Стихотворения
Поэт, литературовед. Родился в Москве в 1939 г… Автор шести книг о Пушкине и поэзии Серебряного века, а также трех книг стихов: «Общий вагон» (М.: Современник, 1987), Стихи разных лет (С-ПБг.: Сфера, 1994), «Лепта» (С-ПБг.: Супер-издательство, 2016). В 2017 – 2019 годах стихи публиковались в журналах «Человек на земле», «Интерпоэзия», «Плавучий мост», «Новый свет», «Гостиная», «Этажи», «Дети Ра», «Эмигранская лира», Литературная газета, НГ- EXLIBRIS. Лауреат премии «Бежин луг» Союза российских писателей 2019. Составитель посмертных книг Василия Аксенова по материалам его американского архива. Старший научный сотрудник ИМЛИ РАН. Живет в Москве.
«Тот «блажен, кто смолоду был молод»…»
Тот «блажен, кто смолоду был молод»,
классика словами говоря,
перед нами был нерусский город,
шифер крыш и звёзды января…
Вспышка зажигалки, сигарета,
скомканный волненьем разговор —
ты совсем с другого факультета,
у тебя неотразимый взор.
Пусть потом раздоры и проклятья,
и развод в финале через суд,
помню это первое объятье,
корпус общежитья, институт.
Зря ты губы прячешь в полушалок,
ведь рука твоя в моей руке…
Звёзды – это вспышки зажигалок,
что в небесной светятся реке.
«Грачи прилетели, слыхали…»
Грачи прилетели, слыхали?
Египетский кончился плен,
и скоро очистятся дали —
земля заждалась перемен!
Осталось немного, немного,
ускорился времени бег —
зернистый и грязный от смога
в агонии корчится снег.
«Птичий посвист, птичьи трели…»
Птичий посвист, птичьи трели,
травок всходы первые —
предпасхальная неделя,
воскресенье вербное.
Солнце светит сквозь березки,
лампою без цоколя,
осыпаются сережки
красненькие с тополя.
В кружке пиво разливное
молодецки пенится…
Голубое-голубое
небо.
Аж не верится…
«Шёл домой, мне навстречу сквозь города гул…»
Шёл домой, мне навстречу сквозь города гул
местный житель, собачка с ним рядом —
я в глаза проходящей собаке взглянул,
и она мне ответила взглядом.
Столько было приятья во взгляде у ней,
столько грации вместе с респектом…
Человеки, владельцы домашних зверей,
не кичитесь своим интеллектом!
««Весна, и все опять впервые»…»
«Весна, и все опять впервые»,
и все неведомо пока,
опять как бабы снеговые
плывут над лесом облака.
Сосед наш сруб проконопатил,
кроты буравят суходол,
опять вблизи участка дятел
долбит, долбит еловый ствол.
Стучит, как молот по стамеске…
Замри и оглядись кругом:
опять в весеннем перелеске
стоят березки нагишом.
«Откуда в этих буднях столько света…»
Откуда в этих буднях столько света,
что золотятся листья на лету?
И тают дни, как тлеет сигарета
при вдохе у курильщика во рту.
А утром солнце в дымке конопато,
но жарит так, что плавиться смоле!
И радость дня – курчавятся опята
на рухнувшем березовом стволе.
Мой день таким наполнен интересом!
Но чуток слух, как палец на курке…
А облака опять плывут над лесом,
как льдины по разлившейся реке.
«Не помню день, не помню год…»
Не помню день, не помню год:
весна, людское оживленье —
там, где подземный переход,
я жду, как ждут Богоявленья —
напрасно, не придет она!
Но я надеюсь, верю слепо,
и вот стою на Ногина,
гляжу в безоблачное небо…
Чистопрудный бульвар
Как входил на бульвар Чистопрудный
с Грибоедовым возле метро,
суматошный, и шумный, и людный,
до сих пор вспоминаю тепло.
Может быть, и сегодня «не вечер»,
но уже не пойду вдоль пруда,
где с любезной собачницей встречи,
каждый день назначались тогда.
Меж бульваром и стенами заданий
пробирался сквозь пробки трамвай,
по утрам от собачьих собраний,
нёсся в город восторженный лай.
Здесь и в нарды, и в шашки играли,
летом пьяные лезли в фонтан —
их оттуда менты доставали —
вот такой здесь бывал балаган.
Не какие-то там пустолайки —
с лабрадором играл лабрадор,
видя, как их хозяин с хозяйкой
задушевный ведут разговор…
Жара, ворвавшись на бульвар,
не пощадила Грибоедова —
идет от памятника жар,
а в серый день сюда приеду ли?
По лбу течёт и по щекам,
и уж не спрячешься под липами,
прохожих говор, птичий гам —
с виденьями полузабытыми.
