В любом случае, это лишь предложение с моей стороны.
Искренне ваш, Уильям Берроуз
ПОЛУ БОУЛЗУ
Франция, Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр, 9
20 июля 1958 г.
Дорогой Пол!
Ты что, хочешь дать представление в Денвере [424]? На кой тебе Денвер?
В Париже я застрял — примерно до ноября. Потом хочу в Индию. У меня тут есть приятель, который Дальний Восток изъездил вдоль и поперек. Он говорит: Бангкок и Япония — туфта полная. Слишком много в них от Америки. В ноябре он собирается ехать в единственную страну, не тронутую влиянием Запада — в Индию. И я, скорее всего, поеду с ним. Мой друг планирует там обосноваться, снять домик в Калькутте. Из его рассказов я понимаю, что местечко — вполне для тебя. Айда и ты с нами! Зовут моего друга Жак Стерн [425], и он самый интересный человек в Париже. У нас много общего: оба учились в Гарварде и оба знакомы с джанком. Так вот, Джек говорит: с травой в Индии все зашибись.
«Чикаго ревю» в восторге от моей работы и печатает ее по частям. Одна часть уже вышла, весной 1958-го. Еще кусок появится в следующем выпуске. Редактор [426] готов публиковать все мои вещи; одна беда — публикуют бесплатно.
Дэйв Вулман пишет, будто в Танжере ничего не изменилось, но я туда жить не поеду — не сейчас, не при нынешних обстоятельствах. Дэйв еще говорит, мол, МИД отобрал у Джейн паспорт. Абсурд! Разве это дипломатично?..
Ты пока еще не надумал где-нибудь осесть? Навсегда? Напиши, расскажи о своих планах.
Всегда твой, Билл Б.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Париж Июль 1958 г.]
Дорогой Аллен!
Я прочитал письмо от миссис Керуак. Она, похоже, вскрыла твое письмо Джеку и написала ответ за него [427]. Больная женщина, скажу я тебе. Думает, что ее угроза обращения в ФБР отпугнет тебя от общения с Джеком.
Вот ведь глупая, узколобая, мстительная деревенская баба, неспособная даже помыслить о чувствах! Она мелочная, и злоба у нее тоже мелочная. На твоем месте я бы показал письмо Джеку. Если уж ему нравится, когда с ним обращаются как с ребенком и указывают, с кем общаться и кому писать, тогда для нас он потерян.
Еще плохие новости: Нила осудили на пять лет [428]. Боб Лавин [429] пишет, мол, судья, когда зачитывал приговор, поливал Нила грязью. Нил, впрочем, держался с достоинством и на оскорбления никак не ответил.
Стерн сейчас в больнице, где его лечат через жопу — демеролом. Врач понятия не имеет ни о чем, хотя бы отдаленно напоминающем апоморфин.
Придется, наверное, повесить на дверь табличку «Гинзберг тут больше не живет». А то, понимаешь, разбудил меня в три утра какой-то вшивый араб; потом еще в восемь приперся какой-то дебил, искал «друзей по Оксфорду»…
В остальном все по-старому.
С любовью, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Париж]
24 июля [1958 г.]
Дорогой Аллен!
Пересылаю тебе письмо нашего трусишки Джека. Написано как будто полудурком, который пытается объяснить бывшему другу, мол, домой теперь «приводить никого нельзя, потому что в доме поселилась бабенка и ей жиды о-очень не нравятся, к тому же сам он «совсем не тот, как прежде»… Нет, можно, конечно, порою (только не слишком часто) посидеть где-нибудь, пропустить вместе по кружечке пива и проч.». Одним словом, трусишка. Слабак. Он еще пишет: «Нилу или Джулиусу [430] помочь никак не смогу. В конце концов, мое какое дело? Спешить не буду. Мать для меня прежде всего — она сильно расстроена, сам знаешь. И вообще: я его честно предупредил». Буддист-католик… Боже ж мой! Жена его к ногтю прижала, как вошь. А на десерт — бредятина о «мудром дядюшке Сэме», и это в то время, как вопиющая, преступная глупость лидеров Америки очерняет страну в глазах всего мира!
Миссис Керуак тем временем продолжает забрасывать нас с тобой безумными письмами, в которых изливает свою болезненную ненависть. От подобного кого хочешь стошнит. Пример: «Вы вопще не люди, пишите грязные книги, замышляйте грязное и употрибляите наркотики. Не смейте больше упоминать Джека в своих грязных книжках». Ну и тэ-дэ, и тэ-пэ. Последнее письмо от этой дамочки я сжег в биде и В ответ написал, мол, ничего тебе пересылать не стану — не буду даже сам читать, сразу спалю. Не открывая.
Это письмо я пишу лично тебе, Аллен, Джеку его не показывай. Незачем. Впрочем, передай ему: двойная игра не удалась. И не удастся никому, кто молча потворствует гневным письмам миссис Керуак и одновременно с этим пытается дружить с человеком, которому эти письма адресованы. Джек добился богатства и славы, пересказав историю Нила, изложив его речи на бумаге и притворяясь другом до гроба. Так может, полиция взялась за Нила после книги? Как бы там ни было, Джек нажился на крови друга. Теперь не хочет и доллара дать, чтобы вызволить друзей из беды. Разве не так?
