Он принял это решение на берегу Иллиса, слушая Сократа[4]. В тот день он повстречал Сократа на Агоре. Сократ, как всегда, был не один — его окружали друзья, ученики и просто зеваки, которым интересно было послушать, о чём разглагольствует философ. Сократ не назначал встреч заранее, но все знали, что его можно найти там, где всего многолюднее, — на центральной площади Афин, на Агоре, в портике[5] близ торговых рядов. Под навесом портика в дождливую погоду сухо, в жаркую — прохладно. К тому же здесь без труда можно найти, чем полакомиться и подкрепиться, — и вино, и фрукты, и сыр, и лепёшки. Все есть на базаре, куда едва ли не ежедневно крестьяне из окрестных деревень привозят на продажу свои продукты. Здесь есть также на что поглазеть, особенно в лавках гончаров, ремесленников и ювелиров, расположенных в стоях, портиках.
В то утро вокруг Сократа собралась целая толпа. Но причиной такого стечения любопытных был не сам Сократ, а оказавшиеся рядом с ним Алкивиад и Перикл-младший, доводившиеся друг другу братьями: Алкивиад — племянник великого Перикла, а Перикл-младший — сын Перикла от Аспасии[6].
Алкивиад и Перикл-младший почти ровесники, обоим около сорока — Алкивиаду чуть больше, Периклу-младшему чуть меньше. Сократ стал учителем Алкивиада ещё при жизни Перикла, а о Перикле-младшем заботился после смерти Перикла как о своём сыне, исполняя последнюю волю его отца, умершего во время чумы на третьем году Пелопоннесской войны[7], которая не закончилась и по сей день. С Алкивиадом Сократа связывало также и то, что они участвовали в двух битвах — при Потидее и при Делии. При Потидее Сократ спас Алкивиада, вынеся его, раненного, из боя, в битве при Делии Алкивиад спас от верной гибели Сократа. Но в глазах любопытных Алкивиад был интересен, разумеется, не этим. И не тем, что считался известным гулякой, дебоширом и покорителем женских сердец. На его лице, как и на лице Перикла-младшего, был неугасимый отблеск славы великого Перикла, о чьём правлении афиняне вот уже двадцать с лишним лет вспоминают как о золотом веке. Ораторы на Пниксе теперь так и говорят: «золотой век Перикла».
Афиняне не видели Алкивиада семь лет, с той поры, как он во главе огромного войска был отправлен в Сицилийскую экспедицию[8]. В Сицилии он мало чего достиг, хотя его поход обещал быть победоносным, и всё из-за жалких сикофантов-метеков[9], наёмных доносчиков, которые обвинили Алкивиада и некоторых его друзей в разрушении герм[10], каменных изображений бога Гермеса, которые стоят у ворот каждого богатого афинского дома, у выходов из города, на перекрёстках дорог, улиц, на площадях, у школ и палестр[11], потому что Гермес — бог счастья, покровитель странников, купцов, школьников и гимнастов. Алкивиад едва достиг Сицилии, как за ним из Афин была послана быстроходная триера «Саламиния», чтобы вернуть его и предать суду. К тому времени враги Алкивиада собрали свидетельства его участия не только в разрушении герм, но и в домашних мистериях, кощунственно повторяющих те, что справляются в Элевсине в честь Деметры и Персефоны. Обвинение было таким тяжким, что, будь оно доказано в суде, Алкивиада непременно приговорили бы к смертной казни. Такому исходу дела обрадовались бы и его враги, рвущиеся к власти, и многие афиняне, опасавшиеся, что Алкивиад готовит тиранический переворот, о чём повсюду твердили демагоги[12].
«Саламиния» вернулась в Пирей без Алкивиада — он тайно высадился на берег в италийских Фуриях и на грузовом корабле переправился в Пелопоннес. Афины осудили его заочно, а он в отместку неразумным соотечественникам стал служить спартанцам и даже помог им захватить Декелею, что в ста стадиях[13] от Афин. Именно из Декелей спартанцы то и дело предпринимают набеги на землю Аттики. Правда, после неудачного сражения при Милете, которое присоветовал спартанцам Алкивиад, они решили было убить его, но, как и афиняне, не успели, потому что он убежал к персидскому сатрапу[14] Тиссаферну и стал вредить спартанцам. После падения олигархии Четырёхсот афиняне простили Алкивиада, и он в благодарность за это четыре года успешно бил спартанцев на море, а в минувшем году с триумфом вернулся в родной город. Афиняне тотчас же избрали его стратегом[15] с неограниченными полномочиями и доверили ему подготовку флота к решительной схватке со спартанцами.
Итак, Алкивиад — снова славный сын Афин, стратег, герой. Как не поглазеть на него, если он вдруг появился на площади, да не один, а с Периклом-младшим. Повсюду твердят, что последний тоже скоро станет стратегом и продолжит славное дело своего великого отца. Быть может, вместе с Алкивиадом, если Афина Промахос, Афина Воительница станет покровительствовать им, как она покровительствовала Диомеду, Одиссею и Гераклу.
