– Я не знаю. – Вероника, совсем запутавшись, не могла оторвать глаза от пола. – Если они узнают, что я это сделала…
– Вы же уезжаете, не так ли? – перебил ее Герлах. – Вы действительно думаете, что эти люди будут следовать за вами по всему свету, чтобы привлечь к ответственности?
– Я не знаю. Я должна была поклясться, что выдвину обвинения против Кученхайма. Если бы я этого не сделала, может быть, я бы … – Она вздрогнула и снова заплакала.
Герлах сел на стул рядом с ней.
– Отзовите иск. Я взываю к вашей совести, Вероника. Лукас невиновен.
Всхлипывая, молодая женщина кивнула, а в следующий миг резко подняла голову, услышав, как открылась входная дверь и чьи-то шаги приближались к гостиной.
– Хаффемайстер, это вы? Ох, слава богу. – На ее лице появилось огромное облегчение, когда в гостиную вошел муж. Это был мужчина среднего роста, лет пятидесяти, в светлом парике, его камзол, выдававший принадлежность к купеческой гильдии, с трудом сходился на довольно-таки выдающемся животе.
– Что здесь происходит? – рявкнул он на обоих гостей. – Мой слуга оторвал меня от важного заседания, сообщив мне, что два мошенника угрожают моей жене. Что вы здесь ищете?
Разгневанный Аверданк взревел на всю комнату.
– Не смейте называть нас мошенниками, господин Хаффемайстер. Я – бургомистр города Райнбах, а это – уважаемый член городского совета.
– Мы здесь затем, чтобы потребовать от вашей супруги отзыва обвинения против Лукаса Кученхайма. Вас это тоже в определенной мере касается. – Герлах рассматривал купца, пытаясь понять, что он за человек. Что-то в выражении лица мужчины утверждало его в своем предположении, что тот взял в жены беременную женщину не из злых побуждений. – Чтобы когда-нибудь не всплыли слухи о том, что ребенок, которого носит под сердцем ваша супруга, не от вас, а плод изнасилования, в котором она обвинила Кученхайма. Вы же понимаете, что иск признают недействительным, а вы будете выставлены на посмешище.
– Черт побери. – Хаффемайстер ответил на взгляд Герлаха руганью. – Я должен был сразу понять, что это дело мне еще не раз аукнется.
– Не аукнется, если вы велите Веронике забрать жалобу. – Герлах, довольный ходом событий, встал со стула и подошел ко все еще рассерженному купцу. – А после этого мы немедленно уйдем и вы нас никогда больше не увидите.
Глава 23
Погрузившись в размышления, Мадлен гладила рукой только что полученный отрез атласного шелка. Ей нравилось это чувство, возникавшее при соприкосновении кончиков пальцев с прохладной гладкой поверхностью шелковой ткани. Вряд ли было еще что-то, способное привести ее в бо`льший восторг, чем тот, который охватывал ее, когда она пробовала на ощупь новый шелк. И больше всего тогда, когда она уже точно знала, кому продать эту ткань. Однако великолепному светло-зеленому атласу не суждено было поднять ее настроение. Уже несколько недель девушку раздирали боль и отчаяние. Изо всех сил она старалась не показывать этого, однако понимала, что ей не удастся долго скрывать свои муки.
Зеленый шелк не предназначался для продажи. Это был подарок родителей. Мадлен собиралась заказать из него платье, в котором ей предстояло идти под венец. Портной Крухлер и его помощница уже сняли с нее все мерки и записали все ее представления и пожелания. Завтра Вильгельми должен будет отнести им в мастерскую шелк, подходящие нитки, тесьму, иглы и булавки.
Мать Мадлен была крайне возбуждена в преддверии свадебной церемонии и заразила своими радостными предвкушениями Янни и Марию. Все трое вместе не могли говорить ни о чем другом, кроме как о предстоящей свадьбе. Мадлен пыталась внести свою лепту в обсуждение цветов для букетов и меню праздничного стола, однако это давалось ей не слишком легко. А как еще могло быть, если она даже не знала, состоится ли свадьба. И, что еще хуже: если она не знала, хочет ли вообще, чтобы она состоялась. Невеста практически не выходила на улицу из страха встретить Лукаса, так как просто не знала, что ей делать.
Мадлен смотрела стеклянным взглядом вдаль, снова и снова поглаживая шелк. Она любила Петера фон Вердта и не сомневалась в этом. Только почему, она в тысячный раз задавалась этим вопросом, почему ей было мало этой любви? Почему у нее не получалось обуздать свои собственные мысли, все кружившие и кружившие вокруг Лукаса? Того самого Лукаса, который постоянно провоцировал ее и бросал ей вызов. И никогда – в этом она должна была согласиться с Петером – не сделал хоть что-то, чтобы убедить ее в том, что он ее достоин.
Вместе с тем – и здесь Мадлен также была вынуждена разделить мнение с Петером, – Лукас всегда стоял между ними. Она просто никогда не воспринимала этого всерьез, поскольку давно, очень давно была твердо убеждена: Петер фон Вердт и она созданы друг для друга. Сколько помнила себя Мадлен, их всегда связывала сильная любовь – как между братом и сестрой или лучшими друзьями. Но этого было недостаточно. Просто этого было мало. Она изо всех сил пыталась ответить на его страсть так, как следовало. Как следовало… эти слова эхом отозвались внутри нее.
