— Лида, — спросил он, — видимо, литература и история — твои любимые предметы?
— Да, — ответила она просто.
— А что больше всего любишь?
— Историческую литературу и поэзию.
— Скажи честно, ты заучиваешь стихи специально? Многое из того, что ты рассказывала сегодня, в программу по литературе не входит.
Лида улыбнулась, обнажив ряд красивых белых зубов, на щеках девушки появились симпатичные ямочки.
— Поэзия для меня — радость, особенно пушкинская, она теплая, близкая, стихи его как-то запоминаются сами собой.
— Конечно, Александр Сергеевич — не только великий поэт, но и историк, — сказал Виктор и из-под бровей взглянул на собеседницу. Он любовался ее великолепным профилем.
— Да, я читала его "Историю Пугачева", "Арапа Петра Великого".
Лида поправила сброшенный ветром белокурый локон, и их взгляды встретились. Юноша почувствовал, как чаще забилось его сердце, кровь прихлынула к щекам. Он опустил глаза.
Дорога, по которой они шли, то поднималась вверх, то опускалась по неровностям гористого волжского берега. Рядом тянулось железнодорожное полотно, по которому часто проносились тяжелогруженые товарные поезда, прерывая на время их разговор.
— Ты далеко живешь? — спросил Виктор, увидев, что они подходят к его дому.
— На Пост-Мае, в железнодорожном доме.
— Ты одна в семье?
— Нет, есть еще младший брат.
Увлеченные беседой, молодые люди прошли мимо дома Виктора. Ему нравилась манера девушки вести беседу. Говорила она спокойно, умела выслушать собеседника.
— А вон и мой дом, — Лида остановилась, указывая на небольшой, выкрашенный в желтый цвет одноэтажный дом. Перед входом, огражденный аккуратным штакетником, был палисадник, в котором ярко пламенели георгины. Над самым крыльцом свисали ветви березы.
— А где твой дом, Витя? — спросила девушка.
— Мы прошли его.
— Почему же не показал мне?
Виктор смутился. Действительно, почему не показал? И поймал себя на мысли, что ему хотелось подольше побыть с девушкой. Он густо покраснел и тихо, смущенно произнес:
— Я как-то не заметил как мы прошли мой дом.
Лида внимательно посмотрела ему в глаза.
С того дня они всегда ходили домой вместе. Каждый раз проходили мимо дома Виктора и расставались у стройной молодой березки на волжской круче. Там, постояв, полюбовавшись волжскими далями, они расходились по домам, неся в сердцах приятную истому от доброго общения, и каждый подспудно понимал, что к ним приходит какое-то новое, незнакомое, но волнующее чувство.
Наступила зима. Суровая. Снежная. Волгу заковало льдом. И теперь уже не по воде, а по ледяному насту тянулись повозки, пешеходы, лыжники. В выходные дни молодежь часто отправлялась за Волгу на лыжные прогулки по застывшим в холодном оцепенении задумчивым лесам.
Виктор и Лида уходили на целый день. Бродили по белому безмолвию, любовались сказочными пейзажами заволжского раздолья, делились сокровенными мечтами.
Однажды, увлекшись беседой, они не заметили, как все вокруг потемнело, повалил густыми хлопьями снег, а они продолжали углубляться в чащу леса.
Лида оглянулась, и ей вдруг стало страшно. Плотным кольцом их окружали холодные, будто ватой обрамленные, деревья.
— Мы не заблудимся? — с тревогой обратилась она к Виктору.
— Не должны. Но, — помедлив немного, проговорил: — будем возвращаться. Пойдем по своим следам.
И они повернули назад. Однако следы от их лыж с каждым шагом становились менее заметными — снег быстро заносил их. Вышли на большую поляну. На ней было светлее, чем в чаше, но усиливающийся ветер здесь поднимал снежную круговерть, и следы исчезли вовсе. Ребята поняли, что сбились с пути. Кончался короткий зимний день, надо было поскорее выйти к Волге, там легче будет сориентироваться. Виктор начал ускорять шаг.
— Лида, пойдем быстрее, — попросил он.
Они перешли поляну и снова углубились в лес. Снег здесь был рыхлый, и лыжи глубоко проваливались в него. Шли долго. По расчетам должна быть уже Волга, но лес все тянулся и тянулся. Казалось, ему не будет конца. Вершины деревьев качались на ветру, шумели, стонали, сдуваемый с них снег образовал густую пелену.
Прошел час, за ним другой. От быстрой ходьбы молодые люди устали. Но вот, наконец, сквозь гущу деревьев появился просвет. Они вышли к обрыву.
— Волга! — вырвалось у Виктора.
Лида стояла разрумянившаяся и строгая.
— Где же мы теперь? Наверное, далеко ушли?
— Не волнуйся, Лида, перейдем Волгу, а там разберемся.
Найдя съезд с берега, они спустились на лед и двинулись поперек реки.
Противоположного берега видно не было. Быстро сгущались сумерки. Крепчал ветер. На заснеженной ледяной равнине сильно продувало.
Лида устала и попросила остановиться. Виктор хорошо понимал: сейчас останавливаться нельзя — их, разгоряченных, сразу же просквозит ветер. Он взглянул на девушку. Ее большие красивые глаза были полны мольбы. Пришлось остановиться. Виктор вынул из кармана аккуратно свернутый чистый носовой платок, развернул. Там лежали три кусочка сахара.
