их содрать. Хоть на штуку да наваримся. Передай Луису [209], пусть ждет меня в полной готовности.
С любовью, Вилли Ли
ДЖЕКУ КЕРУАКУ
С борта торгового судна «Неа Геллас» под греческим флагом, пароходная компания «Дженерал стим навигейшн»
14 декабря 1953 г.
Дорогой Джек!
Сколько ни путешествую по миру, а такого сервиса еще не встречал: в яичнице длинные сальные волосы, горячей воды нет, каюты грязные, посуда немытая. Это самый говенный пароход во всей индустрии, и я на его борту уже двенадцать дней. Осталось еще три.
Мне приснилось, будто Аллену кто-то врезал по морде, и он валяется с забинтованной челюстью на кровати, в доме 206 по Восточной Седьмой [улице] [210]. Это я гак, для протокола упоминаю.
Аллену я писал на адрес Кука в Мехико; сам Аллен из Нью-Йорка, похоже, свалил [211]. На ближайшие несколько недель мой адрес такой: Италия, Рим, консульство США. Черкни пару строк.
Всегда твой, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Рим
24 декабря 1953 г.
Дорогой Аллен!
С Аланом [Ансеном] я все уладил [212]. Сегодня вечером встречаемся с ним.
Итак, Рим. Сколько ни путешествую, а такого убогого места еще не встречал. Да я бы лучше в Боготу возвратился, ага, или в Кито.
Отыскал наконец термы — оказались закрыты. Во всем городе ни одной бани. Думаешь, поди, здесь полно баров типа «Сан-Ремо»? Ну-ну, хрен тебе. Живу в Латинском квартале, излазил весь город — ни одного не нашел. Римский «бар» — это дырень в стене, нора, где продаются мороженое-пирожное и содовая; ни сортира, ни стула, где бы жопу пристроить; дверь не то чтобы не открывается-закрывается — ее может не быть вообще. Хватаешь бокал с пойлом холодной синюшной рукой и опрокидываешь его в себя махом. Холодно, как в Нью-Йорке зимой, а согреться не получается. Тепла нет нигде. Цены выше, чем в Нью-Йорке. Сижу, запершись у себя в комнате и кутаясь в пальто (пальто в Риме снимать не приходится), прячась от жуткого дубака, читаю «Человека-невидимку» [213].
Хочу смотаться из Рима двадцать восьмого — прямо в Танжер. Хорошо еще, Келлс не приехал сюда, когда я позвал.
Люблю, Билл
Самое теплое местечко в Риме — это, похоже, кофейня возле «Ремо» (называется, вроде бы, «У Риенци»). Противно там; на стене висит совершенно бездарная мазня, внутри тусуются страхолюдины-лесбы в свитерах, кучка уродливых геев и еще какие-то бородатые хмыри режутся в шахматы. Официант — очень привлекательный парень по имени Кики. Однако владелец — его папаша, значит, на эту попку придется забить.
И что мне в Мехико не сиделось?
1954
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
(от Уильяма Берроуза и Алана Ансена)
Рим
Суббота, 2 января [19]54 г.
Дорогой Аллен!
В понедельник отплываем в Танжер через Гибралтар. К моменту приезда у меня останется полтинник баксов. Должно хватить до первого февраля.
Чем дольше остаюсь в Риме, тем меньше этот городишко мне нравится. Он намного, намного дороже Нью-Йорка да к тому же холодный, никак не согреюсь, потому что тепла практически нет. Хватит мне здесь торчать!
Я навел справки, и подозрение, что в городе — капитальная чистка, подтвердилось. Бани закрыты. Нарков ловят, и они дрожат на кумарах у себя в каморках. Алан [Ансен] думал снять комнату, но хозяин, как услышал, что я собираюсь три дня у него перекантоваться, взбесился. Мы пролетели. Вот же бред: хочешь принять кого-нибудь хотя бы на ночь, надо оформлять его по всем правилам! Нет, ты представляешь! Да Колумбия — королевство свободы по сравнению с этой дырой. Не важно, сколь уважаем твой гость, ты его к себе даже выпить пригласить права не имеешь. Оформляй, как полноценного постояльца. Гор Видал, поганый брехун! Встретить бы его — все выскажу про вранье насчет того, как Италия великолепна, как все в ней прекрасно, и того, что в стране сейчас второй Ренессанс. Ложь! Италия много кому уступает, по всем статьям. Франция, кстати, ничем ее не лучше и вдвое дороже.
Все больше убеждаюсь: нет на свете места лучше Мексики. Господи, и что я в Калифорнию не поехал? Но нет, двигаюсь дальше, в Северную Африку. Алану, впрочем, здесь весело: он-то гуляет по кафедральным соборам да к тому же неплохо переносит холод. И еще умудрился провернуть парочку affaire de coeur [214] в холодных подъездах (средняя цена — десять баксов и какая-нибудь безделушка в довесок).
Пиши, не забывай. Алан шлет тебе большой-пребольшой привет.
Всегда твой, люблю, Билл
Дорогой Аллен!
Ни фига подобного, плата — всего три доллара двадцать центов, но можно получить «премиальные», если отсосешь не в подъезде, а в тачке. Фонтаны чудесны (даже наш колючка Билл расчувствовался при виде Треви). Да, есть мелкие недоразумения, однако в целом Европа прекрасна. Приятной тебе поездки на Юкатан и привет Нилу.