– Если ты не остановишься, то протрешь дыру в шелке.
Голос отца мигом вырвал Мадлен из ее дум. Как будто обжегшись, она резко отдернула руку.
– Извините, отец, я не слышала, как вы вошли. Была где-то далеко в своих мыслях.
– Я это заметил. – Отец остановился перед ней, привычно тяжело опираясь на костыли, и внимательно изучал ее. – Тебя что-то гнетет, моя девочка?
– Нет! – Вздрогнув, она прикусила губу, потому что ответила слишком быстро и слишком громко. Ей стоило определенного труда собраться и даже продемонстрировать непринужденную улыбку. – Я просто как раз думала о свадьбе.
– Понятно.
– Осталось всего четыре недели, и к тому времени еще столько всего нужно сделать. Вот, например, мое платье. Мне уже сейчас так интересно, как оно будет выглядеть.
– Девочка моя, девочка. – Отец печально покачал головой. – Никогда не думал, что мне придется это говорить, но: не лги мне.
– Что? – Она испуганно уставилась на него.
– Ни одна невеста, которая с радостным нетерпением ждет своей свадьбы, не будет выглядеть так тоскливо.
– Нет, отец, нет, вы ошибаетесь. У меня все хорошо. Все в порядке, правда.
– Продолжаешь обманывать, дочка? – Его лицо стало строгим. – Как тебе не стыдно, Мадлен! Я слишком хорошо знаю тебя, чтобы верить в эти твои сказки. Ты борешься с чем-то, и мне больно видеть это. Ты не обязана, если не хочешь, мне рассказывать, о чем идет речь, но только не надо меня убеждать, что я ошибаюсь.
– Простите, отец. – Смутившись, она опустила голову.
– Полно. – Ее отец подошел ближе, прислонил один из костылей к столу и очень тепло обнял ее за плечи. – Могу ли я дать тебе совет?
Она нерешительно подняла голову.
– Какой совет? Вы же совсем не знаете, о чем идет речь.
– Ну да. В течение нескольких недель ты практически не выходишь за порог, разве что к воскресной службе или когда я тебя попрошу о чем-либо. Примерно в это же время я заметил, что Петер держится от тебя на расстоянии, что ему совсем не свойственно. И, чтобы мои наблюдения были совсем уже полными: Лукаса Кученхайма тоже не было здесь все это время, хотя ему причитаются деньги за организованную им сделку. – Он сухо засмеялся. – Не смотри на меня так изумленно, Мадлен. Вы, молодые люди, всегда думаете, что вы мастера притворяться, но достаточно одного взгляда на ваши лица, в особенности на темные круги под твоими глазами, моя девочка, и мне предельно ясно, что между вами тремя что-то произошло.
Мадлен снова смущенно опустила голову и стала рассматривать зелень шелка на столе.
– Мне жаль, отец. Мне так жаль! – Ее глаза начали гореть. Она не хотела плакать. Только не сейчас.
– О чем ты сожалеешь? – Он слегка сжал ее плечо.
В отчаянии она покачала головой и закрыла глаза, едва сдерживая слезы.
– Я не могу… не могу говорить об этом, отец. Все это просто ужасно.
– Ну тогда, если ты не хочешь сама признаться, мне придется угадывать. – Он отпустил ее плечо и развернул ее так, чтобы иметь возможность смотреть ей в глаза. – Ты еще помнишь, какой совет я дал тебе в тот вечер, когда Петер пришел просить твоей руки?
Воспоминания о том вечере были слишком болезненными, однако она заставила себя вспомнить и нерешительно кивнула.
– Я посоветовал тебе всегда следовать своему сердцу, а не только уму. Говоря так, я уже тогда боялся, как бы не случилось того, что, вероятно, сейчас таки произошло.
От испуга она судорожно сглотнула.
– Что вы хотите сказать этим, отец?
Тот мгновение помолчал. А потом сказал нечто, заставившее ее застыть:
– Мадлен, я знаю, что это ты тогда помогла Лукасу бежать из Базельской башни.
– Вы знаете?.. – Она с трудом пришла в себя. – Откуда?
– Я видел, как ты выскользнула из помещения таверны во время майского аукциона. А вернувшись, была необычно возбуждена, и когда затем объявили тревогу, мне осталось только сложить один плюс один. – Он многозначительно посмотрел на нее.
– О боже! – Мадлен закрыла лицо руками. – Вы никогда не говорили об этом.
– А что я должен был сказать? – Отец вздохнул. – Мадлен, я уже тогда знал, что ты и Лукас… что чувства между вами намного более сильные, чем просто дружба. Однако он тогда сбежал – я не хочу утверждать, что это не пошло ему на пользу, – и разбил твое сердце. Для меня это было поводом оставить все как есть. Если бы он никогда не вернулся, у тебя был бы шанс стать счастливой с Петером. Я очень ценю его, ты это наверняка знаешь. Я люблю его как собственного сына. – Он сделал паузу. – Может быть, это часть проблемы. Мы все видели вас как одно целое, практически, мы вас подтолкнули любить друг друга. Просто у Петера это работает намного лучше, чем у тебя.
– Но… Я люблю Петера, правда. – Мадлен сама слышала, насколько неубедительно прозвучал ее протест. По щекам девушки потекли слезы. – Я не хочу причинить ему боль.