. Или в том, что ваши фильмы дарили моей маме надежду.
Мама любила смотреть их с нами, поэтому я знаю вас не только по фильму «Волшебник страны Оз». Мы видели вас во многих фильмах: «Пасхальном параде», «Юнцах на Бродвее», «Встреть меня в Сент-Луисе»[22]. Мы с Мэй вскакивали с дивана и пели вместе с вами: «Дзынь, дзынь, дзынь – заиграли струны моего сердца»[23]. Мэй распевала во все горло, важно прохаживаясь по комнате.
Мама говорила, что маленькой хотела быть похожей на вас. Папа рос в почти идеальной семье, а мама – нет; может быть, в этом и было главное различие между ними. Мама выросла здесь, в Альбукерке. Рассказывая о своем детстве, она никогда не вдавалась в подробности, но ее мама (она рано умерла) часто прикладывалась к бутылке, а папа, как мне кажется, был с дочками жесток и холоден. Он заболел раком и умер, когда маме было восемнадцать, а тете Эми – двадцать один. После этого бабушка совсем запила, тетя Эми уверовала в бога и устроилась работать официанткой, а мама переехала в маленькую квартирку. Она работала барменшей и копила деньги, чтобы уехать в Калифорнию и осуществить свою мечту – стать актрисой. В то же время она ходила на курсы актерского мастерства и играла в постановках местного театра. Свою лучшую роль она получила сразу после того, как ей исполнилось двадцать. Мама играла Козетту в «Отверженных», и в газетах о ней печатали восторженные отзывы. Она вырезала их и вклеила в памятный альбом, который и показывала нам с Мэй.
Однажды в бар, где работала мама, пришел папа. У него, как он говорит, тогда были «бурные дни», и он заехал в их город, путешествуя по Америке на мотоцикле. На тех старых фотографиях нам с Мэй он кажется красавчиком. Маме, видимо, он тоже таким показался, раз она пригласила его следующим вечером посмотреть ее игру в «Отверженных».
Папа сказал, что влюбился в нее, уже когда смотрел спектакль. Когда все закончилось, папа ждал маму у ее гримерки с букетом маргариток в руках. Она привела его к себе, и они допоздна сидели на крыше ее дома, глядя на звезды и разговаривая. После этого папа устроился работать в городе, в компании, которая строила новый отель, и как можно чаще встречался с мамой. Они ездили по подвесной дороге в горы, любовались алыми закатами и танцевали в маминой маленькой квартирке под песни The Beatles. Через четыре месяца мама забеременела Мэй, и они решили пожениться.
Рассказывая эту историю, мама признавалась, что ей всегда хотелось иметь дом, но, только родив нас, она поняла значение этого слова. Сейчас, когда я пишу вам, все сказанное кажется трагедией, но мы тогда думали, что это очень романтично. Мэй снова и снова просила маму повторить эту историю, и мама любила рассказывать ей, что именно она – Мэй – стала той искоркой, от которой и загорелся домашний очаг.
– Ты была готова прийти в этот мир, и пришла. Спасибо тебе за это, малышка.
Когда мы были маленькими, мама все еще ходила на прослушивания для театральных постановок и съемок местной рекламы. Однажды она участвовала в рекламе «Рио Гранд Кредит Юнион». В ней она просыпается в пижаме на ступеньках новехонького дома и говорит: «Мне это снится?». И женщина-фея, одетая в форму «Кредит Юнион», бросает ей ключи. Мы взвизгивали, видя эту рекламу по телевизору, и кричали: «Мамочка, посмотри – это ты!»
Но на большей части прослушиваний ей отвечали отказом, и она возвращалась домой, как сдувшийся шарик. В конце концов, мама сказала, что ее поезд ушел, и, чтобы стать настоящей актрисой, нужно жить в Калифорнии. Она занялась рисованием и устроилась секретарем в медицинский центр. Она говорила, что ее настоящая работа – быть нашей мамой. Что мы – ее самое большое достижение в этой жизни.
Мама постоянно повторяла, как сильно хочет, чтобы у нас было счастливое детство – счастливее, чем было у нее. Иногда она спрашивала, счастливы ли мы, и мы всегда отвечали – «да». И тем не менее она сожалела, что не может дать нам большего. Ей нравилось говорить о днях, которые когда-нибудь настанут. Когда-нибудь у нас будет дом с бассейном и мы научимся ездить верхом. Когда-нибудь мы купим шикарные блестящие платья, какие показывают по телевизору. Когда-нибудь мы все вместе поедем в Калифорнию и увидим океан.
Мы любили воображать себе наше идеальное путешествие. Мама говорила, что шелест волн прекрасней стука колес летящего сквозь ночь поезда, прекрасней шума дождя и треска огня. Мы представляли, что у нас есть деньги, как выезжаем на дорогу I-40 и отправляемся в путь. Останавливаемся у кафе Arby’s и заказываем сэндвичи с «жареной зверятиной»[24] – мы зовем их так, посмотрев фильм «Гринч – похититель Рождества». Снимаем номер в отеле и всю ночь напролет смотрим кино и пьем содовую со льдом, а на следующий день едем туда, где земля встречается с водой.
Но в итоге, мама отправилась на океан без нас.
– Мне нужно ненадолго уехать, – плакала она. – Я не могу здесь больше находиться.
