Десять стихотворений
Владимир Дмитриевич Алейников – русский поэт, прозаик, эссеист, переводчик, художник, род. 28 января 1946 г. в Перми. Вырос в городе Кривой Рог, куда семья переехала в апреле 1946 г. Отец – художник-акварелист, мать – преподаватель русского языка и литературы. Стихи и проза опубликованы в различных журналах («Новый мир», «Знамя», «Дети Ра», «Огонёк», «НЛО», «Крещатик», «Волга», «Октябрь», «Континент», «Шо», «Плавучий мост» и др.), в различных альманахах, сборниках, газетах и прочих отечественных и зарубежных изданиях. Лауреат литературной премии Андрея Белого (1980).
Живёт в Коктебеле и Москве.
Найду ли я прибежище тоске,
Сопутствующей, кажется, мне снова, —
Не той, что в тлеющем заметна лепестке,
К себе не требуя вниманья показного,
А той, соседствующей с песней и судьбой,
Уже провидящей связующие нити,
Встающей в небе, как луна в зените,
И властвующей, может, над собой?
С печалью проще: вот на склоне дня,
Мила, как ласточка, лазурь небес тревожа,
Она возвысится, к неведомому вхожа, —
И, значит, прожитое было для меня
Не просто памятью, а чем-то, что полней,
Куда просторнее, распластанней, прекрасней,
Невыносимое – оно всегда опасней
Тем, что чем дальше в дебри, тем ценней.
А ты, тоска, столь часто не с руки,
Пока тобою напрочь не покинут, —
К тебе склоняемы и всё же высоки,
Пернатые не смолкнут и не сгинут,
И только для тебя в вечерний час
Древес нежнее очертанья,
Южнее жертвенного слов предначертанья,
Хранимы в поле испытанья каждый раз.
Когда бы ты не мучила порой,
То я пришёл бы сам к тебе с повинной,
Но ты злосчастной тешишься игрой,
Украдкою паря над Украиной,
Ты впитываешь тайные ключи, —
Остановись же, Бога ради!
Скрывайся от меня и не молчи,
Хоть иногда взывая о пощаде.
Завес торжественных я вижу над тобой
Тяжёлые, спадающие складки, —
Знать, о тебе рассказывал прибой,
Шептали горы, грудясь в беспорядке.
Стекло разбитое бренчало для тебя,
От ветра вздрагивали ветки,
Зарницы вспыхивали, тягостны и редки,
Тобой ведомые, – любя, щадя, скорбя.
Заботливая! – вестники твои
Нам жажду утолят наполовину —
И вмиг обратно, утаив причину
Того, зачем пчелиные рои
Тянулись к звёздам, спутав их с цветками,
Зачем собаки лаяли вокруг —
Ужель Гекату чуяли? – и вдруг
Затихли, пьют поспешными глотками.
Найдётся ли к окрестности, скажи,
Подход какой-нибудь – пускай тропа иль слово? —
Но ты ответить мне сегодня не готова,
Туманные сгущая рубежи, —
Сомненье шевельнётся вдалеке,
А окрику и это не по силам,
Зане потворствует надеждам-старожилам —
И вот уходит медленно к реке.
Разубрана – мне глаз не оторвать —
Неброскими цветами на закате
Вся улица, – в реке на перекате
Вода рокочет, – как её назвать,
Прохладою готовую обнять, —
Спасительною, чистою, родною? —
Всегда отъединённая от зноя,
Томит она, – да как теперь узнать,
Куда идти? – по тропке ли, в провал
За скалами, темнеющими прямо,
Где ветер впереди облюбовал
Воздушную вместительную яму
Для лежбища глухого своего,
А может быть, для игрища ночного? —
По кромке ли, туда, где ничего
Не чувствуя поблизости дурного,
Стрекочут на весу иль на лету
Какие-то невидимые твари,
Звенящую заполнить высоту
Готовые в неслыханном угаре,
Из глуби возникающие вдруг
И там же исчезающие снова,
Как будто бы природе недосуг
Сказать о них устало хоть полслова? —
Сюда ли мне? – конечно же, сюда! —
Я к берегу шагну из окруженья
Деревьев, не бывавших никогда
В заложниках земного притяженья, —
И брошусь в эту свежесть, в эту
весть
О радости, о том, животворящем
И трепетном, которого не счесть
Ни в прошлом нам нельзя,
ни в настоящем.
Рекою-скромницей и нынче увлечён,
Хотя и ведая, конечно, что почём
На свете этом в области особой,
Куда соваться попросту не пробуй,
Поскольку шею запросто свернёшь,
Но молодости больше не вернёшь,
Немыслимые дни я вспоминаю,
Где жизнь цвела поистине иная,
Где каждый шёл туда, куда хотел —
И ветер дул, и лист ещё летел,
И весело толпились на востоке
Ещё никем не скованные сроки,
Среди которых кровью набухал
Безумец-век, – и голос отдыхал
В степном пространстве, где подсолнух спел,
А тот, кому приспело – просто пел,
И запахи на западе теснились
За скалами, и сны мне чаще снились.