Дорожка вновь к пруду ведет —
на полпути фонтан заплаканный —
здесь мы с тобой из года в год
гуляли с рослыми собаками.
Ну, а зимою на пруду
ледком затягивались проруби…
Зачем сейчас к нему иду,
и из-под ног взлетают голуби?
Та жизнь теперь так далека,
а, может, ничего и не было?..
Целуются два голубка
на голове у Грибоедова.
Брента
Отхлебнув мартини бьянко,
различаю плеск вовне…
Может быть, венецианка
улыбнется завтра мне?
А пока что ночь в отеле —
слышу, лампу погасив,
как струится Брента к цели,
чтобы влить себя в залив.
Пушкин пел когда-то Бренту…
Погружая в дрёмы бред,
память крутит киноленту
пролетевших дней и лет.
Лента старая, в обрывах,
иногда не ясен фон…
В плеске волн и переливах
Брента в мой впадает сон.
«Когда безмерно надоели…»
Когда безмерно надоели
струй дождевых в окне штрихи,
и в бочку, как весной капели,
вода стекает со стрехи,
и всё не в рифму, всё некстати —
как шахматист сказал бы, пат! —
и целый день сидишь в халате —
в щетине щёки и космат,
уже ничьи не в радость лица,
ни серость пасмурная дня,
и на террасе к половице
прилипла клена пятерня.
«С погодой уж не светит в августе…»
С погодой уж не светит в августе,
и лето можно взять в кавычки,
и осень подступает, крадучись,
как рыжий кот к беспечной птичке.
И лип слегка размыты контуры,
когда, идя к своей тойоте,
вдруг замечаешь листья жёлтые
под щётками и на капоте.
И у бордюра их немерено,
и замирает ретивое,
хотя вокруг еще всё зелено,
а небо ясное такое…
«О Фонтенбло! Красивый звук —…»
И. Б.
О Фонтенбло! Красивый звук —
он ведь и вам встречался где-то…
Предчувствуя кончину лета,
по потолку ползет паук,
с веранды вид подобен раю:
сентябрь – и сухо и тепло…
Причем тут, спросят, Фонтенбло?
Вам не скажу, хотя и знаю.
«К исходу восьмого десятка…»
К исходу восьмого десятка
эмоций слабеет накал
и кажется, выражусь кратко,
я всё уже здесь повидал,
но снова смотрю с интересом
на длящийся с жизнью роман,
на месяц белесый над лесом,
на белый над полем туман.
Ведь всякое в жизни бывает,
неведомы наши пути,
и, может, еще приласкает
удача синичкой в горсти.
«Месяц над лесом – банальный сюжет…»
Месяц над лесом – банальный сюжет,
кто не писал его в прошлом, не так ли?
Медленно-медленно гаснущий свет,
словно в Большом в ожиданье спектакля,
вот и погас. И на сцене небес
затрепетали, пульсируя, звезды,
и, музыкальный затеяв ликбез,
Баха во тьме прозвучали аккорды, —
это тойота в Москву проплыла,
звук волоча за собою при этом…
Месяц над лесом. Такие дела —
дни между осенью близкой и летом.
Петр КатинСтихотворения
Катин Петр Константинович, родился в 1955 г. в Москве. Окончил Московский архитектурный институт. Живет в Москве, работает архитектором. Член союза писателей России. Первая публикация – в журнале «Смена» в 1981 году. Стихи публиковались в газетах «Московский комсомолец», «Литературная Россия»; в журналах «Октябрь», «Молодая гвардия», «Сельская молодежь», «Смена» и др.; в альманахах «День поэзии» (1983, 2000), «Поэзия», «Истоки», в коллективных сборниках «Молодые поэты Москвы», «Багульник» и проч. Автор поэтических сборников «Наведение резкости» (1991), «В этом мире» (2000).
«Вдоль прелых елей сух песчаный путь…»
Вдоль прелых елей сух песчаный путь,
Во весь откос легла густая тень их…
Сто лет спустя, найдётся ль кто-нибудь
Любить истому сумерек весенних?…
Над чистой далью меркнущей воды
Визгливый гомон чаек бестолковых
И облаков последние ряды —
Шафранно-серых, палевых, лиловых;
И юный лес, всходящий без помех
На талый склон в заброшенном карьере…
Иль мы и впрямь – последние из тех,
За кем Господь навек закроет двери?
Наведение резкости
Смотрю в былое, словно в телескоп:
Забытый день маячит кромкой леса;
Росистой поймой стелется озноб;
Все очертанья мутны и белесы…
Но осторожно резкость наведу —
И оживут былинки вдоль канавы,
Сырые вишни в млеющем саду
И тополя у дальней переправы;
Увижу вновь крапиву у крыльца,
Следы колес на сглаженном пригорке
И от реки идущего отца
В расстегнутой потертой гимнастерке…
И снова тропы вдаль уходят врозь;
Края лугов расплывчаты и сизы…
И светом дня пронизаны насквозь
Прозрачных лет сверкающие линзы.