И разве не в духе миссис Керуак посылать ядовитые письма, снабжая конверты дешевыми марками?
Впрочем, довольно о Джеке. Ты давай, определяйся с планом действий.
Стерн в безопасности, но с наркоты не слез [431]. Я тоже; только у меня при себе запас апоморфина, так что через недельку смогу отправиться в Испанию. Мой врач-аналитик [432] уходит в отпуск на весь август и первые две недели сентября. Я тем временем неплохо уживаюсь с супругой Стерна [433] — милая женщина, мне она даже нравится. Очень.
У меня родилась шикарная задумка для книги… Напишу роман о временах, когда на Земле жило много разных видов людей, из которых самые замечательные до сегодня просто не дотянули. Подобную идею удастся воплотить, если я… увижу тот период. Пока же мне представляются такие картины: гигантские болота и пустыни; лемуры, чьи глаза глупы и печальны; страшные, хищные бабуины; потенциал человека в зачаточной форме… Может, я такую книгу и не потяну. Задумка родилась лишь вчера.
Анализ достиг апогея: в детстве у меня на глазах случилось убийство. Мэри [434], моя злобная гувернантка, пережила выкидыш и сожгла плод в печи. Убила ребенка.
Через несколько дней Стерн уходит в круиз на яхте. Он оставил на Грегори сто пятьдесят баксов. Надеюсь, завязав с наркотой в этот раз, я верну себе изначальную форму — здоровье, которыми наслаждался после терапии доктора Дента. Потому-то я и не торопился соскакивать — хотел изменений на клеточном уровне, сам понимаешь.
Напиши поскорей.
С любовью, Билл
Грегори сейчас на машинке набивает поэму про бомбу [435]. Готовую вещь хочет отослать в Штаты.
P.S. Вот, свою позицию я изложил.
Грегори написал письмо Джеку, которое решил не посылать. Повторяю: ты это письмо Джеку не показывай. Нечего подпитывать его паранойю, а то он весь такой белый и пушистый, и все вокруг — против него. По сути, Джек хочет стать нацистом и в то же время держать при себе друзей-евреев. Свою мать он ни хрена не любит. Боится ее до усрачки. От комплекса избавляется при помощи непросвещенного буддизма (буддизм без психоаналитического озарения — это крысиный бег по кругам страха), но в итоге возвращается к матери в образе скудоумного буддиста-католика… И единственный выход для себя — психоанализ — он отвергает как «отмерший, европейско-жидовский и антиамериканский». (Господи, да он безнадежен! Напрочь забыл, как ты возился с его рукописями, приводил их в порядок, рассылал издателям, литагентам… Не нравится мне, что Джек упоминает говнюка Джулиуса и так запросто отмахивается от несправедливо осужденного Нила. Джек печется исключительно о себе. Слабак… нет, трус, который сдаст всех, стоит лишь на него слегка надавить. Не хочет видеть своего имени в моих книгах, а сам-то тебя, Нила и меня в свои книги берет!
Постскриптум я дописал через день после того, как закончил само письмо. И чем больше думаю о Джеке, тем меньше хочется его видеть. Все, хватит.)
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Танжер
25 августа 1958 г.
Дорогой Аллен!
Мой врач-аналитик в отпуске, и я пока смылся из Парижа сюда, уж больно часто меня отвлекают. Когда вернусь, хочу, чтобы ко мне вообще никто не совался. Ну, или совался, но только очень и очень нечасто.
Танжеру конец. Пришли дни Хааб [436]. Многих гомиков утащили с Сокко-Чико прямиком в местную каталажку, где чахнут теперь шестьдесят содомовых отпрысков. Полиция допрашивает Дэйва Вулмана, Крофта-Кука и Джозефа [437]. Декстер Аллен [438], Дэйв [Вулман] завтра же мотают отсюда. Тони [Рейтхорст] уже смылся в Малагу. Парней избивают, и они, плюясь кровью, выдают имена. Сотни имен. Я скорей всего тоже в списках. На допрос вызывают повесткой, которую понимать можно как предупреждение типа «Убирайся из города». Что ж, вещи мои упакованы, и убраться я могу за пару минут.
В работе у меня одновременно несколько вещей, но времени рассказывать о них нет. Здесь пробуду числа до десятого… Ахмед Якуби сидит у себя в комнате, дрожа от страха. Пришел конец. На этот раз окончательный. Больше я сюда не вернусь.
Индия! Открывай ворота…
С любовью, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
(от Грегори Корсо и Уильяма Берроуза)
[Париж
28 сентября 1958 г.]
Тряси бабки с Дона Аллена [439] и Керуака. Дорогой Аллен!
Мы с Биллом затеяли издавать журнал «ИНТЕРПОЛ»: о поэте, «который стал легавым». Содержание — наимерзейшее, наигнуснейшее, наивульгарнейшее и наипошлейшее. Грязь должна получиться густая, чтобы ложка стояла.