о бытности торчком. Еще он типа занят собственной книгой и вообще думает, будто идея хреновая. Пусть издатели кого другого найдут. А то, что аванса не выплатят за «Гомосека», пока я текст не пришлю, — это уже через край. Да, автору без репутации надо мириться с подобным говном, но издатель-то обещал!