Май 1994 года
Равняют свалку трактора,
Где сотню лет назад
Таким же солнцем был с утра
Пронизан юный сад;
От покосившихся ворот
Бежал колесный след;
И шел в Москве второй лишь год
С тех пор, как умер Фет…
Еще не пах бензином дрок
Ни в Глазго, ни в Твери;
И радий рук еще не жег
Счастливому Кюри;
И был пристойных лет запас
До даты роковой;
И дед мой кончил первый класс
Церковно-приходской…
«С зарёй, запекшейся во льду…»
С зарёй, запекшейся во льду,
На много дней свыкаясь просто,
Какой уж год весны не жду
И дня не праздную прироста.
Мне жаль заброшенных дворов,
Веранд щемяще омертвелых,
И этих ранних вечеров,
И заметённых кровель белых;
И узкой тропки вдоль стены,
И блесток в воздухе наждачном;
А больше – просто тишины,
Безлюдия в поселке дачном;
Да голых ветел, что не зря
Одни в окно моё глядели —
С последних ливней ноября
До первой мартовской капели…
«Верхушки верб, цветущих рьяно…»
Верхушки верб, цветущих рьяно,
Колышет ветр;
В тени широкого платана —
Сократ и Федр;
Куги шипящая чащоба
За родником;
В распахнутых хитонах оба
И – босиком…
Иссохшие травинки тощи,
Густа куга…
Не просто – шум весенней рощи,
Холмы, луга,
Гетер, науки, соль вопросов, —
Во всем равно —
Люби Прекрасное, философ:
Оно одно —
Былинкой каждой, каждой порой,
Вне суеты —
Причастно Вечности, которой
Причастен ты;
Сквозь смрад земной, сквозь
мрак пещерный,
За ним спеша, —
К истокам путь отыщет верный
Твоя душа…
«Снега; теней чернильных пятна…»
Снега; теней чернильных пятна;
Над лесом стынущим – луна;
Непостижима, необъятна
Морозной ночи тишина;
Ни гула дальнего, ни лая,
Лишь беглый треск – то здесь, то там, —
Как будто кто, перебегая,
Колотит палкой по стволам.
Астероид
Пыль отроги кремнистые кроет,
Весь ландшафт мой искромсан и нем;
Мчусь сквозь бездну, шальной астероид,
До сих пор не открытый никем;
В облаках метеорной метели
И неровен и скуден мой свет,
Но из той же я древней купели,
Что и племя гигантов-планет;
Тем же жаром мой лик изувечен,
Так же крут моих кряжей излом;
И добром не кончаются встречи
На пути одиноком моем.
«Тропинка знакомая еле видна…»
Тропинка знакомая еле видна…
Я в детстве недаром
Любил этой кручей бродить дотемна
С этюдником старым;
В просторные дали счастливой поры
Войду без опаски…
О запахи дыма, сосновой коры
И масляной краски!
Сырая листва на перилах моста,
На сходнях – солома;
А в рощице дальней – и охры цвета,
И окиси хрома;
За речкою – пашни, осин сухостой,
Дорога, ограда…
Да неба вечернего кобальт густой
И стронций заката…
«Сухое дыханье метели…»
Сухое дыханье метели
Глаза утомленные жгло;
Слепой вереницею ели
Навстречу брели тяжело;
И тускло дорога блестела,
И редко скрипели стволы.
И тонко сияла Капелла
В разрывы несущейся мглы.
Когда ты уходишь
Когда ты уходишь, тебе все равно —
Какие счета на подходе,
Газоном, бензином ли тянет в окно,
Что пыль собралась на комоде;
Какие там фронды затеял бомонд,
Что зреет в клокочущем мире;
Что кто-то, вселившись, затеет ремонт
В твоей опустевшей квартире
И сложит пожитки твои у крыльца;
Что будет с фамильным буфетом,
Хранимыми трепетно – бритвой отца
И матери стареньким пледом…
Качаются тени; сухой ветерок
Тревожит гардину несмело…
До тальвегов дальних, до горных дорог —
Какое теперь тебе дело, —
Когда и гардина, и стол, и балкон,
И луч на твоем одеяле
Вот-вот растворятся, растают как сон,
Да только проснешься едва ли…
«Поздних окон последние пятна…»
Поздних окон последние пятна.
Снег, летящий в проеме окна…
Все, что здесь упустил безвозвратно,
Может быть, наверстаю сполна
В жизни новой, далекой… А эту —
Дотерплю, утешаясь вполне
Вязью лип, заметенных к рассвету,
Криком галок в шальной тишине…