Были тут и другие друзья Сократа: старик Критон с сыном Критобулом, философы Антисфен[16] и Аристипп, поэт Агафон, юный Аполлодор, неразлучные фиванцы Симмий и Кебет и даже дядюшка Платона Критий. Критий хоть и познакомил Платона с Сократом, но сам с некоторых пор встречался с ним редко. Всё больше времени он проводил в гетериях, где вместе со своими друзьями из бывшей коллегии Четырёхсот вёл нескончаемые политические дебаты. Да и сегодня он оказался в стое, пожалуй, не из-за Сократа, а из-за Алкивиада и Перикла-сына, с которыми, судя по сосредоточенному виду и невольным жестам, пытался о чём-то поговорить. Но Алкивиад и Перикл-младший беседовали с Сократом, а этот, кажется, задался сегодня целью всех веселить.
Толпа вокруг Сократа и его друзей всё увеличивалась и сдвигалась плотнее. Платону едва удалось протиснуться в центр кольца, хотя он был почти на голову выше всех, широк в плечах и так силён, что не многие из афинян могли бы посостязаться с ним в силе. Недаром же тренер Аристон нарёк его Платоном, Широким. После победы на Истмийских играх[17] это прозвище так прилипло к юноше, что с той поры никто не зовёт его Аристоклом, славным именем, доставшимся от деда.
С той самой поры, как Платон появился среди учеников Сократа, Антисфен невзлюбил его, скорее всего из-за собственного низкого происхождения, поскольку был сыном бедного, хоть и свободного афинянина и фракийской рабыни и жил в постоянной нужде. Правда, двадцать лет назад он показал себя смелым воином в битве при Танагре. Теперь об этом мало кто помнил, разве что Сократ, который недавно заметил: будь у Антисфена оба родителя афинянами, он никогда бы не проявил себя таким храбрецом. Сократ, как и Антисфен, презирал афинян, кичащихся своим благородным происхождением. Антисфен плохо ел, бедно одевался. Его короткий плащ, трибон[18], был изрядно потёрт. Подобно Сократу, он ходил босиком. А ходить приходилось много. Почти каждый день Антисфен проделывал путь в сорок стадиев от Пирея до Афин, чтобы встретиться с Сократом, а затем обратно. Он был много моложе Сократа, но выглядел почти ровесником: бедная жизнь быстро изнашивает людей. Хотя Сократ, пожалуй, исключение: он и бодр, и силён, и полон внутренней энергии в свои шестьдесят лет.
Протиснувшись сквозь толпу, Платон оказался ближе к Антисфену, чем к Сократу.
— Хайре! — Платон поздоровался первым. — Здесь можно задохнуться.
Было на самом деле душно в центре толпы, да и погода стояла жаркая — солнце нещадно палило с самого утра. Но Антисфен — так ему хотелось — истолковал слова Платона по-своему.
— Ни ко мне, ни к Сократу ты никогда не подходил ближе чем на десять шагов — тебя удручает наш запах. А теперь даже задыхаешься? — зло засмеялся он. — Носом крутишь?
В том, что сказал Антисфен, не было и доли правды. В первые дни знакомства с Сократом Платон действительно держался поодаль, но не из брезгливости, а чтобы не выставляться, не привлекать к своей персоне внимания, чтоб не показаться, наконец, невежей и наглецом: у Сократа было много других учеников и друзей, достойных находиться рядом с ним. Впрочем, если быть честным до конца, то Платона смущало ещё одно обстоятельство. Что скажут друзья-аристократы, увидев его в кругу базарной публики, среди «оборванцев» — крестьян, ремесленников и просто афинян, которые подобно Сократу и Антисфену не могли похвастаться ни богатством, ни знатным происхождением?
Платон ничего не ответил Антисфену, отвернулся от него и увидел Аполлодора, который поприветствовал его улыбкой. Красавец Аполлодор, любивший щеголять в дорогих цветных плащах и кожаной обуви с блестящими бронзовыми застёжками, был ровесником Платона, знатного, как и он, происхождения. От этого щёголя всегда пахло ароматными маслами, как от женщины, у него было нежное лицо, вьющиеся светлые волосы и голубые глаза. Многие любовались им и называли юным Аполлоном, к чему склоняло и созвучное имя — Аполлодор. Он пришёл к Сократу раньше Платона, что ставил себе в заслугу, и при случае без хвастовства об этом напоминал. Он присвоил себе преимущественное право толковать высказывания и мысли Сократа. Это слегка коробило Платона — он не любил зазнаек — и вынуждало держаться с Аполлодором настороже, дабы не ввязываться в ненужные споры о том, кто вернее и тоньше понимает учителя. К тому же Платон не раз уже убеждался, что Аполлодор толкует Сократа если и не совсем поверхностно, то и не глубоко. Красавчику Аполлодору просто льстила роль первого, после Сократа разумеется, мудреца. Впрочем, особой беды в том Платон не видел: он и сам был молод и тоже порой не мог устоять от искушения блеснуть своими познаниями в философии, почерпнутыми не только от Сократа. Платон, по совету всё того же дяди Крития, занимался философией и до знакомства с Сократом. Софист