— Это верно, — хрипло прокаркал их старший, немолодой, лысый и грузный, что называется, поперек себя шире мечник с позеленевшим медным знаком декана имперских легионеров Эуденоскаррианда на левом обшлаге кожанки. — Тутошняя деревенщина к дамам в постель прямо в сапогах, даже к мохнатеньким…
Все опять заржали, включая приятелей молча сносившего брань вояк караванщика.
А чего бы не сносить, у них из оружия короткие дубины да ножи, а головорезы у почтенного Пито, второго купца, отборные, с хорошими секирами и мечами за спиной.
— А ты-то чего, сопляк, над кем смеешься? — рявкнул объект насмешек на одного из них, того, что помоложе, срывая зло.
— Н-над т-тобой, Цвин, над тобой! — пьяно пуская пузыри, ответил возчик.
— Ага, так, значит? Ах ты, звездодырец, не доделанный своим папашей! Небось осла позвали работу заканчивать! Да за… за два «орла» я бы тебя сжевал вместе с твоими рваными сапогами!
Его противник вскочил и злорадно кинул на стол серебрушку.
— На тебе десять, и начинай!
— Ах ты, вошь подкованная…
— Ну-ка, шабаш, гостюшки! — От громового рыка у Анатолия слегка зазвенело в ушах, а прикорнувшая Кири вскочила, озираясь, хлопая глазами и инстинктивно проверяя лук.
На пороге кухни стоял хозяин — крупный, мясистый, в грязном, донельзя засаленном кожаном жилете поверх грязной длиннополой рубахи и заросший косматой бородой, в которой застряли засохшая каша и солома. Он опирался на здоровеннейшую дубину самшитового комля, с которой на памяти Толи не расставался. Дубина мало чем уступала железному шестоперу и поневоле внушала уважение к себе и к хозяину, который иногда в задумчивости вертел ее в лапище, как тросточку.
Шум и гам притих, но скоро вновь наполнил зал.
В усталой тоске Смагин посмотрел вверх, туда, где в свете очага и факелов виднелся потолок.
Массивные плиты были испещрены барельефами, и, вглядываясь в переплетения непонятных тварей и неведомых деревьев, Анатолий подумал о древних неведомых людях, которые создали эти изображения в незапамятные века. Наверняка они и не гадали, что потом их труды украсят грязный притон.
И поневоле начал вспоминать, как тут оказался.
После гибели родного селения Кири и встречи с непонятными колдунами они опрометчиво углубились в хитросплетение долин и ущелий гор Летящего Льва, полагаясь на навыки Кири и нарисованную Смагиным по памяти карту (он был готов благословить начальство сил самообороны, заставлявшее их учить карты маршрутов наизусть и даже самим их составлять). Но и то и другое помогло немного, ибо забрели они в места, которые даже в здешних диких краях считались особо дикими и недобрыми. В ту часть горной страны, где хребет Летящего Льва мало-помалу переходил в Восточный Эльгай. Одно хорошо, почти не пришлось встречаться с людьми, потому как люди могут быть опаснее любых хищников и даже нечисти. Но вот все остальное…
Прежде всего дорога очень сильно удлинилась по сравнению с их планами — северные области восточного кряжа были куда непроходимее, чем почти обжитые родные края Кири. Приходилось или подниматься на крутые склоны, выбиваясь из сил, или идти, выбирая дорогу через ущелья и скальные проходы, а потом возвращаться обратно, если дорога кончалась тупиком или пропастью. Но мало этого, они сполна поняли, что означает избитая фраза «недоброе место».
Временами им попадался изуродованный, словно истерзанный неведомой силой лес, перекрученные свилеватые стволы, а среди них пятна голой каменистой земли, где скудную почву покрывали лишь корки лишайника. В таких местах высовывавшиеся из земли валуны казались закопанными в незапамятные времена черепами великанов. И почему-то чудилось, что чей-то недобрый и упорный взор все время сверлит затылок…
Были и другие странности. Например, в одном месте они напоролись на заросли малины, свежей и спелой, хотя и не сезон, при этом ягоды выглядели гигантскими, крупнее не только той мелочи, что изредка росла в горах вокруг Октябрьска, но даже земной. Раза в три, если не в четыре!
Некоторое время они, подобно медвежьему семейству, паслись в малиннике, а потом еще нашли дикую сливу, тоже на диво просто великанских размеров. Ствол ее увивал дикий виноград, тоже солидный.
Толя даже подумал взять с собой семян чудо-растения, но вдруг кое-что вспомнил. А именно, что растения хорошо растут от радиации… И еще на ум пришла одна легенда, рассказанная подругой про эти места. Насчет того, что когда-то тут обитал сам Шеонакаллу, во времена, когда был изгнан из старого Сарнагарасахала богами света и жил в облике великана в зеленой чешуе. В злобе он бродил по горам, и, само собой, если замечал человека или целое селение, тут же всех убивал и съедал. А еще, гуляя меж вершин, он иногда от раздражения плевался. И там, куда упала его слюна, до сих пор можно, устроившись на ночлег цветущим здоровяком, наутро проснуться дряхлой развалиной, обреченной на мучительные болезни и скорую смерть.
— Пошли отсюда, Кири! — распорядился он.
— Чиво идти? — улыбнулась девушка обмазанной багряным соком мордашкой. — Ай, вкусна!