Она обняла меня, но я оцепенела в ее руках. Мне хотелось сказать ей, что она нарушает обещание. Что мы должны поехать вместе. Думать об этом было уже поздно, но меня все равно мучил вопрос: почему она хотя бы не предложила взять меня с собой? Она сказала, что рана на ее сердце должна зажить, а голова просветлеть. И тогда она вернется. Вот только не уточнила – когда.
Теперь мама для меня – лишь голос в трубке. Пару часов назад она звонила мне домой к тете Эми.
– Привет, Лорел. Как ты, милая?
– Нормально. А ты? – Я попыталась представить, где она, но видела в голове лишь выцветшую открытку с тянущимися ввысь, к бледно-голубому небу, тонкими пальмами.
– Я тоже. Я скучаю по тебе.
Она шмыгнула носом, и все мое тело напряглось. Я взмолилась про себя: не плачь, не плачь! Ненавижу, когда мама плачет. Мэй знала, как ее утешить, а я – нет.
– И я по тебе скучаю.
– Как дела в школе? Чем сегодня занималась?
– Как обычно. Училась.
– Ты с кем-нибудь подружилась?
– М-м-хм.
– Это хорошо. Я рада за тебя.
Последовало долгое молчание. Я не знала, что еще ей сказать.
– Мам, мне нужно идти. У меня много домашней работы.
– Ладно. Я тебя люблю.
– Я тебя тоже.
Я повесила трубку, и мама снова исчезла в том краю, где волны омывают подножия пальм.
Джуди, я читала, что вашим первым воспоминанием были звуки музыки, заполняющей дом. Но однажды музыка выскользнула на улицу в окно, и вам пришлось всю жизнь ее догонять.
Искренне ваша,
Лорел
Дорогая Дженис Джоплин[25],
Я пишу вам по важному поводу, по какому – сейчас объясню. Когда я вчера подошла к нашему обеденному столу, Ханна говорила с одним из футболистов, а Натали допивала из пакетика остатки сока, не интересуясь происходящим. Я села на край скамейки, поискала взглядом Ская и нашла его макушку среди голов столпившихся старшеклассников. Он не заметил меня, поэтому я снова повернулась к столу, раздумывая, стоит ли мне развернуть свои сэндвичи при всех. Затем Ханна засмеялась, и я краем глаза увидела, что она словно бы случайно, но при этом слишком медленно, коснулась руки Натали. Та судорожно вздохнула и на секунду прикрыла глаза.
– Идем на аллею, – внезапно прервала Натали разговор Ханны с парнем.
Я забеспокоилась, что они оставят меня одну и мне придется идти к забору, однако Натали посмотрела на меня и позвала:
– Идем же!
И я пошла за ними.
На аллее все курят сигареты и кое-что крепче, если хватает на это духу или если курящий – выпускник.
Оказалось, Натали встретила старшеклассника Тристана на уроке рисования. Он пообещал купить ей гвоздики и познакомить со своей девушкой – Кристен. Увидев их вместе, вы сразу поймете, что они безумно друг в друга влюблены. Кристен носит цветочные юбки в пол, и у нее длиннющие, до самых бедер, волосы, которые, кажется, никогда не распутаешь. У нее нежное и экзотичное лицо. Она тихо говорит, и ее голос хрипловат, но мелодичен. У Тристана тоже длинные волосы, но на этом их сходство заканчивается. Он весь какой-то угловатый и носит рваную одежду с нашивками разных групп: Ramones, Guns N’ Roses и The Killers. Его энергия бьет через край. Он все время болтает, болтает, болтает и, что бы ни сказал, обращается за подтверждением к Кристен: «Да, детка?». И Кристен кивает, даже не поднимая на него глаз.
Наше знакомство прошло легко и просто. Тристан вручил Натали букет гвоздик и, воскликнув: Hola Chiquitita! [26], поцеловал сначала руку Ханны, а потом – мою.
– Кто эти красотули, которым ты предложила прогуляться по аллее курильщиков? – Не успели мы ответить, как он развернулся к Кристен. – Похоже, мы нашли потерянных детишек, да, детка? Ты готова их удочерить?
Затем Тристан достал из кармана штанов гигантскую кухонную зажигалку и поджег наши гвоздики такой струей пламени, что она чуть не коснулась моей макушки.
Меня заинтересовали его нашивки. Одна из них пересекала грудь, и на ней ярко-красными буквами было написано: SLASH. Тристан заметил, что я разглядываю ее.
– «Слэш» – это группа такая? – спросила я.
Он засмеялся.
– Это ведущий гитарист группы Guns N’ Roses. Великой рок-группы. Похоже, надо заняться твоим просвещением.
Мое лицо вспыхнуло.
– Не кисни, – тут же успокоил меня Тристан, – ты совсем юна, так что еще не поздно все узнать. Готова? Урок первый. Цитирую самого Слэша: «Быть рок-звездой – это стоять на жизненном пути в точке, где пересекаются тот, кто ты есть, с тем, кем ты хочешь быть».
– Значит, ты хочешь ею быть? – спросила я.
Тристан посмотрел на меня в замешательстве.
– Рок-звездой? – пояснила я.
Он снова засмеялся, только в этот раз как-то принужденно, словно я задала ему трудный вопрос, на который он не хочет отвечать.