— Необходимо подкрепиться, — сказал он с улыбкой, подавая два кусочка Лиде, — и получше закутать шею, чтобы не простудиться.
Виктор заботливо замотал шарфом шею девушки. Словно завороженная, Лида смотрела на него и безропотно принимала его покровительство. Ей было приятно, что у нее есть такой внимательный, сильный и добрый друг. Она с нежностью заглянула ему в глаза. От этого взгляда сердце юноши трепетно заколотилось.
Вдруг где-то недалеко раздался паровозный гудок.
— Ну вот мы и у цели! — воскликнул Виктор.
Приободренные, они прибавили шаг и вскоре вышли на гористый берег. У самого подножья гор, заваленные снегом, тут и там виднелись лодки. Сквозь пелену метели сверкнули огоньки домов. Перешли железную дорогу. Вот и улица, протянувшаяся вдоль нее.
— Да это же Первомайский, — узнал Виктор.
— Значит, нам до дома километров двенадцать, — отозвалась Лида.
Домой вернулись уже глубокой ночью.
Стояли морозные дни. Виктор шел в школу. Миновав переезд, он заметил двух стариков, оживленно беседовавших и время от времени показывавших в сторону солнца. Яркий диск его по-зимнему низко висел над горизонтом, а по обе стороны светились красные столбы.
— К войне, — услышал Виктор голос одного из собеседников, — помню вот так же было перед первой империалистической. В тот год она и началась.
— Неужто и впрямь начнется?! — глухо произнес второй.
Виктор прошел мимо и оглянулся. Старики продолжали беседовать.
— Если начнется новая мировая, страх, что будет. Ведь техника-то какая!
— Да, — согласился собеседник, — упаси Бог. Сколько людей унесет, горя-то сколько будет.
Ускорив шаг, Виктор поспешил на уроки. А разговор двух стариков не выходил у него из головы. Конечно, красные столбы — не знамение, а вполне закономерное природное явление, но бывают же совпадения: война может начаться в самом деле, международная обстановка накаляется все больше и больше, а если начнется, придется воевать.
Он вошел в здание школы и увидел своего друга Анатолия. Тот со своими помощниками вывешивал очередной номер школьной стенной газеты. Когда друг освободился, Виктор подошел к нему, поздоровался и рассказал об услышанном. Анатолий слушал его внимательно.
— Похоже на то, что война будет. Почти всю Европу подмяли фашисты. И пока не нашлось силы, способной остановить распоясавшегося Гитлера. Видно, не миновать жестокой схватки и нам.
После уроков договорились всем классом пойти в кино. Демонстрировался вышедший недавно на экраны фильм "Любимая девушка", который всем понравился. Возбужденные расходились по домам. Спорили, шутили, смеялись. На душе было легко и радостно. Когда остановились у палисадника Лидиного дома, Виктор, долго молчавший, вдруг произнес:
— Лида, я рад нашей дружбе. Она такая приятная, чистая.
Лида посмотрела на него. И в этом взгляде была искренняя нежность:
— А ты веришь, Витя, в настоящую крепкую дружбу?
— Я верю, — немного помедлив, ответил Виктор, — настоящая дружба может быть и есть у настоящих людей. Вспомни Герцена и Огарева. Их большая дружба помогала жить им полноценной, интересной жизнью во имя большого дела.
— Ну это у больших людей, а как у простых?
— Я говорю обо всех.
— А что, по-твоему, самое важное в дружбе?
— Взаимопонимание и верность. А ты как думаешь?
— Я бы добавила к этому справедливость, бескорыстие, способность к самопожертвованию ради счастья друга и, конечно же, веру друг другу.
Виктор помолчал. Потом задумчиво произнес:
— Мне кажется, слова "взаимопонимание" и "верность" достаточно емки и содержат сказанное тобой.
— Может быть, ты и прав, — Лида протянула руку, — до свидания, Витя, уже поздно.
Всю ночь Виктору снились кошмары.
Вот идут они с Лидой по лесу, а корявые, суковатые ветви обвивают их. Виктор раздвигает ветви, освобождает Лиду, но они цепляются за них все больше и крепче. Он извивается, сбрасывает щупальца ветвей, видит Лиду, сидящую на поляне среди цветов и зовущую его к себе. Он делает рывок к ней и просыпается. Холодная испарина выступила на лбу. "Что за сон, — подумал Виктор, — кошмар". Он лежит и наслаждается теплом и треском дров в печке, которую с раннего утра топит мать, чтобы в доме было тепло и уютно.
"Сегодня выходной день. Все, что просила мама, я уже сделал. Схожу к Лиде. Погуляем".
Виктор поймал себя на мысли, что ему приятно и необходимо видеть Лиду, он просто не может, чтобы не поговорить с ней, не поделиться мыслями. После завтрака отправился к Грушевым. На этот раз решил зайти к ним домой. Постучав, открыл дверь. За большим столом посреди комнаты сидела Лида и что-то читала. Около порога ее брат Саша мастерил модель самолета. Увидев Виктора в дверях, Лида захлопнула книгу и не подошла, а подбежала к нему. Яркий румянец залил щеки и шею девушки.