Там струны строгие ржавеют в ожиданье
Доселе невозможного страданья,
Так некогда осознанная связь
Косою амазонки расплелась,
Там слышится негромкое рыданье
И кто-то дожидается гаданья
Там тот стоит, кто вычерчен лучом
В окне ночном – но он-то ни при чём —
К теплу приникнуть, может быть, и надо —
Как холодок во рту от винограда,
Сквозит в округе призрачный налёт
Прохлады, – и приветы всем нам шлёт
Зима-разлучница, что впрямь не за горами,
Что к лету с горькими потянется дарами,
Пресыщенная играми с огнём, —
Тогда-то мы, видать, и жить начнём,
Тогда-то и дышать начнём учиться, —
И может всякое в пути ещё случиться.
И всё же изумлению сродни,
Как в детстве, состояние такое, —
И весь ты – от порыва до покоя —
С возможностью изведать эти дни,
Постичь их суть, – уже накоротке, —
Почтить их память, может быть, в грядущем,
Настичь за веком, к сумеркам идущим,
Их ясный свет, – и, с розою в руке,
На краешке сознанья замереть,
Потом шагнуть растерянно и просто
Туда, где высь, где есть предвестье роста,
Туда, где глубь забвенью не стереть, —
Потом увидеть то, что лишь тебе
Дано увидеть в мире этом ныне,
Потом осмыслить это, – пусть в гордыне
От этого иным не по себе —
И поделом! – тебе не по пути
Ни с ними, ни с подобными, – вниманья
Ты ждёшь давно, ты жаждешь пониманья,
Поскольку жив ещё, как ни крути,
Поскольку зряч, – и слух распахнут вновь
Пространству, что со временем не в ссоре, —
И со слезой горючею во взоре
Верна тебе вселенская любовь.
Покуда завораживаешь ты
Своим напевом горьким, Киммерия,
Бессмертен свет, сходящий с высоты
На эти сны о воле неземные,
На этот сад, где, к тополю склоняясь,
Тоскует сень сквозная тамариска
О том, что есть неназванная связь
Примет и слов, – невысказанность близко,
Чуть ближе взгляда, – ветром шелестит,
С дождём шумит, якшается с листвою,
То веткою масличною хрустит,
А то поёт над самой головою,
О том поёт, что нечего искать
Вот в этой глуби, выси и просторе,
Поёт о том, что сызнова плескать
Волною в берег так же будет море,
Как некогда, – как, может, и тогда,
Когда потомкам что-нибудь откроет
Вот эта истомлённая гряда,
В которой день гнездовье не устроит, —
И вся-то суть лишь в том, чтоб находить
Всё то, что сердцу помнится веками, —
И с этой ношей по миру бродить,
Рассеянно следя за облаками.
А чуда ни за что не рассказать —
За дружеской неспешною беседой
На сплав немногословности не сетуй
С тем, что узлом впотьмах не завязать,
Не выразить, как взгляды ни близки
И сколь ни далеки шаги в пространстве —
И всякий раз, и в трезвости, и в пьянстве,
Кусаешь недомолвок локотки.
Коль чуду не стоять бы на своём,
Иную обрели бы мы дорогу,
Ведущую к забвенью понемногу, —
И мы его и видим, и поём,
И чествуем, и чувствуем везде,
Где есть надежда так, а не иначе
Уйти к нему тропой самоотдачи,
В мирской не задержавшись чехарде.
Когда подобно рвению оно
И вместе с тем похоже на смиренье, —
Намёков и примет столпотворенье
Горенью без раздумий отдано
Для жертвенного света и тепла,
Для внутреннего строгого отбора,
Где истины крупицами не скоро
Сверкнут на солнце пепел и зола.
Оттуда, где начало, где исток,
Протянуты не тающие нити
Сюда, где я дышу, до этих строк,
Свидетельниц того, что мир жесток, —
И год незаменим, как ни зовите
Сейчас его, – ещё он, дайте срок,
Напомнит о себе – ещё высок,
Уже ушёл туда, где сохраните
Крупицу сути, истины виток,
Но только, вспоминая, не темните.
Любови небывалый водоём,
Томящий нас, куда теперь отрадней,
Чем очи пробудивший окоём,
Чья грань бывала резче, и нескладней
Морщины грубой, складки или шва,
А то лежала жилою у рва
Из облаков клубящихся, – струною
Дрожа басовой, пела под луною, —
Дорожкою, разбухшей от росы,
Травы тащила сонные власы.
Войдём в него – прозрачней
не найти
Воды в ночи, – потом сии напевы
На острове, носящем имя девы
Полузабытой, вспомним на пути
К неведомому, – то-то на уме