Все как-то разом стихли, ибо большим уважением пользовался среди керженцев олонецкий воитель за правду.
- Ответы не будем писать. Однако не можно никак грамоту Питирима втуне оставить. Лютый нрав его известен: разорит он всех нас, а коих и на костре, гляди, пожжет. Не так ли? Да и не один тут Питирим, смотрите дальше!.. Вот что!
Угрюмым молчанием ответили бородатые, но видно было - задела за живое их речь Денисова.
Поморец продолжал:
- Давайте схитрим... Пошлем ему не ответы. Зададим ему многое множество вопросов о разных пунктах, и если он ответит на таковые, мы спровадим ему свою грамоту. А вопросов тех наберется двести четыре-десят. Вопросы составлены мною на Выге зимой, и теперь плод сих смиренных трудов я отдаю вам, а угодно будет, и поднесем те вопросы злодею-епископу.
Раскрыли рты изумленные керженцы. Диво дивное, из чудес чудесное! Вместо ответа скиты сами пошлют епископу свои вопросы. Заставят его самого отвечать, а потом уже, изволь, получай ответ и от нас.
- Яви свет нам евангельский, пастырь наш прелюбезный, учитель наш полезный! - заголосили от радости скитники. - Отведи стрелы лукавого диавола от нас!
Местные люди с радостью цеплялись не только за такого, а за всякого полезного человека. И нечего скрывать; не гнушались даже разбойного люда, скитальцев незнаемых, беглых, явившихся сюда с мушкетом или саблей. Были и такие. Что им новые или старые каноны? Им никаких не надо: вот и теперь, когда старцы расходятся по кельям, они хихикают в елках с девками. А это не полагается. Девка должна честь знать и молиться. Старец Варсонофий нарочно приставлен был к этому делу. Срам по деревням искоренять. Пещись о девической скромности. Так и шныряет по ельнику, к делу и не к делу, а везде из кустов выставляется.
- Тьфу ты! Хоть бы ослеп! - сердились на него парни. Ничем его не проймешь. Скалили зубы, убегали глубже в лес, а старикашка и туда за ними, и все крестится и все молится, а сам пронзительно стреляет раскосыми глазенками в кусты - будто тетерок высматривает. Забыл и об "ответах" и о "вопросах".
По совести и по божественному писанию имя Питириму: "Иуда". В Переяславле подкупил его царь, облюбовал "для подвигов антихристовых", предавать "своих же" единоверцев, купил за золото и чин архиерея, переродил его в никонианца. "Иуда, предатель Искариотский" - другого имени ему после этого никакого нет.
Так шепотом между собой Александр и Денисов и говорили, а перо застыло над бумагой, словно готовый к удару меч.
- На-ко-сь, возьми его! Самого митрополита Сильвестра съел... Слышал? Царь выслал его из Нижнего в Смоленск, а Питирима - на его место.
- Однако нельзя отправить вопросы без письма... Надлежит чин соблюсти.
Стали придумывать выражения и титулы, подыскивать разные льстивые, полные благоговейной почтительности, слова.
Наконец, письмо Питириму было написано. Андрей Денисов громко прочитал его собравшимся. Его слушали с большим вниманием, однако, нашлись и такие, которые были недовольны вопросником, ибо в нем не было ни слова сказано ни о крестьянах-тяглецах, ни о солдатах... Просили Денисова приписать следующее:
"У крестьян писцы и переписчики ворота числят двором, хотя одна изба на дворе, а народу сам-шест или сам-десят, а пишут двором. По здравому рассуждению надлежит крестьянские дворы считать не по воротам, не по дымам избным, но по владению землей и засеву хлеба. И если у крестьянина целый двор, да земли, где он может высеять на всякий год четыре четверти, а ярового осьмь четвертей, а сена накопит про себя двадцать копен - то его и облагать за целый двор, а с того крестьянина, который не может посеять и четверти ржи, не надлежит брать и ни одной доли двора..."
- Пиши, Андрей Дионисьевич! - кричали мужики. - Всякому крестьянину числить дворы по количеству земли, а не по воротам! Одних разоряют, других обогачивают... Не гоже так-то! Пиши!.. Объярмили мужика!
И многие голоса закричали: "Пиши! Пиши!"
Один парень вылез вперед, сбросил с головы шапку и топнул по ней ногой, замяв в грязь:
- В помещичьих поборах по земле же!.. Больше положенного оклады бы не тянули!.. Чем будем жить! Чем будем владеть? Чем будем платить? Нехотя бежим в леса!.. Кабала заела!
Отец Авраамий, "лесной патриарх", не примыкавший ни к одному толку, не считавший себя раскольником, - хоть и в рясе, а заодно с мужиками. Кричит, растрепав косы и размахивая руками: "Пиши!" Мало этого, оттолкнул парня без шапки и провозгласил:
- А наипаче монахам шелковые одежды носить неприлично, непристойно! А носят они рясы луданные, атласные и штофные! Чернец - мертвец, чернецу непрестанно подобает быть в молитве, а они... с купечеством, с инокинями пьют и блудят... Пиши! Правды требуй!
Андрей Денисов спокойно выждал, когда толпа поутихла, обвел всех взглядом и с ласковой улыбкой громко сказал:
- Царево цареви, богово богови... Не можно мешать догматический способ богопознания с делами городскими и сельскими. Что суду государеву надлежит...
