— Что происходит?
— Происходит то, что я тебе рассказываю, что нашла историю, а ты ее разворачиваешь. — Она покачала головой. — Раньше ты бы никогда этого не сделал.
— Но мы уже договорились, что ты напишешь о Патронажной службе, поэтому…
— И что меня больше всего изумляет, так это то, что тебе даже не интересно, о чем я пытаюсь рассказать.
— Ладно, давай! — Он прислонился к стене и скрестил руки на груди. — Что ты хочешь рассказать? Я слушаю!
Элоиза подробно пересказала то, что сказал Ян Фишхоф, и рассказала о звонке Шефера по поводу Тома Мазорека.
Бетгер пожал плечами.
— И?
— Мадс Орек, Мазорек, — сказала Элоиза. — Какова вероятность, что Фишхоф имеет в виду кого-то другого, а не его, Тома Мазорека? Они из одного и того же маленького городка — это должен быть он. Думаю, в этом стоит разобраться.
— Да, полиции, может быть. Но где здесь журналистский интерес?
— Ян Фишхоф сказал, что боится возмездия из-за него, Мазорека, так что, если он каким-то образом был причастен к его смерти, то…
— То наши читатели будут к этому совершенно равнодушны. Это дело полиции, и тому прошло уже больше двадцати лет.
Элоиза вздернула подбородок и прищурилась.
— Куда подевался автор расследований Могенс Бетгер?
— Блин, о чем ты вообще говоришь? — Он с раздражением всплеснул руками. — Это дело, которым ты заинтересовалась лично. Оно не имеет никакого отношения к журналистской работе.
— Господи, ты начинаешь говорить как Миккельсен! — Элоиза кивнула в сторону кабинета главного редактора в дальнем конце здания.
— Да, это довольно забавно, когда на тебя ложится новая ответственность. Мы не можем потакать всем своим капризам, потому что есть бизнес, который надо поддерживать в рабочем состоянии. Мы здесь для того, чтобы продавать газеты, ты же это понимаешь?
— Представь, а я думала, что мы здесь ради хороших статей.
— Замкнутый круг, Кальдан. Если нет читателей, то кто прочтет твою статью?
— Знаешь, что я думаю, Могенс? — Элоиза оглядела его с головы до ног. — Я думаю, что повышение ударило тебе в голову.
— Ударило в голову?
— Именно.
— Ого! — Улыбка Могенса Бетгера была безрадостной. Кадык, выступавший на горле, несколько раз поднялся и опустился. — Здравствуй, Янте![10] Вот уж не ожидал от тебя.
Элоиза отвела взгляд в сторону.
Ее комментарий был слишком резким, она прекрасно это понимала. Но не смогла сдержаться.
— Ну что же, я, похоже, должен проявить настойчивость, — сказал Бетгер. — Бросай эту историю и сосредоточься на Патронажной службе — без разговоров, все! Крайний срок — понедельник.
Он повернулся, собираясь уйти.
— Значит, я ухожу в отпуск, — сказала Элоиза.
Бетгер остановился и посмотрел на нее через плечо:
— Что-что?
— В отпуск.
Она встала и захлопнула ноутбук.
— За последние три года я не брала отпуск больше чем на пару дней, так что сейчас я возьму неделю. Если это проблема, то увольняй меня.
Могенс Бетгер долго смотрел на нее. Затем повернулся и вышел.
Телефон в маленьком домике в Драгере прозвонил трижды, прежде чем сняли трубку, и Элоиза сразу узнала тоненький голос Рут.
— Он не спит? — спросила она и закрыла дверь в конференц-зал, чтобы не мешал офисный шум. Рут со стуком отложила трубку, и Элоиза услышала, что она громко и отрывисто говорит что-то Фишхофу, так, будто болезнь поразила уже не только его легкие и ум, но и слух. Послышалось еще какое-то дребезжание, а затем на другом конце провода раздался хриплый голос Яна Фишхофа:
— Элоиза?
— Привет, Ян. Как ты себя чувствуешь сегодня?
— Превосходно! — ответил он сухо и быстро. — Рут уже не так мелочится с пивом, как раньше.
Рут на заднем плане начала возражать, и Элоиза улыбнулась, одновременно открывая на своем компьютере файл со свидетельством о смерти.
— Ян, слушай: я звоню, потому что думала над тем, что ты сказал вчера.
На другом конце провода было тихо. Было слышно только дыхание Фишхофа.
— Того человека, о котором ты мне рассказывал, звали Том Мазорек?
— Нет, Элоиза, нет, я не могу. — Голос Яна Фишхофа понизился до шепота: — Забудь, что я вчера сказал. Кажется, я наговорил каких-то глупостей.
— Но это тот, о ком ты…
— Забудь об этом, говорю тебе. Забудь это имя! Это… это уже в прошлом. — В его скрипучем басу послышалось сомнение.
— Чего ты боишься, Ян? Если ты поделишься со мной, я смогу помочь.
Ян не ответил.
— Это из-за твоей дочери? — спросила Элоиза. — Она имеет какое-то отношение к этому всему?
Сначала ей показалось, что зазвучал тихий смех. Когда Фишхоф заговорил, Элоиза поняла, что он плачет.
— Ты не можешь мне помочь, — проговорил он. — Никто не может. Уже слишком поздно. Слишком поздно.
