по левому борту «Крейсера».
— Есть по левому борту! А… как же я?
— Будешь проводником Курковича. Ты видел все.
Реутов подтянул сумку с гранатами, висевшую на ремне, вскинул на плечо короткий карабин и исчез в кустарнике.
Цаллагов задумался. Сможет ли Реутов сориентироваться? По правилам Куркович должен получить задание лично от него, комбата, а не через ординарца. Но дорога каждая секунда, а сам он не смог оставить НП.
Опасения комбата были напрасны. Ваня пулей долетел до взвода младшего лейтенанта, точно передал приказ комбата, объяснил обстановку. Это была заманчивая перспектива — «повязать» ночных гостей. За пятеркой потянулись и другие. При выходе из траншеи взводный резко приказал: «Остальные— назад!»
Семь человек осторожно спускались к темнеющей полоске кустарника. Шли молча, укрываясь за бугорками и в лощинках.
— Вон там! Сейчас увидим, — прошептал Ваня.
Ветер, загнав темные мохнатые тучи в горные щели, утих. Высыпали звезды.
Бета с наблюдательного пункта видел неясные силуэты своих солдат. Лишь бы до времени не обнаружили их!.. Еще несколько минут, и фашисты, если это только они, набредут прямо на засаду. Движущиеся точки хорошо видны комбату, особенно когда взвиваются ракеты с переднего края противника. Черные точки исчезают в каменистой поляне и сворачивают влево, к скату высоты «Крейсер».
Цаллагов спустился в блиндаж, взял телефонную трубку.
— «Крейсер»! «Крейсер»! Говорит ноль пятый «Линкора». Слушай, Ибрагим: сейчас услышишь шум впереди. Там мои «лудильщики»… Понял? Не вмешивайтесь, но смотрите в оба. Понял, Ибрагим? Ясно? Салам!
Высота «Крейсер» притихла. Тяжелые орудия за Вознесенской реже стали посылать свои «гостинцы» на северный берег Терека. Значит, Ибрагим Курбатов объяснил и им: не мешать «лудильщикам» — так условно именовались разведчики 62-й морской бригады.
Цаллагов подозвал командира батареи ротных минометов, низенького пожилого старшину с темным, смуглым лицом.
— Налетов! Видишь поляну впереди? На карте — квадрат 37—9. Весь огонь — по ней. Сигнал — красная ракета.
Старшина козырнул и побежал по ходу сообщения.
«И зачем ему, минометчику, эти шпоры! — мысленно усмехнулся Бета. — Щеголь царя небесного!..»
Внезапно тишину разорвали глухие хлопки ручных гранат. В кустарнике на скате высоты трассирующие пули пронизали небо. Такое небо бывает только на юге: темно и звезды мерцают совсем низко. «Почему засада Курковича стреляет вверх? — подумал Цаллагов. — Наверно, хотят захватить немцев живьем? Молодцы!» Снова рвутся гранаты, светящиеся точки немецких пуль бьются в крутой откос горы.
Бета разбудил спящего в блиндаже Тахохова.
— Вставай, Габати, быстро. Ползи к боевому охранению. Тебе тут каждый кустик знаком: не запутаешься!
— Ой, командир… Такой сон перебил… Будто бы ехал на Юлтузке за авансом по трудодням…
Выслушав приказ, Габати пополз замаскированной тропой к боевому охранению. Он не раз уже бывал там, в этой поросшей мхом ямке, где притаился секрет — трое солдат.
Цаллагов крутнул ручку индукаторного аппарата, вызвал старшину Налетова:
— Огонь по поляне отставить!
«Ну, кажется, теперь все в порядке, — подумал он. — А то будут зря палить в белый свет, как в копеечку… Металл только переводить…»
Комбат сидел в тесном блиндаже и при тусклом свете рассматривал карту. Он знал: теперь уже не к чему наблюдать— засада Курковича сделала свое дело, хотя результаты его пока неизвестны. Молчаливая тройка секрета вышла из ямы и лежит, ожидая немцев. Как-нибудь повлиять на ход дела комбат уже не мог, теперь все зависит от смекалки и решимости бойцов. Но почему не вернулся Габати? Куда он пропал? Это больше всего тревожило комбата.
В блиндаж влетел младший лейтенант Куркович. На бледном, небритом лице — растерянность, огорчение.
— Ничего не удалось… Засада сорвалась! — доложил он.
— Потери?
— Матрос Реутов ранен в руку. Меня зацепило… так… пустяки… У противника двое раненых, а может быть, убитых: немцы унесли их с собой. Мы взяли легкий пулемет и два автомата, а «языка» добыть не удалось. У них была овчарка… Ветер с нашей стороны… Упустили момент внезапности по вине…
— По чьей вине?
— По вине овчарки…
Цаллагов видел, как переживает неудачу этот совсем еще юный офицер.
— Ладно, не переживай… Высылай сержанта с тремя бойцами в сторону охранения. Там мало их. А сам — на пункт сбора раненых. И немедленно!
Невдалеке от того места, где сидели матросы боевого охранения, началась стрельба. А еще через несколько минут внизу послышалась какая-то разноголосая тарабарщина — смех, выкрики…
В полный рост шли бойцы прямо к наблюдательному пункту.
Габати подталкивал кого-то в спину. По густой строчке оловянных пуговиц, сверкнувшей при лунном свете, комбат понял, что это пленный.
— Можешь, командир, говорить с этим сукиным сыном!.. С испугу, видать, залопотал по-русски, — сказал Габати, с трудом дыша.