Отец Авраамий крикнул в озлоблении:
- У нас нет божьих дел! Все их царь съел!
Опять начался шум. Поповцы и беспоповцы полезли чуть ли не в драку с мирянами. Наконец, "лесной патриарх" плюнул и сказал:
- Аввакума бы на вас! Анафемы!
И, фыркая, сверкая белками, ушел на деревню. А с ним ушли и многие другие из недовольных скитников и мирян.
Словно гора с плеч свалилась после их ухода. Заглавные буквы вывели на рукописи киноварью. Все уголки ее Денисов разрисовал кружевами поморского травного орнамента: зелеными листиками. Обсудив со старцами свои вопросы и письмо, он с достоинством вручил их диакону Александру. Вся братия облегченно вздохнула: "С одной стороны, новая оттяжка с ответами на архиерейские сто тридцать вопросов, с другой - пускай-ка попробует ответить антихрист на мудрое собрание вопросов, писанных Денисовым. А если не ответит, тогда и мы ничего ему не ответим" - так успокаивали себя старцы.
Александр подписал и вопросы и письмо с громадною охотой и с язвительностью в глазах.
Варсонофий в момент этого подписания выбежал на зеленый двор и давай бить в колокол. Волоса его растрепались, глаза в азарте расширились, и сам весь он выглядел уж очень усердным, даже в одном сапоге почему-то вылетел из избы. Ребятишки за ним побежали, притащили сапог. И теперь старец стоял: в одной руке - веревка от колокола, в другой - сапог.
Народ сбежался и понять не мог - что приключилось?
Только когда на волю из избы вышел диакон Александр в сопровождении старца Герасима и мудреца олонецкого, Варсонофий перестал звонить.
На Александре был длинный, до самых пят, желтый, порыжелый подрясник, затянутый кожаным поясом, с ременной лестовкой. Копна пышных волос с проседью расползлась по широким плечам.
Вытянувшись во весь свой высокий рост, он спросил:
- А с кем отправить, братцы, послание епископу? Рассудите.
Задумались скитожительствующие иноки, взялись степенно за бороды. Вопрос, действительно, немаловажный. Всякого ли соблазнит ехать теперь в Нижний к "антихристу" на потеху? Да и что там ни говори, а сию меморию* и вопросник никак понять нельзя иначе, как новую оттяжку керженской братии с ответами на архиерейские вопросы. Дурак, и тот уразумеет. Выходит, сызнова провинились. Кто повезет Питириму подобные препирательства старцев? Правда, хотя город Нижний и недалеко, всего шесть или семь десятков верст, а сидеть в земляной тюрьме охотников мало. Вот тут-то и подумаешь! А то еще пытать станет - душу выматывать. Вся власть в его руках, а с царем у него душевная переписка, и хоть умен своим умом Петр, а во всем уступает этому черноряснику. Все по его делает. Не раз проверено. Сам царь помогает кабале.
_______________
*аМаеамаоараиая, илиа параоамаеамаоараиая, - письмо, выписка с
изложением дела.
У раскольников везде свои люди, и в царских хоромах есть, и царь об этом не знает. И вот верные царедворцы передавали: прытко уважает царь нижегородского инквизитора и никаких жалоб ни от каких персон на него не принимает.
Каждый обо всем этом втайне сразу раскинул умом, а сказать - никто никому ничего не сказал. Вопрос диакона Александра прозрачен, как вода озера Светлояра, но никто не видит града Китежа на дне святого озера, так не предвиделось и ответов на диаконовский вопрос.
Толпа молчала.
Вдруг раздалось лязганье цепей. Вперед вышел схимник Иосиф с Линды-реки, паломничающий по керженским местам. Худенький старичок. Глаза маленькие, утонувшие в бровях. Цепь из железных колец оковывала ему руки, охватывала туловище и волочилась, как хвост, за ним по траве, звякая при каждом его движении.
- Александру самому предоставить! Соблюди, диакон, правду и венцом венчай - бог милостив, антихрист кремлевский не убодает! - громко потрясая сухой рукой, сказал Иосиф с Линды. - Не убодает!
- Александр!.. - загудели раскольники.
Один бойкий молодой скитник, по имени Демид, выскочил вперед и тонким голосом, нараспев, провозгласил:
- Отец Александр - усердный благочестия ревнитель, нелицемерный братский советник.
- Дорогие друзья, братия и сестры! - сказал Александр, откинув назад волосы резким движением головы и с сердцем потрясая в воздухе писаниями, приготовленными для Питирима, - соколы ясные и орлы поднебесные, низко кланяюсь я вам за уважение ваше ко мне, за доброту к моему смирению. Не страшусь никакой пагубы аз. Сквозь огонь, сквозь жары, сквозь камни, которые в Волге, сквозь горы каменистые должен за веру пройти старец. Аминь!
На том и кончили.
Везти керженского посланца в Нижний выискались дед Исайя и Демид. Оба с большой охотой. У Исайи был самый лучший струг. А Демид - лучший гребец и даром что мал, а силы недюжинной. Многих возили они согласно и благополучно.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Идем, идем, - увлекал за собой Авраамий приехавшего из Нижнего посадского кузнеца Фильку Рыхлого. Тот послушно подчинялся "лесному патриарху", не понимая, куда его волокут.