— Не бывает слишком поздно, — возразила Элоиза. — Но нужно, чтобы ты рассказал мне, что произошло между тобой и Мазореком и почему ты так боишься его. Он не может прийти за тобой, если ты этого опасаешься. Я прочитала в архивах новостей, что он умер в 1998 году, а когда я набираю в поиске его имя, появляется только несколько некрологов и одна статья о девушке, которая исчезла в таверне давным-давно. Так что, если ты расскажешь мне о…
— Ты имеешь в виду Мию? — всхлипнул он тихо в трубку.
Элоиза несколько раз мигнула.
— Да, — кивнула она. — Ее звали Мия.
— Если ты начнешь в этом копаться, они придут за нами. За нами обоими!
— Тебе что-то известно об этом, Ян?
— Они придут за нами. Они придут… Они… придут, — повторил он как-то отрывисто, словно пытаясь одновременно говорить и зевать. Его голос звучал по-детски удивленно и вместе с тем сонно. — Они придут… под тканым плащом, с огнем и копьем, с большими глазами навыкат.
Элоиза нахмурилась.
— О чем ты говоришь? С огнем и копьем?
— В ящиках комода, Элоиза. Они копались там. Я вижу это. Они украли мои документы, да, они забрали их! Они унесли мои бумаги с собой!
— Нет, Ян, постой! Не пропадай!
Элоиза знала, что он отключается. Уже не первый раз она наблюдала, как он в считаные секунды превращается из здравомыслящего человека в лунатика.
Она держала ручку над блокнотом.
— Расскажи мне о Томе Мазореке.
Тишина.
— Алло? Ты здесь? — Элоиза повысила голос, чтобы докричаться до него: — Ян?! Алло?
Ответа не было очень долго. Потом она услышала голос Рут:
— Элоиза? Вы еще тут?
— Да, что случилось? Где Ян?
— Сидит в своем кресле. Он положил телефон на колени.
— Он заснул?
— Нет, не думаю. Ты спишь? Ян?.. Нет, не спит, но он сейчас не в себе. Я думаю, ему нужно побыть в покое, так что если вы…
— Кто-нибудь заходил сегодня в дом, Рут?
— В дом? Что вы имеете в виду?
— Он сказал, что кто-то украл какие-то вещи из ящиков — что-то про какие-то бумаги.
Рут цокнула языком.
— Он бредит! Вы же знаете. Вчера он заявил, что из телефона раздаются подозрительные звуки, и настоял, чтобы его прослушивали. Сегодня утром заартачился из-за почтальона. Здесь никого не было, кроме меня.
— Просто скажите ему, что никто за ним не придет и что ему не следует бояться.
— А кого ему бояться? — фыркнула Рут, и в ее голосе прозвучали тревога и раздражение. — Здесь же никого нет, кроме меня.
— Просто скажите ему, что я все улажу, чтобы он не волновался, ладно? Скажите ему это!
— Да, конечно. — Рут помолчала мгновение. — Вы придете сегодня?
— Нет, я… — Элоиза колебалась. — В ближайшие дни меня не будет в Копенгагене, так что, если что-то случится, позвоните мне, хорошо?
— Что-то стряслось?
— Нет, но я постараюсь разобраться со всем этим. Выяснить, что именно мучает Яна.
— Ну нет, вам обоим пора уже заканчивать с фантазиями о грабителях. Он понятия не имеет, что говорит. Лучше приходите сюда и…
— Нет, — ответила Элоиза. — Я знаю, вы думаете, что это я удерживаю его на этом свете, но я начинаю думать, что это что-то другое. Я думаю, он отказывается выписываться из этой жизни, потому что боится возмездия.
— Возмездия?
— Да. Расчета. С высшими силами.
— Но… это же глупо! — рассмеялась Рут.
— Разве? Вы ведь сами говорите, что наша работа — делать все возможное, чтобы облегчить людям горе расставания с жизнью. Что наша работа — отправлять их в путь достойно.
Элоиза истолковала молчание Рут как согласие.
— Именно это я и стараюсь сделать.
Элоиза быстрыми шагами прошла через редакцию и спустилась на второй этаж, перепрыгивая через две ступеньки. Она открыла дверь в Исследовательский отдел и оглядела комнату. За самым большим столом сидел Мортен Мунк, человек-гора. Перед ним было два экрана и две клавиатуры, и он печатал на них обеих одновременно, делая округлые, как у пианиста, движения своими толстыми, будто огурцы, пальцами.
— Эй, Мунк?
Офисное кресло повернулось на звук. Солнечный свет, врывавшийся в открытые окна, нещадно слепил Мунка. Ему было тридцать лет, но натянутая кожа придавала ему моложавый вид, так что Элоиза легко могла себе представить, как он выглядел в детстве.
— Мисс Дания! — произнес он с придыханием и так широко улыбнулся, что глаз стало не видно за большими щеками. — Что привело вас сюда?
— Мне нужна твоя помощь, и дело довольно срочное, так что если ты займешься им прямо сейчас, я буду тебе должна самый большой на свете джин-тоник.
Мунк повернулся на кресле и занес руки над клавиатурой.
— Что требуется?
— Мне нужен номер телефона и адрес одной женщины. Она датская подданная — по крайней мере, была — и, насколько мне известно, живет сейчас в Стокгольме.
— Имя?
— Имя неизвестно, фамилия — Ульвеус.
— Есть дата рождения?
— Нет.
— Ну хотя бы примерно, сколько ей лет?
Элоиза вспомнила семейную фотографию в гостиной Фишхофа. Выбеленные джинсы дочери, замшевую куртку, огромные подплечники кричащей блузки Алисы.