— На него меня вывела Конни, — сказала она.
Шефер взглянул на фотографию и сдержанно кивнул.
— Важно помнить, что такие отношения не должны становиться слишком близкими, — сказал он, разрезая мясо у себя на тарелке. — Я всегда говорю это Конни.
— Get close, but not too close[4], — кивнула Конни.
Уже двенадцать лет она была волонтером Патронажной службы. Она бы уже не смогла перечислить поименно всех, кого держала за руку на их смертном одре, и именно она рассказала Элоизе, что по-прежнему много датчан уходят из этого мира в полном одиночестве — без родных, которые побыли бы рядом с ними, без единого друга. Она уговорила Элоизу записаться в службу добровольцем, чтобы написать о своем опыте в статье и таким образом рассказать людям о Патронажной службе. Чем больше людей станут волонтерами, тем меньше людей будет умирать в одиночестве.
Элоиза занялась своим бифштексом. На ее вкус мясо все же было слишком красным, а желто-белый жир, который Шефер с большим удовольствием закладывал в рот, наводил ее на мысли о мыловарении и липосакции.
— Близко или нет, но я все равно поражаюсь, как ты смогла столько лет этим заниматься, — сказала Элоиза, глядя на Конни. — Ведь люди привязываются к тем, с кем проводят это время.
Конни покачала головой.
— Ты так думаешь только потому, что между вами с Яном происходит что-то особенное. It takes two to tango[5].
— Что ты имеешь в виду?
— Многим старикам сложно принять меня. Ты бы видела их лица, когда я в первый раз захожу в комнату. — Конни широко открыла глаза, и они сверкнули на темном лице, как фары автомобиля. — Боже, спаси и сохрани… Негритянка?!
Шефер покачал головой.
— Всегда найдутся те, кому не хватает воспитания, дорогая. Ты же знаешь.
— Да, но я каждый раз поражаюсь. Ведь это люди, находящиеся на пороге смерти. Им одиноко, им страшно, им нужен кто-то, кто побыл бы рядом. Но черная женщина? Нет, такого им не надо. Я тогда даю им время, чтобы они немного привыкли, и большинство в конечном итоге начинают ценить то, что я рядом. Смерть обезоруживает всех — вот как бывает! Но мы не привязываемся друг к другу так глубоко, как ты говоришь, Элоиза. Этого нет.
Элоиза стукнула прибором по столу.
— Прости, но с какой стати ты помогаешь таким негодяям?
Конни слегка улыбнулась и пожала плечами.
— Потому что… они же ничего не могут с этим поделать.
Элоиза откинулась на спинку стула, пораженная всепрощением Конни.
— Ты гораздо человечнее меня.
— Чепуха!
— Да, это так! Я бы их оставляла умирать в одиночестве, этих тупых свиней. Я права? — Элоиза перевела взгляд на Шефера.
— Я не стану спорить, — сказал он.
— Но ведь с Яном Фишхофом тоже довольно сложно общаться, — сказала Конни, — а ты все равно продолжаешь навещать его, так что, возможно, ты можешь вынести больше, чем думаешь.
— Нет, потому что Ян не похож на тех людей, которых ты описываешь. Он немного замкнутый и дерзкий, и, видит бог, не все сиделки его любят, но, когда узнаешь его поближе, он оказывается…
— Да, я знаю, — кивнула Конни. — Он кажется милым. Я стала приходить к нему одной из первых, и он был чрезвычайно вежлив со мной, но не хотел разговаривать. По крайней мере, по-настоящему. Однако смутил его не цвет кожи, в этом я вполне уверена.
— Тогда что же?
Конни пожала плечами и полила кукурузный початок сливочным соусом.
— Он просто казался таким… как это называется? Сдержанным. Осторожным! Как будто боялся подпустить к себе кого-то. Я думаю, ему было очень тяжело, когда умерла его жена, и с тех пор у него фактически не было никого, кто…
— А как же его дочь, ты что-нибудь знаешь о ней? — спросила Элоиза и добавила: — Он сегодня совсем расклеился, когда я спросила о ней, и стал говорить всякие странные вещи. Похоже, он испугался.
— В каком смысле?
— Он наговорил много бессвязных вещей о библейских карах, крови и прочей жути.
— Крови? — Шефер навострил уши.
— Да, это вообще-то звучало довольно жутко, — сказала Элоиза. Она пересказала им слова Фишхофа, а когда закончила, все тарелки на столе были пусты. Только бифштекс Элоизы остался несъеденным.
— Как ты думаешь, речь шла о преступлении?
Вопрос задал Шефер. Он вытащил из нагрудного кармана футболки пачку сигарет.
— Не знаю, — ответила Элоиза. — По крайней мере, он был вовлечен во что-то, за что теперь боится быть наказанным. Он цитировал строки из Книги Левит. Те, в которых говорится о… А о чем там вообще говорится? О карме? Что то, что ты делаешь другим, к тебе и возвращается?
— An eye for an eye[6], — кивнула Конни и долила вина Элоизе в бокал. — Наказание за преступление должно быть соразмерным преступлению. Но это такая ветхозаветная вещь. Напомни ему, что есть и обновленная версия, в которой говорится, что нужно подставить другую щеку.