Моряк с сержантскими нашивками доложил Цаллагову о захвате пленного и попросил разрешения вернуться с товарищами в секрет боевого охранения.
Габати подтолкнул немца:
— Эй, фриц, говори, все говори командиру!
Испуганно хлопая глазами и сопя носом, пленный стоял и молчал.
— Кто его так? — Цаллагов показал на разбитый нос пленного и строго посмотрел на Габати.
— Так… случайно все… Говорю ему: не вырывайся, больно могу сделать… Одно слово: фриц!.. Потом сам «капут» кричит…
…Утром капитан-лейтенант писал донесение начальнику штаба бригады о событиях этой ночи.
«…Вражеская разведка полностью уничтожена. Второго пленного, лейтенанта Вальде, захватил командир взвода Куркович и его связной матрос Иваненко, они преследовали гитлеровского офицера до окраины хутора Гвардейского ю. в. ст. Галюгаевской.
Предварительный допрос ничего не дал из-за отсутствия русско-немецкого разговорника, который нам крайне необходим…»
Перед мысленным взором Цаллагова стояли два нарушителя воинской дисциплины: не выполнивший приказания идти в санпункт младший лейтенант Олесь Куркович и застрявший в группе боевого охранения рядовой Габати Тахохов. Теперь того и другого приходилось еще благодарить.
— А знаешь, Габати, какой у нас порядок? Скажем, попадает в гвардейскую бригаду солдат из нового пополнения и думает, что он уже гвардеец. Нет, браток, шалишь. Гвардейское звание присваивается ему специальным приказом командира. Солдат может даже получить медаль и боевой орден может получить, а гвардейцем еще не быть.
— Понял, понял, командир! Только не мог я оставить одних этих молодых ребят. Тут такое дело, Бета. Ты, конечно, мой командир, и я тебя уважаю. Но знай, что я вроде бы твой родной дядя. Ведь ардонские Адырхаевы кто? Мои племянники. А ты их племянник…
— Ладно, Тахохов. Во всем этом разберемся после войны… А вот связным ты больше не будешь.
— Хочешь опять в обоз меня послать, Бета? — уныло спросил Габати.
— Нет, Габати, будешь моим ординарцем. Правда, служба эта бесперспективная…
Габати рассмеялся.
— Это мне по душе, товарищ капитан-лейтенант. За чипами я не гонюсь. Зато могу вместе с тобой войском командовать. Правду ведь говорю?
— Почти, Габати. Хотя все же «войском» будет генерал командовать, а батальоном — пока я. — И он углубился в донесение.
Габати потер руки и опустил голову, задумался. Наверное, сказал что не так. В царской армии попробовал бы кто из рядовых или унтеров обратиться к офицеру на «ты»! Слава богу, что теперь красные офицеры — свои, простые люди. И их не грех по-отцовски назвать просто по имени, как сына. Так ближе к сердцу, роднее. Но сейчас Габати признался, что «переборщил». Не надо было говорить, что «могу вместе с тобой командовать войском». Солдат есть солдат, а офицер — это офицер!..
Генерал-майор Рослый — новый командир 11-го гвардейского корпуса — был доволен: пленный дал очень ценные сведения. Молодцы гвардейцы! Ни Цаллагову, ни Курковичу в ту ночь никто не ставил задачу поймать и доставить «языка». Они это сделали по собственной инициативе. Да и не одного, а двух «языков» — офицера и рядового — доставили в штаб. Этот лейтенант, Валь-де, оказался прямо-таки неожиданной находкой.
Перед отправкой на левый берег в разведку полковник Клаус даже в мыслях не мог допустить, что такой разведчик, как Вальде, может очутиться в плену. Клаус ждал от лейтенанта совершенно точных и самых последних сведений о нашей обороне па Терском хребте и требовал непременно захватить живого сапера. Полковник знал цену саперам. Именно они укрепляют ночью оборону, и их легче схватить. Это во-первых. Во-вторых, пленный сапер хорошо знает все, что нужно Клаусу. Если бы удалось добыть необходимые сведения, то успех операции ударной группы «Блиц» в направлении Вознесенская— Чеченская балка можно считать обеспеченным.
Особенно важно было узнать полковнику Клаусу, что ждет его дивизию на высоте, господствующей на правом фланге советских войск.
Командир корпуса Рослый еще раз сверил разведывательные данные с показаниями Вальде. Все сходилось. Лейтенант даже пополнил сведения нашей разведки. В десантной группе «Блиц» — два усиленных пехотных полка. 7 сентября на рассвете десантная группа с тридцатью танками должна была переправиться на южный берег Терека. Ближайшая задача — захватить Везнесенскую, расположенную на южном склоне Терского хребта. Эта операция была продумана довольно основательно: колонна легких танков, по мысли противника, обойдет господствующую высоту «Крейсер» с востока и отрежет все коммуникации. Захват ключевого рубежа — сигнал для ввода в действие главных сил «Блица». Вслед за ними пойдет и резервная группа. С ними — до пятидесяти танков 3-й танковой дивизии и два дивизиона самоходных орудий. По расчетам Клауса, вполне солидный кулак, от удара которого оборона хребта рухнет. Бронетранспортеры 2-го мотополка с пехотой должны были ворваться в Вознесенскую, раздавить там советские батареи тяжелой артиллерии, которая беспокоит их на переправах и в степи, захватить штабы наших частей… А там уже ровная дорога через Чеченскую балку к Грозному. Все логично! Все рассчитано, все учтено…