С любовью, Алан
P.S. После этой недели на аптеки я смотрю иначе. Болеутоляющее — и впрямь вкуснотища.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Танжер
26 января [1954 г.]
Дорогой Аллен!
Танжер мне совсем по нраву. Нет здесь никакой колонии писателей, или же все они хорошо спрятались. Каждый тут лезет в твое дело; вот, например, подходит ко мне какой-нибудь хмырь и говорит: «Твой друг Али — на Сокко-Сико. Гони песету». В итоге трахнуть Али так и не получается, нет места для этого: Танжер — страна нецивилизованная, в дешевый отель не впишешься. Если мальчик видит, что может хорошо навариться, то цену заламывает, как в лучших борделях. К тому же Али беспокоится о своем статусе среди чистильщиков обуви, боится, как бы кто не заподозрил, что я его е…у (ох, надо бы без мата в письмах). Али бьет себя в грудь и заявляет: «Ведь я мужчина». Боже правый, прямо как в Клейтоне, в штате Миссури.
Трава у них поганая, дерет глотку, будто смешана с конским навозом. И вставляет не сильней кукурузных рылец. Искал, где бы раздобыть О. — так один типок впарил мне сушеные головки мака. Ладно, раз уж приехал сюда, придется осмотреться и акклиматизироваться. Может, мое мнение еще переменится. А так, дай бог мне вернуться в Мехико. Или в Перу.
Религия у мусульман — сплошные дебри. Я одно понял: день и ночь мусульмане ни хера не делают: сидят, пыхтят дурью и режутся в какую-то дебильную карточную игру. Не вздумай принимать всерьез рассказы Боулза [215] (бесстыжего вруна) о загадочной душе Востока. Я вижу исключительно лентяев, болтунов и дебилов.
[Письмо не закончено.]
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Марокко, Танжер 9 февраля 1954г.
Дорогой Аллен!
Жду Келлса, он должен объявиться с минуты на минуту. Этот город — настоящий памятник минувшего бума. Отели, бары пусты. Разваливаются гигантские недостроенные дома с розовыми стенами. Пройдет всего несколько лет, и на их месте расселяться арабские семьи, приведут с собой коз и кур.
Живу я в самом лучшем районе за пятьдесят центов в день [216]. В местном квартале поесть можно на двадцать центов. Однако мальчики и сладкий опиум разоряют меня. Мальчика, конечно, можно снять за один бакс и даже меньше, а вот ауреномицином для профилактики смазаться — стоит дорого. (Жопа, кстати, снова в рабочем состоянии.)
Я тут написал кое-что, пришлю тебе наброски, как только раздобуду пишущую машинку.
У города, по-моему, несколько измерений; мне довелось пережить пару случаев в духе Кафки. Переживи такое Карл, он бы снова загремел в дурку [217]. Например: я снял араба в европейском прикиде, переспал с ним. Через пару дней в дождь (и наевшись хашика, его тут подают в виде кексов к горячему чаю) встречаю араба в национальной одежде и уединяюсь с ним в бане. Теперь мне кажется (да, кажется), будто я два раза имел одного и того же араба. Как бы там ни было — я его потом ни в том, ни в этом наряде не видал.
Когда иду по улице, арабы приветствуют меня с неслыханной фамильярностью, словно мы знакомы давно (или познакомимся в будущем). Одному арабу я высказал: «Слушай ты, я не знаю тебя. Отъебись, понял!» А он ржет в ответ: «Увидимся позже, мистер». И что ты думаешь? Позже я переспал с ним… если не ошибаюсь. Получается, с момента прибытия я прочистил зад трем арабам, если только все трое не оказались одним и тем же — просто каждый раз он вел себя лучше, стоил дешевле и проявлял больше уважения. (Усек, наверное, что есть предел, дальше которого я не поведусь.) Я в самом деле уже ни в чем не уверен. На следующем свидании сделаю ему зарубку на ухе. […]
Пиши мне на адрес: Танжер, дипломатическое представительство США.
Привет Нилу.
Всегда твой, люблю, Билл
P.S. Пол Боулз здесь, но предпочитает уединение в компании арабского мальчика — жуткого ревнивца, который к тому же практикует черную магию. Я, может, отправлюсь в Дакар. Там много работы.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Танжер
1 марта [1954г.]
Дорогой Аллен!
Дела в Танжере идут в гору. Встретил я тут экспатриатов: наркоши, гомики, пьяницы. Прямо как в Мексике. Почти всех из них покинуть родину в свое время заставили обстоятельства.
Пример танжерского ноктюрна: заявляюсь в «Мар-Чика», ночной бар, куда приходят только после полуночи. Со мной — ирландский мальчик, покинувший родину после череды неприятностей, и португалец, которому путь домой заказан. Оба геи, оба бывшие нарки. Оба закидываются долофином [218] (рецепт на него в принципе не требуется). Оба на мели. Португалец разводит меня на бабки, мол, давай откроем студию порнофильмов, да к тому же подначивает вернуться в Дело. Владелец заведения похож на бывшего боксера-чемпиона из года эдак 1890-го: слегка полноват, но силен неимоверно и злой, как сто чертей. За барной стойкой — миленький мальчик араб, двигается вяло, с животной грацией; на лице — мрачноватая улыбка. В Танжере всякий гомик успел предложить ему перепих, однако мальчик не ведется.