— Я сказал — уходить! — рявкнул Анатолий, потеряв над собой контроль, и девушка, ойкнув, принялась торопливо собираться: все же она была жительницей сурового патриархального мира, и слово мужчины являлось законом.
Странные приключения и находки на этом не кончились. Как-то они набрели на приличных размеров пустошь, заросшую чахлым вереском. И там на их пути попалось заброшенное капище за гнилым, поваленным зимними ветрами частоколом, в центре которого стоял каменный древний идол. Грубо вытесанный лик отдаленно напоминал человеческое лицо. Но при этом он излучал такую злобу, что Толя невольно отступил на шаг. Несмотря на то что время было к ночи, Смагин предпочел устроиться на ночлег не раньше, чем они отошли километра на два от жуткого места, тем более ему показалось, что когда уходили, в обсидиановых глазах идола полыхнуло пламя.
Потом они едва не утонули, когда на горы обрушился ливень, превратив ущелье в бурную реку.
Они ринулись к крутым скалам, по которым пенистыми лентами неслись потоки воды вперемешку с глиной. Подобно горным козам вскарабкались на скалы, пока вода разъяренно бушевала у подножия. В поисках укрытия от ливня они высмотрели пещеру, но остановились у входа. Ибо из темного провала несло гнилью и падалью и еще чем-то острым и мускусным, но не похожим на обычную вонь хищников. Нити грязной паутины, вперемешку с серым мхом, в изобилии скопились на стенах. Мелкие твари, напоминавшие крупных сколопендр, неспешно переползали по стенам. Шерсть и старые кости были разбросаны повсюду. Да еще кроме вони в затхлом воздухе ощущалось что-то нечто скверное — отражение мучений, которые претерпевали жертвы того, кто тут жил…
Дождь они пересидели поодаль, под узким скальным козырьком.
Что за хищник мог занимать эту жуткую берлогу, Кири не сказала, а может, и не знала, расспрашивать не тянуло. Но плотоядные твари тут были — несколько раз ночью они слышали яростный рев и визг жертв. А однажды до них донеслись громовое рычание и людские крики, сменившиеся на вопли боли и отчаяния. Кто-то полакомился человечиной. Впрочем, хищники четвероногие вызывали не такой страх, как возможная встреча с собратьями по роду людскому.
Как-то, проблуждав несколько дней среди ущелий, они вышли в долину. Там имелась быстрая глубокая речка, которая текла между северной границей долины и хребтом. Русло резко сужалось, и проход был не шире десяти метров. На одном его берегу высилась скала, другой имел вид отлогой песчаной отмели.
На берегу залива, в полумиле от их стоянки, обнаружились строения и загоны небольшого хутора. Это была маленькая усадьба: дом, один-два ветхих сарая, обнесенный забором кораль и купальня для овец.
Не будь они такими голодными и уставшими, может, и не стали бы искать тут приюта.
Около дома на ощипанной лошадьми лужайке были свалены в кучу вместе с разбитой утварью кости и гниющие полуобглоданные скелеты. Когда молодые люди приблизились, два кондора оторвались от падали, взмахнув огромными крыльями, поднялись к горным вершинам и улетели прочь. И вот тут Анатолию стало по-настоящему страшно, ибо вместе с овечьими остовами они увидели два свежих человеческих скелета с лохмотьями сухожилий и мяса на обгрызенных костях.
Первая мысль была про то, что налет на хутор устроила банда каких-то людоедов.
Но Кири, надо сказать, державшаяся молодцом, «успокоила».
— Гляди. — Она указала на разлапистый след странной конечности с отпечатками длинных когтей. — Это мой дед показывал такой след, его дурбар зовут. Нетварь такая, ее на врага можно пускать.
В кустах у ограды они наткнулись на труп человека — голого, почти двухметрового роста, крепкая шея была почти полностью перегрызена чьими-то длинными клыками…
В дом они так и не вошли.
Наконец повезло. Они все-таки отыскали Толбейскую долину. Тут местность была «попристойнее»: большие леса, пустоши, возделанные поля. Кое-где деревушки, притаившиеся в ложбинах. Здесь и встретили караван почтенного Гимгуна, шедший в Южные Танства. За связку шкурок и за мумие — добычу Кири, тот согласился взять их с собой. Смагин уже подсчитывал, как быстро они доберутся до Октябрьска, но путь их закончился на этом постоялом дворе и когда продолжится — неизвестно.
Потянулись дни ожидания, отравленные осознанием того, что от тебя ничего не зависит. Непонятно даже было, что сделает караванщик: то ли будет ждать, пока треклятая снежная пробка растает, то ли пойдет назад. Оставалось лишь сидеть тут, есть тошнотворный суп и пережаренное жаркое с несоленой кашей.
Еще тут был Замок — стоявшие примерно в полукилометре от «Очага и похлебки» руины. Именно так, с большой буквы, Замок. Потому что никакого другого замка тут не было, и легенды не говорили ничего про то, чтобы он назывался когда-то иначе.
Замок был огромен и очень стар. Никто не знал, кто и когда его построил. Но старожилы говорили, что он стоял тут, когда прадеды их прадедов уже жили здесь. Его башни возвышались над самыми высокими многовековыми соснами, росшими возле крепостных стен. Наполовину рухнувшие стены внутренних зданий обнажали множество комнат и ведущих в никуда винтовых лестниц.