Шефер закурил сигарету, слушая, и откинулся на спинку стула.
— Его прорвало ни с того ни с сего, но я думаю, что это из-за того, что я упомянула его дочь, — сказала Элоиза. — Мы никогда по-настоящему не говорили о ней, а когда я пыталась спросить о ней, он просто уходил от темы. Плясал вокруг да около. Но сегодня я задела его за живое. Это была капля, переполнившая чашу.
— Я помню его дочь, — кивнула Конни и устремила взгляд в пространство, припоминая подробности. — Мы перекинулись с ней парой слов, когда я приходила в первый раз, и я помню, что она живет в Стокгольме или где-то там. Поэтому никто, кроме нас, его и не навещает. У нее нет возможности приезжать издалека, и именно поэтому она связалась с Патронажной службой, чтобы Яну не пришлось быть одному в последние дни. Она замужем за шведом, и, насколько я помню, у нее имя такое же, как у кого-то из группы «АББА».
— Агнета? — спросила Элоиза. — Или Анни-Фрид?
— Нет, я про фамилию. Фамилия в замужестве у нее такая же, как у одного из «АББЫ». Что-то на «У», может такое быть?
— Ульвеус, — сказал Шефер. — Бьерн Ульвеус.
— Да, точно, — Конни указала на него пальцем, — Ульвеус!
— А ты не помнишь, как ее зовут? — спросила Элоиза.
— В бумагах Патронажной службы не написано?
Элоиза покачала головой.
— Ну, я могу попробовать спросить у других волонтеров, может, они знают? — предложила Конни.
— Да, будь добра, — сказала Элоиза и перевела взгляд на Шефера: — И не смогу ли я уговорить тебя сделать мне одолжение?
Он поднял подбородок, уже настороже.
— Какое?
— Ты не мог бы проверить имя, которое упоминал Фишхоф: Мадс Орек.
Шефер затянулся сигаретой. Он смотрел на Элоизу, медленно выпуская дым.
— Ну, ты же говоришь, что у Фишхофа деменция, так что вероятность того, что он бредил, довольно высока. Ты ведь понимаешь это?
— Я прошу тебя только сделать быструю проверку. Просто посмотреть, не появится ли какой-нибудь тревожный сигнал на радаре. Мне это нужно для спокойствия.
— Для его спокойствия или твоего?
— Да, — кивнула Элоиза, — я прошу и для себя тоже. После того, что случилось с моим отцом в свое время… — Она долго смотрела на Шефера. — Если я решила быть рядом до конца, мне нужно знать, что я нахожусь возле порядочного человека. Сейчас у меня появились сомнения, от которых я никак не могу избавиться, а ты знаешь, как я реагирую на неожиданности. Мне нужно выяснить, что за скелеты он прячет в шкафу.
Шефер сжал губы и кивнул.
— Я вижу, что тебе хочется full disclosure[7], и вполне могу тебя понять, — сказал он. — Но я не могу просто войти в систему и начать искать в ней человека, если не ведется следствие и у меня нет причин им интересоваться. Ну, то есть могу, но мне нельзя.
— Почему?
— Потому что таковы правила. Иначе люди только бы и делали, что собирали информацию о соседях, о новом приятеле бывшей жены и так далее. Это нарушение неприкосновенности частной жизни, и это verboten[8].
Элоиза склонила голову набок и приподняла бровь.
— Ты хочешь сказать, что никогда не нарушал этих правил?
— В прошлом, да. Но тогда это все было не так жестко, как сейчас. В наши дни человека, который смотрит что-то в базе данных, можно отследить по его поисковому запросу, и если кто-то придет и спросит, что это ты тут делаешь, а у тебя не найдется достойного объяснения, ты рискуешь получить на свою голову дисциплинарное взыскание.
— И насколько вероятно, что кто-то действительно придет и спросит?
Шефер не ответил. Он провел ладонью по щетине с довольно громким звуком.
Они с Элоизой смотрели друг на друга, словно соревнуясь, кто первым моргнет.
Элоиза сдалась и откинулась на спинку стула.
— Да ладно тебе, Шефер. Ради старой дружбы?
— Чьей дружбы? — сухо спросил он и бросил огарок на тарелку. — Вашей с этим сумасшедшим стариком? Или нашей с тобой?
Элоиза улыбнулась.
— А какая разница?
11 июля, четверг
Шефер следил за вертолетом глазами, пока вел машину. Это был AS550 «Феннек», принадлежавший копенгагенской полиции, и он летел низко над жилым кварталом вдоль улицы Сортедам Доссеринг, полускрытый баннером магазина «Ирма» и другими рекламными вывесками. Спустя несколько мирных месяцев конфликт между бандитами разгорелся вновь, и накануне ночью прогремело три выстрела. Среди жертв не было гражданских — только уголовники, поэтому пульс у Шефера от этих новостей не подскочил.
Но его бывшая напарница входила в оперативную группу, расследовавшую эти дела, и он знал, что она находится в «железной птице». Он мог живо представить ее: черный боевой костюм на мускулистом теле и повязка на голове в лучших традициях Рэмбо. Лиза, мать ее, Августин.
Шефер улыбнулся своим мыслям. Он почти скучал по ней.